Штат Колорадо

Золотов Юрий Александрович
Академик РАН

 

Профессор Дональд Лейден, работавший в университете Денвера и принимавший нас дома, пригласил провести вечер в ресторане стиля «вестерн». Когда мы согласились, Лейден принёс нам галстуки, предложил их надеть, а свои снять, спрятать в карманы. Мы так и сделали, хотя не поняли замысла хозяина. Лейден организовал довольно шумную компанию, и на двух машинах мы отправились ужинать. Было сказано, что фирменное блюдо ресторана – стейк. Подъехали. Ресторан «Дорожная пыль» оказался снаружи похожим на огромный дощатый сарай с узкой дверью. Эмблема – ковбой на усталой лошади плетётся по пыльной дороге; дороге скоро конец, притомившегося и проголодавшегося ковбоя ждёт горячий стейк. Внутри сарая двухъярусное помещение тысячи на полторы посетителей, стены и потолок из потемневших досок, пол у входа из мелких лесин, которые дрожат под ногами. Но что это? И стены и потолок покрыты обрезками галстуков! Десятки тысяч галстуков всех цветов и фасонов! Вот теперь нам говорят, что у мужчины, впервые попавшего в этот ресторан, должны непременно отрезать галстук и оставить его здесь на память. Это делается не сразу, а когда вы посидите и разомлеете.

Стейки трёх размеров: большой, средний и маленький. Мы заказали средние, но они оказались огромными, каковы же тогда большие? И очень вкусные были стейки, мы ели их долго и с аппетитом. В промежутке танцевали. Дамы из нашей шумной и очень непосредственной компании отдавались танцам самозабвенно и заморскими кавалерами, кажется, остались довольны. И вот когда, разогретые танцами, мы вернулись к своему столу, послышались звуки то ли бубна, то ли чего-то похожего, и мы увидели, что к нашему столу приближается красотка с «дикого Запада», сопровождаемая эскортом мужчин в ковбойских костюмах. В руках у неё огромные ножницы. Под звуки колокольчиков и улюлюканье соседей наши галстуки обрезают почти у узла и тут же специальной машинкой прибивают вместе с визитными карточками к стропилам крыши. Надеюсь, они и сейчас там висят.

Настоящие, подлинные ковбои, как утверждают, существовали всего тридцать лет, ориентировочно с 1865 по 1895 год. Это люди, перегонявшие стада крупного рогатого скота с плантаций к железнодорожным станциям в штате Канзас. По железной дороге скот потом везли на восток. Теодор Рузвельт, впоследствии президент Соединённых Штатов, три года проработал в «должности» ковбоя. Потом ковбой стал, в сущности, легендой, символом «дикого Запада», даже всей Америки. Историк Л. Тейлор (об этом писал журнал «Америка») показал, однако, что у легендарного ковбоя, героя фильмов, не расстающегося с кольтом, и у ковбоя, реально существовавшего, были общие черты. Настоящий хороший ковбой отличался профессиональным мастерством, мужеством и стойкостью; ковбои действительно носили сапоги, широкополые шляпы и платки на шее. Джинсы появились у ковбоев, им нужны были прочные штаны. Многие ковбои не расставались с лошадью. У большинства их на самом деле были кольты с шестью патронами.

В Денвере я увидел, как делают деньги. В самом буквальном смысле слова: для этого нужно было побывать на монетном дворе, расположенном в самом центре города, рядом с Капитолием, художественным музеем и другими общественными зданиями. В монетный двор организуются экскурсии – собирают посетителей и в сопровождении полицейских проводят по зданию. Смотришь, правда, в основном через решётки, через стекло, на расстоянии, но всё-таки видишь, как чеканятся монеты: здесь выпускают деньги металлические, делают также медали. При монетном дворе есть нечто вроде нумизматического музея. Предприятие имеет историю, оно действует с 1863 года. Туристские путеводители говорят, что здесь самое большое хранилище золота в стране после Форт-Нокса, где находится золотой запас США.

Одна из центральных улиц Денвера – 16-я стрит – была закрыта для автотранспорта, по ней ходил только бесплатный автобус. Это улица для покупателей, для отдыхающих, гуляющих, посетителей ресторанов и кафе. Видимо, и автобус содержался заинтересованными фирмами. Улица изящно оформлена, рядом крупнейшие отели, в том числе наш «Хилтон». Хилтон – это, как известно, человек, владелец гостиничной империи, его портрет можно было увидеть в гостиницах, разбросанных по всему миру. Жить в них недёшево, это фешенебельные, престижные и весьма дорогие отели. Часто в них есть залы для заседаний, всегда рестораны, магазины и многое другое. Пешеходная улица упирается в одну из центральных площадей, в ту самую, на которой Капитолий, монетный двор и музей изобразительных искусств. Площадь большая, круглая, на ней много деревьев и цветов. Импозантный Капитолий расположился на холме. Вокруг небоскрёбы, особенно по сторонам 16-й улицы.

Денвер что Кисловодск, триста дней в году солнце. Здесь центр исследований по использованию солнечной энергии. Когда в соседнем Боулдере профессор Боб Сиверс подвозил нас к своему дому, он остановил машину в некотором отдалении, попросил нас выйти и посмотреть на крышу дома. Там были плиты солнечных батарей, они занимали всю южную сторону крыши. Сиверс сказал, что получаемой энергии хватает для отопления дома, тем более что зима в Боулдере не такая уж суровая.

Не во всех штатах столица в самом большом и значительном городе. Столица Калифорнии не Лос-Анджелес и не Сан-Франциско, а более скромный Сакраменто, столица штата Нью- Йорк – небольшой город Олбани, Техасом управляют не из Хьюстона или Далласа, а из куда менее известного Остина. Но в Колорадо самый крупный город Денвер одновременно является и административным центром штата. Колорадо и, пожалуй, Канзас – как раз посредине Соединённых Штатов, – это в недавнем прошлом «дикий Запад». С севера на юг через штат Колорадо проходит восточная кромка Рокки Маунтин, Скалистых гор, и основные города, в том числе Денвер, расположились у их подножья. Чуть севернее Денвера университетский центр Боулдер, дальше на север город Форт-Коллинз, тоже с университетом, а на юг – Колорадо-Спрингс, место проведения одной из зимних олимпиад. Тема «дикого Запада» часто обыгрывается здесь.

В Колорадо, в частности в Денвер, я попадал ещё не раз. Одна поездка (на конференцию) состоялась в конце августа – начале сентября 1983 года. Конференция проходила в том самом денверском отеле «Хилтон», где и жило большинство участников.

Рядом с Денвером, в городе Гольден, жили тогда наши хорошие знакомые – Джеймс и Сильвия Навратилы. В один из дней они организовали нам экскурсию. Впятером в их машине мы поднялись в горы, чуть похожие на наш Северный Кавказ, но, пожалуй, более лесистые. Не раз вылезали из автомобиля, фотографировались на фоне каких-то засохших, имеющих фантастическую, причудливую форму деревьев, на фоне великолепной машины Джима, которую лихо водит Сильвия (но у неё есть и своя, поменьше), на фоне затянутых дымкой равнинных пейзажей. Августовский день был тёплым и солнечным. А потом мы попали в Сентрал-Сити, первую столицу штата Колорадо, теперь почти город-музей, в котором многое рассчитано на туристов. В центре крошечного города сувенирные лавки, ресторанчики. В одном из ресторанчиков с немецкой кухней мы перекусили сосисками с пивом, прямо на открытом воздухе.

На самом видном месте местной газеты, на первой полосе, аршинными буквами заголовок: «Профессор Золотов посетил Сентрал-Сити». В другом экземпляре так же крупно: «ЦРУ не пустило доктора Пушкова в Америку». В третьем экземпляре: «Советские шпионы захватили Сентрал-Сити!» Газета называется «Сентрал Сити энтерпрайз», под заголовком напечатано: «Основана в 1859 году, №1».

Но позвольте, почему №1? Что-то здесь не то.

Это мистификация. В специальной лавочке-типографии любой посетитель за доллар может заказать любой заголовок. В экземпляре газеты часть первой полосы оставлена пустой – сюда и впечатывайте что вашей душе угодно.

Упомянутого в этой газете доктора Пушкова ждали его коллеги-американцы, но он не смог приехать, и ЦРУ было ни при чём. Супруги Навратилы знали Александра Арсеньевича Пушкова и его жену Тамару очень хорошо: мужья одновременно работали в Международном агентстве по атомной энергии в Вене. Пушкова часто вспоминают у Навратилов. Внимание к нему в этом доме выразили своеобразно, по-американски, но искренне и с самыми лучшими намерениями: взятого в дом пса назвали Сашей. Правда, не исключено, что это был ответ: кошка в московской квартире Пушковых зовётся Сильвией... Когда Навратил бывает в Москве, с женой или без неё, мы собираемся у кого-нибудь на квартире, и эта кошачья-собачья форма выражения симпатии и дружеского расположения непременно служит предметом многочисленных острот. Джеймса мы зовём просто Джимом; бывший президент США Картер, тоже Джеймс, называл себя совсем уж запросто – Джимми.

Навратил руководил научной группой на заводе крупной компании «Рокуэлл интернейшнл». Название это часто мелькало в наших газетах: фирма входила в военно-промышленный комплекс США. В 1983 году Навратил и его научная группа были отмечены престижной национальной премией за результаты работ по извлечению трансплутониевых элементов из отработанного ядерного горючего. Журнал «Рисерч энд девелопмент» опубликовал фотографию членов этой группы.

Но прежде всего Навратил организатор, менеджер. Типичный американец, он предприимчив и целеустремлён, здоров и полон сил. В основном Джим организует книги – как редактор-составитель и часто является одним из авторов. У него хорошие связи с издательствами, ему ничего не стоит «провернуть» дело с выпуском задуманной коллективом монографии или сборника. И ещё он иногда организует конференции.

Навратил закончил университет штата Колорадо, расположенный в тридцати милях от Денвера. Считает себя учеником профессора Уолтона (которого и я хорошо знаю). Биография Уолтона типична для учёного-иностранца, ставшего американцем. Англичанин по происхождению, Гарольд Уолтон родился в 1912 году, окончил Оксфордский университет, стал там же в Англии доктором философии, женился на американке. Перед войной приехал на стажировку в Принстонский университет, потом два года работал на фирме американской «Пермутит», производившей ионообменные смолы. Преподавать стал в Северо-Западном университете (университет Нортвестерн) под Чикаго, был инструктором, ассистентом. И вот в 1947 году Уолтон приезжает в Боулдер, где и оседает навсегда. Начал здесь тоже с ассистента, потом стал доцентом и профессором, четыре года работал деканом химического факультета. Уолтон говорит по-испански, свободно читает по-французски и по-немецки. Он автор многих книг, увлекался альпинизмом. У него отличный дом, гостиная с камином, в 1980 году мы провели у Уолтона чудесный вечер. Уолтон приезжал в Москву, был у нас в институте. У него был план – проехать поездом из Москвы до Находки, и план был осуществлён. Спокойный, немногословный, держащийся с достоинством, американец Уолтон остался сдержанным англичанином.

Дом, в котором жили Навратилы, довольно большой и несколько нетипичный: весь обшит тёсом, участок огорожен забором из свежих, ещё совсем белых досок. На первом этаже большое помещение, соединяющее в одно целое гостиную, столовую и кухню, здесь же туалет, ванная, подсобные помещения, на этом же уровне встроенный гараж. У Джима несколько хобби, одно из них – коллекционировать старые автомобили. В гараже три такие машины, из них две – начала века. На втором этаже спальни, ещё один туалет. Есть и полуподвальное помещение – святая святых хозяина. У него там кабинет, мастерская, где он что-нибудь мастерит, большая химическая лаборатория, бильярд. Около дома на небольшом участке цветы, фруктовые деревья, немного помидоров, огурцов.

Детей, а их у Навратилов трое – Жоли, Николь и сын Джим – дома не было. Сильвия постарше Джима. У обоих это второй брак, и общий у них, видимо, только один ребёнок.

В доме Навратилов любят мексиканские напитки – текилу, которая делается, как известно, из сока агавы, и напиток «Маргарита», в состав которого входит и текила.

После обеда Джим повёл нас осматривать дом, участок и старые машины. Саша бегал за нами вокруг дома и иногда лениво тявкал.

– Пушков, Пушков, Пушков, – звал его Геннадий Алексеевич Ягодин. Но фамилии своей пёс не знал.

Сашин лай сопровождал нас, и когда мы собирались уезжать к себе в гостиницу «Хилтон». Мы уезжали, чтобы вернуться в дом Навратила через несколько дней: там созывалась вечеринка для друзей и коллег, принимавших участие в конференции.

В программе конференции были технические экскурсии, мы с Геннадием Алексеевичем Ягодиным, будущим министром образования СССР, выбрали золотоизвлекательные фабрики в городе Крипл-Крик, на юг от Денвера. Автобус шёл туда несколько часов. Справа тянулись Скалистые горы, слева простиралась бескрайняя равнина. Проехали военно-воздушную академию США, притулившуюся под горами, потом Колорадо-Спрингс и повернули направо в горы. Там ещё покрутили часа полтора. Наконец Крипл-Крик, городок маленький и тоже какой-то стилизованный под старину. За городом две фабрики, захудалые, малопроизводительные, дышащие на ладан. Точнее, одна фактически закрылась, продукции не выдавала, вторая ещё действовала, но как-то убого и с нарушением правил техники безопасности.

Извлечённую из земли золотосодержащую породу обогащают, затем концентраты обрабатывают раствором цианистого натрия или калия: цианаты растворят золото, в том числе мельчайшие частички самородного металла. Полученные цианистые растворы, содержащие золото и другие химические элементы, затем обрабатывают, чтобы извлечь целевой продукт. Я бывал на наших обогатительных фабриках, где используют метод флотации. В Крипл-Крик увидел примерно то же самое – похожая технология, одинаковое оборудование. Но цех выщелачивания, где растворяют золото, меня поразил.

На наклонном бетонном полу толстым, примерно полуметровым, слоем насыпан концентрат. Из труб, протянутых над ним, фонтанчиками льётся на концентрат раствор цианистого натрия – сильнейшего яда. Никакого ограждения, нет даже дежурного, концентрат у нас почти под ногами. В аналитической лаборатории другой, уже фактически закрытой, фабрики старая неопрятная женщина с длинными ногтями и папиросой во рту проводила так называемый пробирный анализ – классический анализ на золото и серебро. Здесь не было американской деловитости и, по совести говоря, смотреть было особенно нечего.

И во время переездов, и на фабриках общались с делегатами конференции, обсуждали свои проблемы. На одной из сохранившихся фотографий мы стоим в обнимку с итальянцем Пьером Данези. Несколько лет назад он переехал в США из Рима, работал в Аргоннской национальной лаборатории под Чикаго, но потом в Вене. Энергичный, живой, Пьер, однако, не такой разговорчивый, как большинство итальянцев; речь его размеренна, слова он взвешивает. У него остались коллеги и преемники в Риме, и мы договорились, что они меня примут, когда я приеду в Италию. Когда через год я действительно туда приехал, мне отказали в посещении их лаборатории, потому что она занимается атомными проблемами.

На обратном пути, распрощавшись с фабриками, заехали в сам городок Крипл-Крик. В лавке продают сувениры из серебра – всё-таки здесь его добывают. Я купил несколько недорогих цепочек в подарок. В одном из ресторанов устроили обед, после долгой тряски на автобусе и хождению по фабрикам он был вполне к месту. В Денвер вернулись поздно вечером.

Джим Навратил приезжал в Москву. Приглашал нас на конференцию в Майами (я участвовал) и на ещё одну в Нью-Йорке, на которую я не смог поехать, но на которую ездил мой коллега будущий академик Б.Ф. Мясоедов. Прислал приглашение написать совместную книгу. Между прочим, книгу эту он собирался издавать в собственном издательстве, которое организовал в 1985 году. Называлось оно «Litarvan Literature»; Litarvan – это фамилия организатора и владельца, прочитанная наоборот. Но это всё было позднее.

И вот мы на нескольких машинах отправляемся от «Хилтона» в Голден, на «парти» к Навратилу. Мы-то едем как к себе домой, но большинство гостей попадает в этот дом впервые. Саша встречает машины радостным лаем. Приехали бородатый немец Кох из ФРГ, уже упоминавшийся Пьер Данези, сотрудники Навратила, многие другие. Как это Сильвия со всеми управится? Эта энергичная блондинка решает проблемы без труда. Вначале все пьют аперитив, едят орешки и крекеры, а потом – шведский стол. Положил себе еды в тарелку, взял нож-вилку-салфетку, садишься, где можешь, и ешь; дом большой, место всегда можно найти. Беседы продолжаются, можно сменить место, поговорить с одним, с другим. Весело, щёлкают фотоаппараты. Если нужно обсудить что-то серьёзное, беседующие выбирают уголок поукромнее.

На заключительный банкет конференции, а он был на другой день, привели осёдланного осла, рядом с которым был погонщик в ковбойской одежде. Желающие тут же, в вестибюле гостиницы «Хилтон», фотографировались «при осле и ковбое». У меня есть такая фотография, особо близкие имеют возможность задать вопрос: а который осёл? Каждому входящему в банкетный зал надевали на руку не повязку, нет, а синего цвета резинку, с помощью которой женщины когда-то удерживали чулки. На резинке значок с эмблемой конференции.

Утром последнего дня работы конференции, а это было 1 сентября 1983 года, стало известно, что в районе Камчатки сбит южнокорейский пассажирский самолёт. Телевизор захлёбывался. Вечером на банкете должны были объявить, что следующая конференция состоится в Мюнхене, а конференция 1988 года – в Москве. Коллеги нас осторожно спросили: может быть, не объявлять о Москве, ситуация не очень подходящая; мы подумали и сказали: объявлять. Всё прошло нормально.

На другой день мы вылетели в Нью-Йорк. При отлёте всё было как положено, самолёт быстро взмыл вверх, видимость отличная, Скалистые горы как на ладони, видны Боулдер, Голден и другие города-спутники. Мы берём курс на восток. В голову приходят слова нашей песни: «Прощайте, скалистые горы».

Когда мы покидали «Хилтон», портье спросил нас, в каком отеле Нью-Йорка мы будем жить. Ничего не подозревая, мы ответили. Это была наша ошибка, мы не учли общей обстановки в связи со сбитым южнокорейским самолётом. В США развернулась шумная кампания; в одной газете был нарисован огромный медведь с разинутой пастью, из которой торчат внушительные клыки, а к пасти приближается крохотный такой, беззащитный самолётик, которого русский медведь должен, конечно, разгрызть и проглотить. Отель, в котором мы остановились в Нью-Йорке, находился рядом с Таймс-сквер и назывался «Эдисон». По приезде туда мы пошли гулять в город.

Мы втроём шли пo Сорок девятой улице со стороны Ист-Ривер. С противоположной стороны улицы к нам быстро идёт невысокого роста девушка с какой-то бумагой и, обращаясь к нам, говорит, что она гречанка, плохо знает Нью-Йорк и ищет гостиницу, кажется «Хилтон». Я сначала, ничего не подозревая, начинаю ей объяснять, что в городе два «Хилтона», один, кажется, здесь, другой там, показываю на своём плане и вдруг замечаю, что этот «Хилтон» ей ни к чему. Она говорит, что в планах города ничего не понимает, а вот её подружка, что находится в доме напротив, разбирается хорошо, и гречанка ни много ни мало просит меня пройти с ней к этой подружке. Мои спутники, ждущие меня чуть поодаль, торопят; я, разумеется, идти с девицей отказываюсь, тем более что напротив в непринуждённых позах сидят на крылечке человек пять-шесть полицейских. Девица поняла, что я её раскусил, стала нервничать – она не оправдывала чьих-то надежд, не выполнила чьего-то поручения. Вдруг из подъезда на другой стороне улицы быстро выбегает та самая вторая девица, которая лучше разбирается в планах городов, подбегает ко мне, хватает меня за брючный ремень и злобно начинает меня трясти. Что она при этом говорила, я уже и разобрать не мог, было ясно, что нас втягивали в провокацию. Нужно было уходить. Я что-то тоже резко сказал, вырвался и присоединился к своим. Друзья, конечно, тоже поняли, что «гречанку» интересовал не отель «Хилтон». Облегчённо вздохнув, мы пошли домой.

Однако это было только начало. Какая-то служба взяла нас плотно. Через несколько сот метров сзади нас догоняет такси, прижимается к тротуару, и таксист на чистейшем русском языке спрашивает: «Не страшно? Весь Нью-Йорк бурлит». Нас брали на испуг. Когда поднялись к себе на четырнадцатый этаж гостиницы «Эдисон», мы расстались: двое друзей поселились вместе в одном номере, я в одиночном чуть поодаль, за поворотом коридора, в узком сапожке. Повернул в сапожок, смотрю, напротив моей двери сидит молодой негр. Что ему там делать? Я, однако, бегло взглянул на него, вошёл в комнату и запер дверь на ключ. Слышу, что какая-то женщина, которая, видимо, за мной следила, спрашивает у молодого парня, в какую комнату я отправился. Конкурирующие службы?

У нас с коллегами была договорённость примерно через полчаса идти в кино. Я вовремя зашёл за друзьями, мы подошли к лифту. Видим: там околачивается какой-то негр, в руках у него портативная рация, какие были тогда у наших милиционеров. Он подносит рацию ко рту и довольно громко, не стесняясь нас, говорит: «Они выходят».

На фоне общей складывающейся ситуации мы, честно говоря, почувствовали себя скверно. Вошли в лифт, тут же договорились кино отменить (кто знает, что они там ещё придумают?) и вернуться. Спустились до первого этажа и, не выходя из лифта, нажали кнопку четырнадцатого. Нет, скучать нам не дадут: в коридоре четырнадцатого оказалось уже человек шесть. Видимо, они сняли номер и установили усиленный пост. Мы тут же решаем, что я в свою одиночку не возвращаюсь, а иду к ребятам в их относительно большой номер. Дверь этого номера заперли, на всякий случай забаррикадировали её креслом, позвонили в наше представительство при ООН. Телефон, слава богу, не отрезали. В представительстве нам посоветовали никуда не выходить, переждать до утра, а утром пообещали прислать за нами машину. Примерно до часа ночи выделенная команда ходила мимо нашей двери, иногда они шлёпали по двери ладонями. Скучно им было. Видимо, предпринимать каких-то более активных действий в гостинице команде не приказали, а других возможностей мы ей не предоставили.

А между прочим, надвигалась ночь, нужно было и поспать. Мы сдвинули две кровати, и я расположился между коллегами. Наутро, когда напряжение спало, Г.А. Ягодин пошутил: переходим на «ты», мы же провели ночь в одной постели. И действительно перешли.

Утром команды уже не было, в моём номере всё было на месте; пришла машина, и мы уехали. В этот день мы возвращались в Москву. Поволновались в аэропорту, ожидали, что и здесь нам что-нибудь подготовили. Путь наш лежал через Монреаль. Из Монреаля улетели последним нашим самолётом: Канада ввела «санкции», рейсы прекращались.