Семейная жизнь
|
|
Ты понял жизни цель: счастливый человек… А.С. Пушкин «К вельможе» |
Первым браком Васильчиков был женат на Протасовой Вере Петровне (1780-1814), третьей дочери генерал-поручика и сенатора П.С. Протасова (1730-1794) и племяннице любимой камер-фрейлины Екатерины II Анны Степановны Протасовой. Вера Петровна тоже была фрейлиной – при дворе Александра I, 17 сентября 1801 года она вместе с тёткой была возведена в графское достоинство и в этом же году вышла замуж за Васильчикова. Их брак, несмотря на высокое положение супругов в обществе, благородство характеров и наличие детей, был не особенно счастливым и продолжительным. Подобно своим сёстрам княгине А.П. Голицыной и графине Е.П. Ростопчиной (жене московского губернатора) супруга Иллариона Васильевича, к великому его огорчению, попала под влияние аббата Сюрюга, настоятеля церкви св. Людовика в Москве, и приняла католичество. 14 августа 1814 года она была пожалована кавалерственной дамой ордена св. Екатерины меньшего креста, а потом выехала с мужем за границу на лечение. Но болезнь зашла слишком далеко, и она скоро скончалась. Похоронена Вера Петровна в церкви погоста Струпино, на берегу р. Шелони Новгородского уезда, в приделе во имя Святого Духа.
Протасова Вера Петровна
1-я жена
В 1816 году Васильчиков вступил во второй брак с Пашковой Татьяной Васильевной (1793-1875), дочерью обер-егермейстера В.А. Пашкова (1759-1834). Этот брак оказался более продолжительным и счастливым. Татьяна Васильевна была придворной дамой – в декабре 1817 года была пожалована в статс-дамы, – в том же месяце награждена орденом св. Екатерины 2-й степени. После смерти мужа удалилась от света и никогда ко двору не ездила. Зато император Александр II, продолжая традицию своего отца, дважды в год навещал её – либо под Новый год, либо на Пасху, либо в день её именин 12 января.
Пашкова Татьяна Васильевна
2-я жена
Татьяна Васильевна, до конца своих дней сохранившая ясность ума и память, вела с императором Александром II чинные разговоры о политике, содержанием которых она делилась потом с домочадцами. Говоря об императоре, она имела в виду только Николая I. Как пишет её внук Б.А. Васильчиков, Александр II был для бабушки неким юношей, «облик которого ещё не в полной мере выяснился».
Татьяна Васильевна являла собой старый тип екатерининской барыни, строгой, справедливой, снисходительной. После обсуждения каких-нибудь тем бабушка, внимательно слушавшая, всегда говорила: «Мой покойный муж, князь Ларион Васильевич, который конечно был умнее вас всех, говорил…». После этого все споры замолкали. Авторитет мужа для неё был неоспорим. Она вполне адекватно воспринимала новшества политики и экономики, но оставалась консервативной в быту: дом её на Литейной до её кончины не знал ни газа, ни водопровода. Не доверяла она и почте: она постоянно искала «оказию» для пересылки писем родственникам или знакомым.
Её сестра Елизавета Васильевна (1809-1890) была замужем за Д.В. Пашковым (1788-1839), современником А.С. Пушкина, литературным критиком и одним из основателей кружка «Арзамас». Впоследствии Пашков стал товарищем министра внутренних дел и министр юстиции. Елизавета Васильевна, будучи уже в 60-летнем возрасте, обращалась к старшей сестре на «вы» и называла по имени-отчеству, а Татьяна Васильевна отвечала ей «ты», называла Лизой и часто выговаривала, если находила, что та недостаточно часто приходила к ней на поклон.
После смерти отца в 1830 году Иллариону Васильевичу перешло имение Выбити. После смерти мужа Татьяна Васильевна доживала остаток своих дней в своём имении в Трубетчино Лебедянского уезда Тамбовской губернии. На средства мужа в 1831-1838 гг. Татьяна Васильевна построила в селе церковь Спаса Нерукотворного. Но похоронена она, как и первая жена Васильчикова, тоже на погосте Струпино, в церкви с правой стороны придела Николая Чудотворца.
И.В. Васильчиков неоднократно посещал село Трубетчино, и когда было образовано Лебедянское скаковое общество, Илларион Васильевич стал его непременным почётным членом и по должности присутствовал и на заседаниях, и на соревнованиях. Судя по имеющимся данным, помещиком Илларион Васильевич, был справедливым и рачительным – об этом можно судить хотя бы по инструкции, составленной им для управляющего имением:
«Справедливость есть первая добродетель в начальнике, а потому во всех случаях руководствоваться ею… Выгоды господина так тесно сопряжены с выгодами своих крестьян, что его богатство основано на их богатстве, а бедность его будет последствием их бедности, не упускать из вида всё, что может служить к выгодам крестьян… Когда случается крестьянину обеднеть, то узнать причины, о чего сие произошло… Если бедность крестьянина произошла от несчастных случаев, как то: от пожару, от падежа, от неурожая и от покражи, то брать спорые меры для поправления такого дома и не допускать его приходить в упадок. Три раза в год собирать крестьян в воскресные дни и на сходе спрашивать: нет ли притеснения и обид от начальников… Сколько можно стараться избегать телесных наказаний… Смотреть, чтобы крестьяне и дворовые люди не оставляли церковь Божию».
А «церковь Божию» Илларион Васильевич заложил в 1831 году. Это был великолепный каменный храм во имя Спаса Нерукотворного Образа, образцом для которого послужил старый деревянный храм в вотчине Татьяны Васильевны в с. Благовещенском Балашовского уезда Саратовской губернии. Трубетчинский священник Сократ Казьмин для утверждения проекта храма ездил в Тамбов к архиерею и губернскому архитектору. Архитектор план не утвердил, найдя будущее строение «несообразным правилам архитектуры», и Казьмин предложил Васильчикову самому похлопотать о разрешении на строительство в Строительном комитете в Петербурге. Как «утрясался» проект, неизвестно, – скорее всего, Илларион Васильевич добился его утверждения в Петербурге, и в 1838 году храм был построен и освящён. Он представлял собой классическое сооружение, храмовая часть имела в плане равноконечный крест, а второй ярус был выполнен в виде круглого барабана с полуцокольными окнами и сферическим куполом с главкой. Фасады храма украшены угловыми пилястрами, полуколоннами и невысокими фронтонами. Над северным и южным входами устроены полуциркульные окна. Сначала колокольня храма стояла отдельно, но позже была соединена с храмом небольшой трапезной, напоминающей скорее переход.
Васильчиков шёл в ногу со временем, прожигать деньги он не умел, а наоборот, приумножал своё благосостояние. В 1839 году он построил т.н. огневой сахарный завод, который сильно увеличил доходность имения. (В 1858 году его сын Виктор модернизировал завод и сделал его паровым; были поставлены 10 гидравлических прессов и 7 паровых машин; производительность завода составила 9 000 пудов сахарного песка).
В 1840 году в Трубетчино была возведена первая (после храма) жилая каменная усадьба. (Горько писать о том, что вся усадьба Васильчиковых в Трубетчино «стараниями» местных крестьян была в 1917-1918 гг. разграблена, разрушена и разворована. Сейчас на её месте стоят одни руины…)
В имении имелся конный завод, основанный ещё в 1814 году. Сам Илларион Васильевич был страстным лошадником. Да и как могло быть иначе – ведь он был гусаром! Так что на заседании 9 мая 1827 года только что образованное Лебедянское скаковое общество одним из первых своих почётных членов избрало Васильчикова И.В. Сохранилась копия подписки на уплату членских взносов в общество от 17 мая 1835 года, в которой графу Иллариону Васильевичу предлагалось вносить в течение 10 лет по 200 рублей в год.
Состоял Васильчиков и в Тульском Обществе конных ристаний, в которое он под №1 вступил в мае 1839 года. Вот отрывок из его письма в Общество: «Приемля с благодарностью предложенное мне в отношении Общества звание первого почётного члена Общества, я искренно желаю успеха сему делу, столь существенно полезному для коннозаводства российского…». Далее князь пишет, что кровные скаковые лошади, при условии «обдуманного и для каждого назначения различно потребного подбора кобыл к жеребцам, являются единственным средством к улучшению всех пород лошадей». Уж старый кавалерист и владелец конного завода знал, что говорил!
Несмотря на внушительное число имений и крепостных душ – в одном Трубетчино за ним и его супругой числились 2 272 души, – Васильчиков к концу своей жизни был должен Санкт-Петербургскому опекунскому совету 291 100 рублей. Сказывались расходы на содержание детей, да и представительские его расходы были немалыми. Ещё в 1826 году он получил в Гродненской губернии земельную аренду, которая была заменена на денежную в сумме 3 289 руб. 32 коп. в год. Через 8 лет эта аренда была возобновлена, Васильчиков получал по ней 1781 руб. 17,25 коп. в год. Земельная объединённая аренда 1840 года составляла 12 000 руб. в год.
Лето Васильчиков всегда проводил в деревне.
Единственным и сильным увлечением Иллариона Васильевича была псовая охота. Как для истинного псового охотника для него главную роль играла не сама охота, а собаки и их выучка. Настоящий псовый охотник – собаковод. Разводить борзых, притравливать их на живых волках и организовывать псовую охоту Иллариону Васильевичу помогал дворовый крепостной Ефим Плеснев. Уже тогда помещики, занимавшиеся разведением борзых собак, устраивали смотры, выставки и соревнования. Между владельцами собак происходили споры, пари, и страсти разгорались не на шутку. Вот таким охотником и был И.В. Васильчиков, которому очень кстати придутся строки из поэмы А.С. Пушкина:
Пора, пора! рога трубят;
Псари в охотничьих уборах
Чем свет уж на конях сидят,
Борзые прыгают на сворах…
Б.А. Васильчиков рассказывает о том, как Илларион Васильевич из-за двух зайцев-русаков поссорился со своим братом Дмитрием Васильевичем, обер-егермейстером царя Николая Павловича и тоже страстным псовым охотником. Дело началось с того, что королева Англии Виктория прислала Дмитрию Васильевичу двух английских борзых, из которых одна – сука Фэнси – стала его любимицей. Фэнси жила у Дмитрия Васильевича в комнатах, а на охоте в поле «рыскала с ним в простых», то есть без своры, и отличалась большой резвостью.
Раз как-то братья стояли в лесочке, когда мимо них пробежал русак. Илларион Васильевич начал его травить, но ту подоспела Фэнси и «потащила русака без угонки», т.е. попросту говоря, поймала его с первой же попытки. Илларион Васильевич, ни слова не говоря, приказал стремянному отнести зайца по принадлежности, т.е. присоединить его к добыче Дмитрия Васильевича.
Некоторое время спустя история повторилась: только появившегося зайца сразу перехватила Фэнси. Васильчиков-старший насупился и мрачно сказал Васильчикову-младшему:
– Вы бы, Дмитрий Васильевич, приказали взять вашу сучку на свору!
– А что, Ларион Васильевич, разве она вам мешает? – ехидно спросил тот.
– Мешать не мешает, а всё же, кажется, вам лучше травить на своём лазу!
– Хорошо! – нехотя согласился Дмитрий Васильевич. – Никита, возьми Фэнси на свору, она, кажется, мешает!
В этот день председатель Госсовета России и обер-егермейстер Его Императорского Величества за полевым завтраком между собой не разговаривали.
Совершенно неожиданным для нас является любовь Васильчикова к музыке. Он увлекался музицированием на скрипке и любил ходить на музыкальные концерты – во всяком случае в молодые годы. Об этой уникальной особенности личности генерала и государственного деятеля рассказывает нам А.О. Смирнова-Россет в своих воспоминаниях. И что не менее удивительно, говорится об этом в связи со знакомством Иллариона Васильевича с нашим знаменитым баснописцем И.А. Крыловым:
«…Весьма немногие знают, что Крылов страстно любил музыку, сам играл в квартетах Гайдна, Моцарта и Бетховена, но особенно любил квартеты Боккерини79. Он играл на первой скрипке. Тогда давали концерты в Певческой школе. В первом ряду сидели – граф Нессельрод, который от восторга все поправлял свои очки и мигал соседу, князю Иллариону Васильевичу Васильчикову, потом сидел генерал Шуберт, искусный скрипач и математик. Все математики любят музыку. Это весьма естественно, потому что музыка есть созвучие цифр. Во втором ряду сидела я и Карл Брюллов…
…После обедни в большой церкви в Зимнем дворце, где пели певчие, начиналось пение. Я ездила на эти концерты. Это был праздник наших ушей. Илларион Васильевич Васильчиков говорил: "Важные, чудесные квартеты Бетховена, а я все-таки более люблю скромные квартеты старичка Боккерини. Помнишь, Иван Андреевич, как мы с тобой играли их до поздней ночи?»
Примечание 79. Луиджи Родольфо Боккерини (1743-1805), известный итальянский виолончелист и композитор. Конец примечания.
Итак, Илларион Васильевич, оказывается, играл на скрипке. Воспоминания о совместной игре с Иваном Андреевичем относятся, вероятнее всего, к 1790-м годам, когда Васильчиков был молодым гвардейским офицером. Это характеризует его как человека, способного ценить прекрасное и выражать чувства к прекрасному.
Каким отцом был Васильчиков, свидетельствует следующий эпизод.
15 июля 1841 года погиб на дуэли М.Ю. Лермонтов.
Секундантом у убитого поэта был служивший на гражданской службе на Кавказе титулярным советником сын И.В. Васильчикова Александр. По обстоятельствам дуэли было назначено следствие, а в отношении его участников, в том числе и Александра Илларионовича, было заведено военно-судебное дело. М.А. Корф по этому поводу записал в своём дневнике:
«Молодой Васильчиков в самый день дуэли отправил нарочного с известием о ней к своему отцу…»
Нарочный вручил известие Васильчикову – отцу раньше, нежели из Пятигорска пришло официальное известие. Сообщение сына, естественно, мало обрадовало Иллариона Васильевича: Александру грозило как минимум разжалование и увольнение из армии, и он, естественно, стал принимать свои меры, в частности, постарался снабдить его деньгами.
17 октября он отправил коменданту Пятигорска В.И. Ильяшенкову письмо следующего содержания:
«Милостивый государь Василий Иванович!
Узнав от сына моего, что Вы находитесь комендантом в Пятигорске, я как к старому сослуживцу обращаюсь с покорнейшей просьбою: не будучи уверен, что письмо найдёт сына моего в Пятигорске, я счёл необходимым препроводить к Вам, милостивый государь, две тысячи рублей ассигнациями, и буде он ещё на месте, вручить ему сии деньги; в случае же отсутствия переслать ко мне обратно, сим премного обяжете имеющего быть с истинным почтением
Вашего Высокоблагородия покорнейшим слугою
Князь И. Васильчиков».
Ильяшенков был растроган этой просьбой и откликнулся на неё письмом князю:
«Сиятельнейший князь милостивый государь Илларион Васильевич.
Письмо Вашего сиятельства и две тысячи рублей ассигнациями я имел честь получить 29 октября; деньги эти я вручил тогда же Александру Илларионовичу, в получении коих представляю при сём записку его руки.
С чувством высокого уважения к особе Вашего Сиятельства смею доложить Вам, что и в это время я с особенным удовольствием помню, как с 1792 года в конной Гвардии имел честь служить под командою дядюшки Вашего Сиятельства покойного Григория Алексеевича, где и вы с братьями служили там.
С глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностью
имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейший слуга
Василий Ильяшенков».
До конфирмации решения военно-полевого суда Николай I предписал секундантов злосчастной дуэли препроводить в Санкт-Петербург, куда они и прибыли в декабре 1841 года, и содержать там под арестом. 3 января 1842 года генерал-аудитор Ноинский подал императору «Извлечение из военно-судебного дела», а к нему было приложено мнение корпусного командира Е.А. Головина от 21 ноября, в котором все подсудимые были признаны виновными.
Император обошёлся со всем участниками дуэли милостиво: Мартынова разжаловали в рядовые и лишили чинов и ордена, а Васильчикова и поручика Глебова простили: первого – в уважение заслуг отца, второго – по «уважению полученной им раны» в боях с горцами. Корф записал в дневнике: «Дело получило тот конец, какого почти наверное ожидать надлежало». Корф расценил царскую милость в отношении к А.И. Васильчикову как новую цепь «благодарности», привязывающую Васильчикова-старшего к службе.
Конечно, многие злопыхатели и не только они поговаривали, что А.И. Васильчиков был выгорожен и спасён от более строгого наказания своим отцом. Доля правды в этом утверждении, конечно, есть, и что-то сказать по этому поводу в оправдание или в осуждение Иллариона Васильевича нам нечего. Так всегда было, есть и будет и в России, и в любой другой стране.
Хуже, что смерть М.Ю. Лермонтова некоторые исследователи пытаются использовать для того, чтобы очернить Васильчиковых. В частности, Чекалин С.В. в своей книге «Знакомясь с биографией поэта»80{Москва, «Знание», 1991 г.} приписывает Александру Илларионовичу Васильчикову роль тайного врага поэта. При этом он ссылается на письмо, якобы написанное в августе 1841 года Илларионом Васильевичем сыну. Вот отрывок из него в переводе с французского81:
«Я очень хотел бы помочь тебе и даже пытался говорить о Лермонтове с Государем, но это принесло мне только огорчение. Государь обиделся, что я напомнил ему об этом человеке. Он не хотел слышать о нём. ˮЛермонтов не вернётся в Петербург с Кавказаˮ, – сказал мне Государь и прекратил дальнейший разговор. Я беседовал с графом Александром Христофоровичем82{Бенкендорфом}. Он мне советует вам самим в Пятигорске обуздать Лермонтова, на Водах много горячих голов, которые сумеют выпроводить его из Пятигорска. О последствиях беспокоиться не следует».
Примечание 81. Чекалин пишет, что отрывок из письма Васильчикова ему передал некто Н.П. Пахомов, который рассказал, что письмо было найдено его женой в каком-то архиве. Но ещё в 1976 г. Пахомов сказал Чекалину, что этим сведениям он не доверяет. Конец примечания.
Во-первых, пишет Захаров, в Петербурге до первых чисел августа вообще не было известно, что Лермонтов находился в Пятигорске. Известие о гибели поэта на горе Машук пришло туда 31 июля. Для всех это было неожиданностью, поскольку все считали, что поэт отправился в Тенгинский пехотный полк, квартировавший на Кубани и на Черноморском побережье.
Во-вторых, из обнаруженного историком Э.Г. Герштейном письма Васильчикова-отца к министру внутренних дел Д.Н. Блудову (по этому ведомству и служил на Кавказе Васильчиков-младший) от 20 июня 1841 года следует, что Николай I соизволил уволить титулярного советника Александра Илларионовича в отпуск «с 1 июля на три месяца для отъезда ко мне в деревню». 22 июня Блудов узнаёт, что А.И. Васильчиков с начала июня находится на лечении в Пятигорске, о чём свидетельствует справка о его болезни. Министр поспешил сделать «увольнительный вид для сына Вашего к Кавказским Минеральным Водам и потом в Саратовскую губернию» и приложил вид к письму.
«Когда же», – спрашивает Герштейн, – «могли отец и сын обменяться письмами, когда мог старший Васильчиков иметь беседу с царём и вести переговоры с Бенкендорфом?». В столице князь Илларион Васильевич появился лишь 5 августа, сын написал ему в деревню о дуэли, и отец поспешил во дворец улаживать непредвиденные семейные грустные дела. С Николаем I Васильчиков встретился только 8 августа.
Фиктивность приводимых Чекалиным сведений очевидна, заключает Захаров83.
Примечание 83. Подробно о роли Васильчикова-младшего в дуэли Лермонтова с Мартыновым см. соответствующий раздел в главе «Дети». Конец примечания.