Освобождение

После Бородина (31 октября/12 ноября), оправившись от ран, Илларион Васильевич был произведён в генерал-лейтенанты и назначен командиром 4-й кавалерийской дивизии. В последующих боевых действиях его 50 ахтырцев участвовали в партизанских рейдах Д.В. Давыдова²³, а сам Ахтырский полк вместе со своим шефом принял активное участие в боях при Тарутине, Малоярославце и Плоцке. Затем были бои под Красным и Борисовым, преследование бегущего неприятеля до и после Березины.

Примечание 23. Партизанский отряд Давыдова, в котором, кроме ахтырцев, было 80 донских казаков,  отделился от армии сразу после боя за Шевардинский редут и отправился в рейд по тылам французской армии. Конец примечания.

2 сентября русская армия ушла из-под Бородино и стала приближаться к Москве²⁴. Н.Н. Муравьёв (1794-1866), участвовавший в сражении вместе со своим братом, вспоминал об отступлении русской армии с Бородинского поля по Можайской дороге, что вся она была сплошь покрыта ранеными и умершими от ран русскими солдатами. Некоторые раненые брели кое-как сами. Было холодно, некоторые из них забирались в солому погреться и там умирали. «В моих глазах коляска генерала Васильчикова проехала около дороги по большой соломенной куче, под которой укрывались раненые, и некоторых из них передавила. Давили колясками, телегами, колёсами орудий и копытами…»

Примечание 24. В захваченном французами Можайске армия оставила на произвол судьбы многочисленных раненых. Из оставляемой Москвы вывезти всех раненых также не удалось – большинство их потом погибли в пожаре (по некоторым данным, около 10 тысяч человек). Конец примечания.

После Бородино остатки 2-й западной армии были переданы Милорадовичу, который и прикрывал отступление всей армии. Соприкосновение обеих воюющих сторон было плотным, но до боевых стычек дело не доходило.

Немец Роос приводит забавный эпизод, который он наблюдал на пути к Можайску:

«…Мы отклонились от большой дороги, всё время держась близко к неприятелю, иногда подходя совсем вплотную, так что раз во время остановки и взаимного обозрения какой-то казацкий офицер подмигнул одному из наших – лейтенанту фон Менцингену. Наш выступил, подошёл и тот. Долго оба гонялись друг за другом в пространстве между двумя фронтами. Все взоры были обращены на них; оба ревностно действовали саблями, но не один не мог даже задеть другого, ибо умели ловко отпарировать удар противника. Наконец, утомившись после бесплодного и бескровного боя, оба вернулись на своё место…»

Француз Лабом рассказывает другой показательный во многих отношениях эпизод. При входе в г. Рузу французы столкнулись с сопротивлением крестьян, организованных местным помещиком. Крестьяне быстро были разогнаны, а вот помещик выказал стойкость и героизм. Он стоял посреди площади один с кинжалом в руке и никого к себе не подпускал. На предложение сдаться он ответил:

– Как я могу пережить бесчестье моей родины? У нас нет больше алтарей, наша империя обесчещена! Берите мою жизнь – она мне ненавистна!

Его хотели успокоить, но при попытке он ранил кинжалом нескольких французских солдат. И тогда, пишет Лабом, они закололи его штыками.

…Не успели последние русские части пройти через столицу, как у Дорогомиловской заставы, готовые к преследованию, появились передовые части Мюрата, короля Неополитанского. Была опасность, что французы опрокинут наш арьергард, захватят обоз и нарушат планомерный отход армии. Положение спасли переговоры генерала Милорадовича с Мюратом. Он послал к Неаполитанскому королю с запиской штаб-ротмистра Акинфова, в которой говорилось, что если французы нападут на его части, когда они будут проходить через город, то он станет защищаться до последней крайности, подожжёт дома и похоронит под развалинами и своих, и неприятельских солдат. Стоявший рядом адъютант Милорадовича сказал, что в таком тоне разговаривать с французами не подобает.

– Это моё дело, – прервал его Милорадович. – Ваше дело – умирать.

Пока шли переговоры с Мюратом, Милорадович отправил Васильчикова и Уварова в город для наблюдения за порядком. Илларион Васильевич командовал всей конницей арьергарда. В результате переговоров Мюрат дал обещание не наседать на арьергард Милорадовича, а это способствовало планомерному выводу русской армии из города.

Когда Кутузов по Коломенской (Рязанской) дороге отвёл армию за 15 вёрст от Москвы и остановился со своим штабом в д. Панки, корпус генерала Раевского находился в арьергарде, в котором Д.В. Васильчиков со своим Ахтырским полком получил командование над аванпостами и находился уже в 6 верстах от Москвы в д. Вязовка. На следующий день ахтырцы услышали доносящиеся из столицы пушечные залпы – это торжественно вступал в Москву Наполеон.

Итак, 4 сентября армия Кутузова покинула лагерь в Панках, переправилась по Боровскому мосту через Москву-реку и остановилась в с. Кулаково. В тот же день генерал Себастиани, командовавший французскими аванпостами, прислал к Кутузову парламентёра с предложением очистить занимаемую ахтырцами возвышенность. Поскольку армии всё равно предстояло отступать, пишет участник описываемых событий Д.П. Бутурлин, то территорию очистили. Тогда французы стали теснить арьергард Раевского, то сдерживать натиск неприятеля опять выпало на долю И.В. Васильчикова, снова пересевшего на коня. Васильчиков располагал кавалерией и 12 орудиями, и ему пришлось, медленно отступая шаг за шагом, с полудня до вечера давать отпор французам на всём расстоянии от Вязовки до Панков, которым французы овладели к вечеру. Аванпосты Васильчикова ночевали в Жилине, а главная часть арьергарда – в Островцах.

Ушаков пишет об участии Васильчикова в этих боях и маневрах так:

«Сентября 4 и 7 он выдержал довольно значущее сражение при Панке; 5 и 6, во время перехода Российской армии с Коломенской дороги на Калужскую, находясь под начальством генерала Милорадовича, имел назначение прикрывать сей фланговый марш, от которого зависело спасение России… и действовал при сём успешнейшим образом. Он маневрировал с таким искусством и точностью, что совершенно скрыл движение армии от неприятеля, авангард коего устремился по большой (Коломенской, Б.Г.) дороге в уверении, что следует за главною армиею».

Потом, как известно, Кутузов сделал обманный манёвр: пока неприятель до самого 11 сентября преследовал исчезнувшую армию по Коломенской дороге, на которой фельдмаршал для вида оставил два казачьих полка под командованием полковника Ефремова, основные силы армии уже шли вдоль р. Пахры, чтобы потом выйти к Тарутино. Себастиани гнался за Ефремовым до Бронниц, полагая, что преследует арьергард русской армии. В то время как части Милорадовича прикрывали армию с фронта, Раевский и Васильчиков защищали её с правого фланга, имея дислокацию у с. Луковна, близ впадения Десны в Пахру.

Действия Васильчикова, сообщает Ушаков, обратили на себя внимание высшего командования армией (Кутузов?):

«Удостоя его знаками отличий, поручило ему в скором времени командование 4-м кавалерийским корпусом, с коим 5 и 6 числ октября участвовал он в достопамятном сражении при Тарутине…»

К 11 сентября французы, наконец, осознали свою ошибку, и Мюрат в районе Подольска вошёл в соприкосновение с частями русской армии. Арьергарду Раевского пришлось покинуть свои позиции у Луковны и переместиться на 2 версты в д. Поливаново, откуда он мог наблюдать за действиями французов. 13 сентября французы вошли в с. Дубровица и пошли по левому берегу Десны, в то время как другие его колонны, выйдя из Подольска, появились на правом берегу Пахры. Французы вели себя пока сдержанно и боевых действий не начинали.

Упомянутый выше Н.Н. Муравьёв был прикомандирован «состоять при генерале Илларионе Васильевиче Васильчикове, который командовал всей конницей арьергарда. Генерал Васильчиков», пишет Муравьёв уже спустя много лет, – «пользовался общим уважением. Он был известен храбростью своею и сохранял хладнокровие в деле с неприятелем. Обращение его с офицерами было всегда приветливое. Я тогда познакомился с его адъютантами, коих теперь забыл имена, кроме одного Баррюеля, поручика Ахтырского гусарского полка, 13-ти или 14-летнего бойкого мальчика».

14 сентября армия прошла около 11 вёрст по Калужской дороге, и арьергард Раевского вместе с 8-м пехотным корпусом вошёл в Красную Пахру. Генерал Милорадович, как старший генерал, принял командование над обоими корпусами. Бутурлин пишет, что начальство над аванпостами корпусов было первое время раздельным, пока Милорадович не приказал возглавить их Васильчикову. Илларион Васильевич, принимая командование, сделал оговорку, что не отвечает за первый день командования, поскольку ещё не успел ознакомиться с обстановкой и не знал даже о дислокации аванпостов. «Скоро будет видно, что он поступил благоразумно, выговорив это условие», – замечает Бутурлин, с этого времени прикомандированный Кутузовым к Васильчикову-1-му.

15 сентября, расположившись в большом помещичьем доме в Красной Пахре, Васильчиков вызвал к себе Бутурлина, намереваясь наметить диспозицию для аванпостов. Не успели они развернуть карты, как вбежал перепуганный офицер и закричал:

– Скорее, скорее, господа, на коней! Неприятель в саду!

Поднялась страшная суматоха, все забегали, закричали, отыскивая сапоги, лошадь, амуницию. «Словом, – пишет Бутурлин, – произошло полнейшее столпотворение». Он успел собрать карты, бросить их в мешок и вскочить на коня, чтобы догнать Васильчикова, который уже пустился вскачь. Тревога только наполовину оказалась ложной; неприятеля в саду не было, но он показался в лесочке, в полуверсте от дома.

Нужно было дать нашей кавалерии перейти Пахру, и Васильчиков схватил первый попавшийся под руку полк – им оказался полк гвардейских гусар – и бросился с ним навстречу неприятелю. Гусары загнали поляков обратно в лес, но чтобы выбить их из леса, требовалась пехота. Васильчиков послал Бутурлина к П.П. Пассеку (1775-1825) за его 2-й гренадёрской дивизией, но Пассек, пишет Бутурлин, «столько же желавший драться, как я – повеситься», дал всего один полк. Недовольный Васильчиков послал Бутурлина обратно к Пассеку требовать от него всю дивизию. Тот упёрся, пустился в рассуждения, что полка вполне было достаточно, но, в конце концов, дал ещё бригаду, а сам не тронулся с места и стоял без дела с тремя полками.

Пассеку повезло, что Васильчиков неожиданно получил приказ оставить французов в лесу и сосредоточиться на прикрытии арьергарда, начавшего отступать от Красной Пахры. 16 сентября Васильчиков заболел, и командование аванпостами был поручено генералу Орлову-Денисову.

В сражении при Тарутине (6/18 октября) или Винково Васильчиков уже командовал 4-м резервным кавалерийским корпусом и занимал позицию на левом фланге вместе с 7-м корпусом Н.Н. Раевского. Среди генералов (Беннигсен, Еромлов и др.) возникла идея окружить и уничтожить потрёпанные в походе кавалерийский корпус Мюрата и остатки корпуса Ю. Понятовского. Кутузов, скрепя сердце, дал согласие на операцию, но фактически игнорировал её и даже саботировал.

Под началом Васильчикова, пишет Бутурлин, оказались шесть лучших кавалерийских полков русской армии: четыре драгунских полка (Киевский, Харьковский, Новоросиийский и Черниговский) и Ахтырский гусарский и Литовский уланский полки. Высшими начальниками в корпусе были полковник, потом генерал-майор И.Д. Панчулидзев (1759-1815) и полковники Г.А. Эмануэль (1774-1837), Васильчиков 2-й (Дмитрий Васильевич), Юзефович и Стакельберг. Все они скоро станут генералами. Корпусу были приданы также несколько полков пехоты.

Посмотрим на ближайшее окружение Васильчикова глазами Бутурлина, длительное время воевавшего вместе с корпусом. Он даёт всем интересные характеристики. Панчулидзев, по его мнению, был «одним из тех странных личностей, которые оказываются гораздо выше своей репутации. До смешного трусливый в своих разговорах, он нисколько не бывает им в своих действиях. Ему всегда и всюду чудились одни лишь ужасы… В особенности пушки: он видел их со всех сторон…Его постоянные причитания об опасностях…обратились у нас даже в пословицу. А между тем, этот человек был храбр и спокоен на поле битвы». Человек без особого ума и образования, он был точен, исполнителен, строг с подчинёнными, вспыльчив, чрезмерно болтлив, но с большим здравым смыслом.

Эммануэль, наоборот, был человеком основательным, хорошо образованным, добрым, прямодушным и храбрым. Он всегда спокоен, твёрд, не придирчив к своим подчинённым. Первое время между ним и Васильчиковым были трения, но потом они научились понимать друг друга и подружились.

Полковник Д.В. Васильчиков, брат генерала – «человек пылкой и выходящей из ряда храбрости. Доброта характера заставляет подчинённых страстно любить его. Это один из лучших наших офицеров для командования полком».

Полковник Юзефович – антипод Эммануэля и Васильчикова-младшего. Общее у него с ними только храбрость, пишет Бутурлин. Это скрытная, хитрая и лукавая личность. «Он изучил военное искусство скорее как умный человек, нежели как военный, одушевляемый ревностью к делу», - замечает мемуарист, поэтому военные знания у него неглубоки, но он умеет внушить «к себе уважение благодаря шарлатанству, которым он обыкновенно приправляет свою беседу... Он всегда весьма охотно появляется перед неприятелем и любит битвы, но он любит ещё больше атаки, направленные против какого-нибудь отдалившегося обоза, и другие подобные случаи, при которых он может удовлетворить своей небольшой склонности к грабежу…» Он не чужд бахвальства, надменен и груб к подчинённым, и они его не любят²⁵.

Примечание 25. Характеристика Юзефовича, данная Бутурлиным, подтвердилась и другими источниками. Генерал В.И. Левенштерн в своих записках приводит эпизод о неблаговидном поведении генерала Юзефовича в мае 1813 г. под д. Геннерсдорф (Саксония). Там оказались отрезанными от своих сил 4-й и 20-й егерские полки, но Юзефович, несмотря на уговоры принца Евгения Вюртембергского, отказался выйти им на помощь, выставив предварительное условие очистить стоящую на пути Геннерсдорф от саксонских войск. Теоретически Юзефович был прав, но о какой теории можно было говорить, когда речь шла о спасении более тысячи наших солдат? Деревню от противника очистил Левенштерн. Он сделал это со своими казаками, хотя драгуны Юзефовича для этой задачи подходили куда лучше. Узнав об этом, Юзефович затаил на Левенштерна злобу и стал ему всячески вредить. «Спас» его от преследований Юзефовича граф Пален, взяв его с собой. Конец примечания.

И, наконец, полковник Стакельберг – «очень чопорный, молчаливый, скучный немец и притом более сильный телом, чем умом. Военный устав руководит им во всех его поступках и движениях, и он храбр лишь потому, что устав предписывает быть таковым всем военным».

Как нам представляется, командиру корпуса в руководстве своими подчинёнными приходилось пользоваться и тонкой дипломатией, и властными полномочиями, и природным чутьём, чтобы находить подход к каждому и использовать их положительные качества в полной мере для пользы дела.

В Тарутинском сражении корпус Васильчикова стоял впереди пехоты на левом фланге, которым командовал М.А. Милорадович. Значение этого сражения, по мнению М.И. Богдановича, в нашей литературе было преувеличено: на самом деле оно было проведено в обстановке полной несогласованности действий²⁶ и нежелания Кутузова вводить в дело крупные силы, так что участие Васильчикова в нём было незначительным. Как пишет Бутурлин, Васильчиков должен был осуществить ложные атаки на неприятеля, чтобы отвлечь его внимание от направления главного удара. Атака должна была начаться 6/18 октября рано утром, но из-за какой-то несогласованности она произошло намного позднее. На одном из участков сражения казаки Орлова-Денисова зашла противнику в тыл и произвела в рядах французов такой страх, что увидевший это Васильчиков решил непременно воспользоваться этим и ударил по правому флангу неприятеля с фронта.

Примечание 26. Укажем хотя бы на поведение перед боем А.П. Ермолова. Прибыв в штаб-квартиру Кутузова за распоряжениями относительно предстоящего Тарутинского боя, он застал в приёмной дежурного генерала Коновницына, которого он ненавидел, полагая, что тот стал слишком много брать на себя, «заслоняя» Кутузова. Коновницын сообщил, что Михайло Илларионович занят, и попросил подождать. Это показалось Алексею Петровичу оскорбительным, и он «хлопнул дверью» и уехал, не дождавшись приказа, на какую-то вечеринку. Потом его искали всю ночь, чтобы вручить-таки этот приказ, но к утру сражение уже началось, и было поздно. Конец примечания.

Ушаков свидетельствует: «Генерал Васильчиков совершил в сии дни многие счастливые нападения на правое крыло неприятеля и успешным своим действием весьма способствовал одержанию победы». На пути кавалеристам приходилось преодолевать узкое Винковское дефиле. Когда его прошли всего 4 драгунских эскадрона, Васильчиков, не дожидаясь, когда дефиле пройдут остальные силы, решил атаковать противника, хотя перед ним стояли от 10 до 12 французских эскадронов. Тем не менее, противник дрогнул и побежал. Преследование отступавших французов продолжалось до полудня. Французы и поляки отошли к д. Вороново, а потом – к Красной Пахре.

Как пишет полковник Гриуа, французов спасли решительные контратаки кавалерии, организованные Мюратом. Полковой врач Г. Роос добавляет, что если бы атаки русских были более решительными, весь авангард французской армии был бы уничтожен: «Наше положение было настолько плачевно, что если бы русские вместо рассвета явились часов в 10-12, когда основное ядро наших войск отправлялось вооружённое и с пушками на фуражировку, то они могли бы захватить наш лагерь, не прибегая к оружию». Русские настигли французов у Воронова, о чём рассказывает голландец Дедем: «Русские настигли наш авангард 18 октября около Воронова, они отбили у генерала Себастиани часть его артиллерии и окружили короля (Неаполитанского, т.е. Мюрата, Б.Г.) вместе со всем авангардом. Осталась только часть дивизии Фриана под командой генерала Дюфура, проявившего чудеса храбрости и находчивости». Начались мирные переговоры, прерванные новыми боевыми действиями, но довести разгром французо и поляков до конца не удалось.

Левенштерн об участии Васильчикова в Тарутинском сражении пишет в следующем контексте. Во время начавшегося боя Кутузов, и на его взгляд, играл слишком пассивную роль. Когда генералы, один за другим, предлагали атаковать противника, он раздражался и говорил (например, Ермолову), что «вы сами не понимаете, что мы ещё не созрели для сложных диверсий», и что он напрасно послушался Беннигсена. Прискакавшему Милорадовичу Михаил Илларионович тоже отказал в атаке, а когда уже было получено известие о том, что Мюрат отступает, он «решил двинуть кавалерию барона Корфа и генерала Васильчикова, но благоприятный момент был уже упущен». В Тарутинском бою в первый раз в жизни был ранен казацкой пикой сам Мюрат.

Есть мнение, что поведение Кутузова в Тарутинском сражении объяснялось его опасениями спровоцировать выступление Наполеона из Москвы с основными силами армии²⁷. Л.Л. Беннигсен (1745-1826), инициатор использования оплошности Мюрата под Тарутиным и формальный командующий сражения, был очень недоволен тем, что Кутузов отдал приказ войскам в большое сражение не ввязываться.

Примечание 27. В Петербурге во время назначения М.И. Кутузова главнокомандующим русской армией ходил такой анекдот: Кутузов, якобы, сильно призадумался перед отъездом в армию. «Думаете, как разбить Наполеона?» - спросил его кто-то. «Где уж мне его разбить? Я думаю, как его обмануть», - ответил фельдмаршал. Изучение материалов, посвящённых Отечественной войне 1812 г., показывает, что М.И. Кутузов не был уж такой однозначной личностью, какой нам по традиции на протяжении 200 лет представляли историки – и русские, и советские. Это была сложная личность и не такой уж безупречный полководец. Он наделал достаточно много ошибок, допустил достаточно грубые просчёты, хитрил, интриговал и сваливал вину на других, как, например, это случилось с бедным адмиралом Чичаговым. Кутузов обвинил его в том, что тот упустил на Березине Наполеона, хотя на самом деле он сам приказал адмиралу двигаться в том направлении, где Наполеона не оказалось. Версия о вине Чичагова так привилась в нашей истории, что реабилитировать его уже нет никакой возможности. Конец примечания.

После Тарутинского сражения Кутузов разделил армию на две части: на авангард, в который вошёл 4-й кавалерийский корпус Васильчикова и которым стал командовать М.А. Милорадович, и основные силы под командованием генерала А.П. Тормасова (1752-1819). Вся армия, оставив в Винкове авангард Милорадовича (2 пехотных и 2 кавалерийских корпуса), вернулась в Тарутино. Как мы видим, проявив незаурядные командирские качества в арьергардных боях, Васильчиков так же успешно действовал и в авангарде, т.е. в наступлении.

…Двенадцать лет спустя, на обеде у императрицы Елизаветы Алексеевны между генералами В.В. Орловым-Денисовым (1775-1843) и К.Ф. Толем произошёл спор. Толь стал расхваливать действия В.В. Орлова-Денисова в этом сражении, Орлов-Денисов ответил, что, конечно, он помнит, как он спланировал, начал и закончил это сражение, а Толь получил награду за него. Толь стал это отрицать, Орлов-Денисов – настаивать на своём, и тогда вспыльчивый Толь сказал при всех, что тот лжёт. Орлов-Денисов потребовал удовлетворения, и Васильчикову и другим генералам с трудом удалось их помирить. Толь готов был извиниться, а «казак» Орлов-Денисов, поломавшись для вида, извинения принял. Генералы обнялись и сели за стол. Императрица с любопытством наблюдала, чем же закончится это недоразумение.

…Далее мы видим Васильчикова участником яростного сражения с французами под Малоярославцем (12/24 октября) в составе всё того же корпуса Милорадовича. Наполеон решил отступать по Новой Калужской дороге через Малоярославец и Боровск, но скрытное движение французских войск не прошло мимо партизана А.Н. Сеславина (1780-1858), и к Малоярославцу под командой Ермолова двинулся 6-й корпус Дохтурова и казачий корпус Платова. Пехотинцы Дохтурова выбили французов из города, но те на этом не успокоились и бросили в бой крупные силы. Малоярославец 8 раз переходил из рук в руки, на помощь Дохтурову и Платову пришёл 7-й пехотный корпус Н.Н. Раевского. В конечном итоге Наполеон вошёл в город, а русские войска расположились в его окрестностях. Оставшийся свободным к Калуге путь через Медынь Кутузов заблаговременно перекрыл, направив туда казаков Платова. После неутешительной рекогносцировки на следующий день, военного совета и некоторого раздумья Наполеон отдал приказ покинуть Малоярославец и повернуть войска на старую Смоленскую дорогу, в то время как Кутузов пятился с основными силами за Медынь. Получилось, что обе армии отпрянули друг от друга, не решившись на решительное сражение.

Сражение под Малоярославцем стало поворотным моментом всей войны: французам пришлось отступать по разорённой местности и «следовать» плану Кутузова. Стратегическая инициатива перешла окончательно в руки русских. Как считал французский историк Сегюр, сражение под Малоярославцем положило конец «завоеванию вселенной».

17/29 октября французы прошли через Бородино, на котором ещё можно было увидеть следы сражения. Корпус Милорадовича, в который входил 4-й кавалерийский корпус Васильчикова, продолжал неотступно следовать за отступавшим противником. Пять дней спустя после Бородина Милорадович, согласно приказу Кутузова, 19/31 октября вышел из Егорьевского на Головино к Гжатску, двигаясь между основными силами армии и Смоленской дорогой. Подойдя к Вязьме, он решил атаковать арьергард маршала Даву, поручив начать дело кавалерийским корпусам Васильчикова и Корфа с приданными им пятью казацкими полками. За ними пошла пехота.

20 октября/1 ноября, подтверждает Бутурлин, кавалерия была намерена идти на Гжатск, но изучив внимательно карту, он понял, что на этом маршруте перехватить противника русские корпуса не успеют, и он предложил Васильчикову двигаться наперерез французам, держа путь на Царёво Займище. Илларион Васильевич тотчас увидел всю выгоду этого предложения, но необходимо было убедить в этом Милорадовича, а потом и командовавшего пехотой принца Евгения Вюртембургского, без согласия которого сделать это было невозможно. Принц поддержал Васильчикова и Бутурлина, а вместе они убедили Милорадовича.

В этот день Корф и Васильчиков, пройдя через д. Максимовку, в 8 часов утра выстроились на высотах, господствующих над большой дорогой между сёлами Фёдоровское и Мясоедово. Генералы взобрались на колокольню сельской церкви и наблюдали за беспорядком в рядах войск Даву, царившим на подходе к Вязьме. Наблюдение за противником подсказало Васильчикову мысль напасть на противника, но Корф пойти на это без приказа Милорадовича отказался. Милорадович в это время обедал в тылу своего авангарда, и Корф не захотел ехать к командующему, чтобы не создать впечатление, «как будто он даёт уроки своему начальнику». Прошли три часа в созерцании «странного движения противника», пишет Бутурлин.

Только к вечеру прибыл с пехотой Евгений Вюртембергский. Он тотчас решил атаковать французов на дороге. Первую атаку произвёл казачий отряд Карпова, но в этот момент прибыл Милорадович и по каким-то причинам атаку остановил, решив перенести её на следующее утро. Всю ночь провели в 2 верстах от Царёва Займища. Наполеон в эту ночь ночевал в Вязьме.

Утром 22 октября /3 ноября Милорадович отдал приказ на наступление и, ни с кем не попрощавшись, уехал. Но противника уже не было – он не был настолько любезен, пишет Бутурлин, чтобы ждать Милорадовича до утра. В Царёве Займище вместо французов Васильчиков с Корфом наткнулись на вездесущих казаков Платова.

Получив приказ от Милорадовича, Корф и Васильчиков двинулись, без сопровождения пехоты, на противника. Пройдя Максимовку, Милорадович приказал части кавалерии пойти в атаку. Васильчиков двинул на неприятеля 4 эскадрона Ахтырского гусарского полка (по всей видимости, под командованием брата Дмитрия Васильевича) и Киевский драгунский полк под командованием полковника Эммануэля. Кавалеристы отрезали от главных сил одну французскую бригаду с левой стороны дороги, рассеяли её и часть взяли в плен. Харьковский драгунский полк Юзефовича, не дожидаясь приказа, самостоятельно ударил по французам левее Эммануэля.

Обнаружив путь к Вязьме перерезанным, Даву остановился. Французские части, уже достигнувшие Вязьмы, бросились ему на выручку. Поскольку наша пехота отставала, то французы достигли на некоторое время численного перевеса, и положение кавалерии Корфа и Васильчикова стало сложным. Пехота Даву попыталась было отрезать Юзефовича от своих, но он на ходу прорвался сквозь её ряды и вернулся к своим. Подошла наша пехота, и положение противника осложнилось. Бутурлин вспоминает, что он подъехал к Эммануэлю и поделился с ним своими соображениями о создавшемся положении и предложил кавалерию отвести с дороги назад. Эммануэль согласился с ним и предложил ему поехать к Васильчикову и уговорить его сделать это. Бутурлин, очевидно зная характер Иллариона Васильевича, сказал, что один к нему не поедет. Поехали вдвоём.

Васильчиков, продолжает Бутурлин, «согласился с нами, что дело шло дурно, но что он решился подождать ещё …столько раз обещанной пехоты». К тому же нельзя было покидать нашу артиллерийскую батарею, стоявшую на холме и наносившую значительный урон подразделениям Даву, идущим по дороге. «Быть может, будут удивлены, видя генерала Васильчикова дающим повсюду приказания, тогда как Корф был старше его по службе», – комментирует Бутурлин действия Васильчикова, сравнивая его с находившимся рядом командиром 2-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенантом Ф.К. Корфом. – «Но этот последний принадлежит к числу тех людей, которые скрываются в критические минуты, предоставляя командование тем, кто по чувству своего долга пожелает его принять на себя».

Пехота во главе с принцем Евгением Вюртембергским подошла в самый последний момент, к 10 часам вечера, когда артиллерийский офицер, командовавший батареей, уже отдавал команду свёртывать её к отступлению. Потом подошли главные силы пехоты, но было уже поздно, Даву прекратил бой и, бросив обозы, не мешкая, отошёл по открытой ему дороге к Вязьме, а оттуда, не задерживаясь, быстрым маршем пошёл к Смоленску. Нашим войскам оставалось теперь только нажимать на входивших в Вязьму французов и уничтожать их, наступая буквально на пятки²⁸.

Примечание 28. Досадный срыв Вяземской операции Милорадовича, кажется, произошёл по вине его штабных офицеров. Накануне Милорадович послал пакет с планом Вяземского сражения в главную квартиру Кутузова. Утром 22 октября/3 ноября дежурный генерал П.П. Коновницын (1764-1822) вскрыл пакет и обнаружил, что он пустой. Из-за этой оплошности Кутузов не смог вовремя двинуть на подкрепление Милорадовичу пехоту и сделал это уже по факту случившегося сражения. Некоторые эксперты считают, что в срыве Вяземской операции, где была реальная возможность окружить и уничтожить корпус Даву, виноват Кутузов. Как мы видим, беспечность самых лучших наших генералов – Ермолова и Милорадовича – могла компенсироваться взрывами их храбрости. Конец примечания.

23 октября/4 ноября кавалерия снова вышла в поход. Теперь армия Наполеона, оцепленная со всех сторон «почётным эскортом» из летучих кавалерийских отрядов, откатывалась на запад. Авангард Милорадовича шёл по пятам за французами, и Васильчиков вместе с его корпусом. 25 октября/5 ноября французы вошли в Дорогобуж. В это время выпал снег, ударили морозы – грозные предвестники их агонии. Для прикрытия главных сил армии Милорадович повернул влево к Ельне и Красному.

1/13 ноября кавалеристы Васильчикова стояли в Лазаревой и ковали лошадей. 2/14 ноября Наполеон оставил Смоленск и пошёл через Красный на Оршу. Здесь снова возникла благоприятная возможность окружить отступавшую армию Наполеона, но и эта возможность была снова упущена. Русская армия преградила французам путь у Красного (группа А.П. Тормасова), нанесла им удар слева (группа Д.В. Голицына, будущего мужа сестры Васильчикова), а Милорадович должен был нанести удар с тыла. Больше всех в бою 3/15-6/18 ноября пострадал корпус Нея: он последним выходил из Смоленска, ему не удалось пробиться к Красному, потому что на его пути встал корпус Милорадовича. 2/14 ноября кавалерийский корпус Васильчикова уже в составе корпуса Остермана-Толстого пошёл на Кобызево, имея общее направление Красное. А.И. Остерман-Толстой (1770-1857) имел также задачу не давать французам сворачивать со старой Смоленской дороги влево, на Могилёв.

Ушаков пишет, что после переправы через Днепр при Колысе Васильчиков со своей кавалерией продолжал возглавлять авангард главной армии. Но неприятель бежал с такой быстротой, что он не смог настигнуть его до самого Красного.

Наполеон, потерпев поражение в первой фазе боя и потеряв около 10 тысяч человек, ушёл из Красного, оставив на «съедение» русским корпус Нея. Сражение под Красным шло 4-5/16-17 ноября, а Ней покинул Смоленск только 5/17 ноября и тоже шёл на Красное, но преградивший ему путь корпус Милорадовича воспрепятствовал этому, частично рассеяв, частично пленив, частично уничтожив это соединение. Сам маршал 7/19 ноября под прикрытием темноты, бросив всё на произвол русской армии, ускользнул в направлении Сырокоренья. Оставшиеся без начальства 12 тысяч рядовых и 100 офицеров сдались в плен²⁹. На долю Остермана под Кобызевым досталось пленение 4 000 замёрзших и обессиленных французов. Именно после Краснинского сражения Кутузов перед строем гвардейцев напомнил басню И.А. Крылова о волке, попавшем по ошибке в псарню, и при словах «А я, приятель, сед» снял картуз, показывая свои седые волосы.

Примечание 29. А. Замойский оценивал корпус Нея в 6 000 штыков и сабель. Заперев 6-тысячный корпус Нея в кольце, русские, по мнению А. Замойского, расслабились и не проявили должной бдительности. Ночью французы подошли к русским аванпостам и ввели их в заблуждение сообщением пароля на русском языке, произнесённого одним польским офицером, владевшим русским языком. В результате французов выпустили из окружения и спохватились уже к утру. Ней дошёл привёл в Оршу всего 1 тысячу солдат и был встречен как герой. Конец примечания.

О деле под Красным у И.В. Васильчикова остались такие воспоминания (в записи его сына В.И. Васильчикова):

«После дела под Красным отец мой стал с войсками своими на биваки и тут, как всегда водится после боя, оставшиеся в живых с грустью стали вспоминать о тех товарищах, которых не видать около бивачного огня. В Ахтырском Гусарском полку между прочими потерями недоставало любимого карабинера батюшки. Товарищи видели, как он среди сильной сшибки с французами был окружён шестью уланами и пал под их ударами. Отец мой душевно горевал о смерти отличного гусара.

Ночью офицеры прибежали к батюшке с общей для полка радостной вестью, что карабинер N.N. возвратился к эскадрону, но проколотый в восьми местах пиками. Отец мой поспешил на перевязочный пункт и увидел любимца своего в руках медиков делающих перевязку многочисленным ранам. На расспрос отца моего, каким образом он добрался до своего лагеря, старый гусар отвечал: ˮЯ, Ваше Превосходительство, приполз на четвереньках. Меня окружили человек восемь улан; дураки кололи, кололи и не докололи; я двух из них пырнул, так те не встанутˮ».

…После Красного путь шёл к Орше. Потери в русской армии, особенно в кавалерии, оказались тоже весьма ощутимыми, и после Красного, по повелению Александра I, кавалерийские части стали сливаться, отдельные полки ликвидироваться, а количество в них эскадронов – уменьшаться вплоть до 2-3, а то и до одного эскадрона³⁰.

Примечание 30. Для справки: перед походом  для преследования отступавших наполеоновских войск вся регулярная кавалерия Кутузова, по оценке А.И. Михайловского-Данилевского, насчитывала всего около 10 тыс. всадников. Конец примечания.

Похоже, в событиях на Березине Иллариону Васильевичу участвовать не пришлось – как и многим его товарищам в главной армии. Главными действующими лицами на Березине оказались солдаты и офицеры армии Чичагова. Его армия должна была вместе с частями Витгенштейна, одновременным движением с севера и юга, блокировать переходы через реку Березину с запада и севера, в то время как Кутузов с главными силами должен был захлопнуть мышеловку с востока.

Но всё вышло несуразно и вопреки планам. Кутузов как главнокомандующий давал Чичагову и Витгенштейну невнятные и запоздалые указания, в результате которых Витгенштейн вообще не появился на Березине, а Чичагов один со своими 45 тысячами метался по берегу, пытаясь угадать место, в котором французы наметят свою переправу. Наполеон обманул адмирала ложными действиями, и Чичагов, оставив в районе действительной переправы у д. Студёновка небольшой заградительный отряд, ушёл с корпусом на юг, а Кутузов странным образом в критический момент оказался в 120 км от Березино!

В результате козлом отпущения, в первую очередь с подачи Михаила Илларионовича, был сделан честный и способный Павел Васильевич. Витгенштейна за неявку к Березине даже не пожурили – он почивал на лаврах после серии боёв под Полоцком, где русские войска нанесли поражение маршалу Удино. Остатки Великой армии во главе с Наполеоном снова ускользнули от возмездия, что стоило России ещё двух лет войны с французами в Европе и многочисленных людских потерь³¹.

Примечание 31. П.В. Чичагов, как известно, в 1812 году сменил М.И. Кутузова на посту главнокомандующего Дунайской армией. При вступлении в должность Чичагов обнаружил многочисленные финансовые и прочие злоупотребления, о чём доложил императору Александру. После этого Кутузов затаил на Чичагова месть и всё время пытался очернить его и представить в ложном свете, называя его бездарным военачальником, что, кстати, не соответствовало действительности. Талантливый адмирал, Павел Васильевич был  не менее способным сухопутным генералом. Отголоском этой несправедливой критики явилась басня И.А. Крылова «Щука и кот» («Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать – пирожник»), П.В. Чичагов был вынужден покинуть Россию и кончить свои дни в Англии, всеми отвергнутый на своей родине. Конец примечания.

Перед форсированием Немана, в конце ноября – в начале декабря 1812 года Кутузов организовал новый авангард главной армии и поручил командование им генералу Васильчикову 1-му. Основой авангарда стал 4-й кавалерийский корпус, которому придали немного пехоты. Если летом 1812 года Васильчиков шёл в арьергарде, сдерживая наступление противника, то теперь следовал в авангарде, наступая на пятки бежавшим из России французам. В любом случае он находился всё время в соприкосновении с противником.

15/27 ноября корпус дошёл до м. Цезержин, на следующий день – до Ухвал. Это подтверждает в своих «Записках» и Д. Давыдов. 16/28 ноября он, всё ещё находясь во главе партизанского отряда, получил от генерал-квартирмейстера полковника Толя диспозицию русских частей, в которой Васильчиков-1-й указан со своим малым авангардом в Ухвалах. Морозы в это время уже достигали –20º. 4-й кавалерийский корпус продолжал идти впереди главных сил армии, преследуя французов до Березины. Фельдмаршал Кутузов приказал им, однако, в большие бои не ввязываться, а докучать противнику ежечасными нападениями. Такая тактика, по его мнению, при наименьших потерях могла принести наилучшие результаты.

Бой под Красным

В конце ноября/начале декабря Бутурлин был откомандирован в главный штаб армии, и тем самым был утрачен для нас источник интересной информации о Васильчикове. В начале декабря Кутузов собрал воедино все силы для преследования оставшихся нетронутыми наполеоновских войск под командованием фельдмаршала К.Ф. Шварценберга (1771-1820) численностью около 26 тыс. чел., VII-го корпуса под командованием генерала Ж. Ренье в числе 8805 чел. и 32-ю дивизию под командованием генерала П.-Ф.-Ж. Дюрютта численностью 9 тыс. чел., – всего около 44 тыс. чел.

В авангард вошёл и потрёпанный 4-й кавалерийский корпус Васильчикова. Кутузов приказал обходиться с австрийцами осторожно, потому что уже шли переговоры о том, чтобы вернуть Австрию в лоно антинаполеоновской коалиции. Васильчиков вместе с корпусами Тучкова и Ф.В. Сакена, насчитывавшего 22 600 человек, должен был действовать теперь на юге, на левом фланге, против австрийцев и саксонцев. Одной из задач Сакена было не допустить австро-саксонцев воссоединиться с главными силами наполеоновской армии, вернее, с её остатками, двигавшимися на Вильно, а потом на Варшаву. Участвовать в боевых действиях на Березине Иллариону Васильевичу уже не пришлось.

1/13 декабря Сакен вышел в поход из Ружан, а Тучков – из Минска и двинулись на Слоним. Как мы помним, Слоним был исходным пунктом, из которого 2-я западная армия вышла на соединение с 1-й западной армией. Теперь положение коренным образом поменялось. Илларион Васильевич получил приказ двигаться левее и впереди главных сил, которыми командовал Милорадович, в направлении м. Мосты, куда он, следуя большими переходами, прибыл 7 декабря. Рядом шли отряды П.А. Ожаровского и Д.В. Давыдова. Австрийцы повсюду отступали, почти не оказывая ему сопротивления. 4-й кавалерийский корпус медленно преследовал их, пока 10 декабря не подошёл к Малой Брестовице.

Шварценберг, всё ещё делая вид, что является верным союзником французов, не пытался оказывать наступавшим русским войскам какое бы то ни было сопротивление и быстро откатывался к западной границе Российской империи. Васильчиков со своим корпусом преследовал Шварценберга до Белостока, не теряя его из виду. Взять сходу Белосток Васильчиков не мог – противник имел слишком большое преимущество, а у Васильчикова, стоявшего в м. Менженин, было всего 4 тысячи кавалеристов. Начальник передового отряда корпуса генерал-майор Д.М. Юзефович 11/23 декабря на свой страх и риск вошёл в контакт с генерал-квартирмейстером Шварценберга полковником Т.Ф. Латуром. Юзефович и Латур договорились о разграничительной линии между воюющими сторонами, а Латур сообщил Юзефовичу о желании своего фельдмаршала встретиться с Васильчиковым по вопросу освобождения Белостока.

Шварценберг в своё время служил в австрийском посольстве в Петербурге и встречался там с Васильчиковым, так что Илларион Васильевич дал согласие на встречу, которая должна была состояться в д. Супрасле. Но утром назначенного дня Васильчиков упал с лошади и ушиб руку, в связи с чем был вынужден послать на переговоры князя Н.Г. Щербатова. 13/25 декабря Щербатов вручил Шварценбергу письмо от своего командира. В ходе переговоров Шварценберг согласился вывести свои войска из Белостока без боя. Однако австриец выговорил себе условие: он будет находиться на зимних квартирах в герцогстве Варшавском и не хотел бы, чтобы русские его там тревожили – в противном случае австрийцы будут вынуждены сопротивляться. Князь Щербатов по поручению Васильчикова ответил, что за отсутствием полномочий он не может давать никаких ручательств за будущее, и на этом дело было кончено. 13-14 декабря 1812 года австрийцы покинули Белосток, и Васильчиков 14/26 декабря занял город без боя.

Он доложил о контакте с австрийцем генералу П.П. Коновницыну в главный штаб армии, и продолжил преследование Шварценберга в направлении Тикочин-Визна, пытаясь перегородить австрийцам путь на Варшаву. Когда уже последние колонны австрийцев уходили из пределов Российской империи, к Васильчикову пришёл приказ Кутузова атаковать левый фланг Шварценберга, но было уже поздно. Ренье тоже поспешил убраться от русских подальше и вслед за Шварценбергом покинул территорию России. Таким образом, 17/29 декабря 4-й кавалерийский корпус пересёк государственную границу Российской империи и вошёл в Польшу.

18/30 декабря Кутузов для заключения с австрийцами перемирия послал в отряд Васильчикова начальника своей походной дипломатической канцелярии д.с.с. И.О. Анстетта. Анстетт прибыл к Васильчикову утром 20 декабря/1 января, а уже вечером они передали на аванпосты о том, что русское командование желает встретиться с Шварценбергом. Австрийский фельдмаршал находился в Варшаве, и ответ на письмо Васильчикова он отправил лишь 23 декабря / 4 января со своим адъютантом графом Кламом. Последний договорился с Васильчиковым о том, чтобы встреча с его фельдмаршалом состоялась 25 декабря/6 января в Острове.

На встречу Анстетт приехал без Васильчикова, но передал австрийцу его письмо, в котором Илларион Васильевич, ссылаясь на сломанную руку, сообщал о невозможности участвовать в переговорах. Переговоры с Шварценбергом затянулись, он консультировался с маршалом Бертье и запрашивал инструкции у своего императора в Вене, так что они закончились лишь 18 января 1813 года в Вилленберге и Зейче соглашением, по которому австрийцы освобождали Польшу. Во время переговоров кавалеристы Васильчикова продолжали выдавливать австрийцев из польских городов. В день подписания перемирия М.А. Милорадович и Ф.К. Корф, несмотря не предупреждение Васильчикова, своими неосторожными действиями едва не сорвали соглашение, и только дипломатичность австрийского генерала Ф. Фрёлиха спасла переговоры от катастрофы. 18/30 января Анстетт в м. Зейче вручил Шварценбергу экземпляр текста соглашения, подписанный Кутузовым.

Псковский историк-краевед К.Б. Жучков считает, что Васильчиков оказал отечеству большую услугу, выпроводив значительные силы противника из России и Польши практически без боя и потерь. Все практические мероприятия по организации контактов с австрийцами были организованы Васильчиковым, но с Шварценбергом он так и не встретился.

Поход Наполеона в Россию закончился бесславно. При пересечении государственной границы российской империи в его армии было не больше 70 тысяч человек. Около 400 тысяч представителей «двунадесяти» европейских наций остались на территории империи либо гнить в земле русской, либо прозябать в плену. Впрочем, прозябание это было довольно комфортабельным: сердобольное русское дворянство по своему недомыслию и традиционному преклонению перед Парижем встречали их как почётных гостей и разобрали их в гувернёры, повара, управляющие и т.п. Помнишь, читатель, «Дубровского» А.С. Пушкина? Только небольшая часть пленных репатриировалась потом на родину.

…Этот период из жизни Иллариона Васильевича удостоился внимания историков с несколько неожиданной стороны: гусар и поэт Д.В. Давыдов, находившийся с 20-х чисел декабря 1812 года «вследствие повеления генерал-адъютанта Васильчикова» под командованием последнего, написал своему начальнику из города Соколы следующее письмо, датированное 12 декабря ст.ст.:

«Милостивый государь, Ларион Васильевич!

По приказанию вашего превосходительства я остановился в Соколах, где буду ждать вашего нового повеления. Спешу уведомить ваше превосходительство, что я получил вдруг две монаршие милости – св. Владимира 3-й степени и Георгия 4-го класса. Я сему обрадовался, как ребёнок, и уверен будучи в вашем ко мне дружеском расположении, зная, что возьмёте участие в моём удовольствии, первого вас как человека, которого я более всех почитаю, извещаю с нетерпением. Если можете, прошу ваше превосходительство отыскать в вашем корпусе Георгиевский крест с лентою, ибо я его не имею, чем крайне обяжете того, который с истинным почтением и сердечною преданностью имеет честь быть вашего превосходительства покорный слуга Денис Давыдов».

Как мы видим, Давыдов находился тогда со своим командиром в самых дружеских отношениях.

…Заняв Белосток, Илларион Васильевич поставил регулярные части корпуса на отдых. Новый 1813 год корпус встретил на зимних квартирах. Впереди была ещё одна война – не менее жестокая, трудная и упорная с обеих сторон. За отличия в разных делах в кампании 1812 года он был награждён орденом св. Георгия 3-го класса.

Григорьев Борис Николаевич