Война 1812 года. Отступление

При знакомстве с материалами об Отечественной войне 1812 года поражаешься тем безграничным героизмом, патриотизмом и самопожертвованием, которое проявило в ней русское дворянство. Исключений в виде уклонения от своего долга, не говоря уж о случаях измены или предательства, не было. Дворяне все как один поднялись на защиту отечества от иноземных захватчиков и проявили в боях с ними беспримерный героизм. Можно с полным основанием утверждать, что подобного подъёма, энтузиазма и единодушия Россия не проявляла ни в одной из последующих многочисленных войн. Это и в самом деле была Великая Отечественная война.

Именно дворяне и дворянские офицеры подавали пример истинного патриотизма – и своим солдатам, и мирному населению. Кстати, русское крестьянство на оккупированных французами территориях повело себя по отношению к захватчикам довольно сдержанно, а некоторые из них воспользовались ситуацией для грабежей оставленных на произвол барских усадеб. Только когда французы своей грабительской политикой довели крестьян до разорения и поставили их на грань отчаяния, в настроениях их к концу 1812 года произошёл перелом, и началась т.н. народная война.

Русское офицерство, с малолетства рассматривавшее себя защитниками Отечества, в полной мере исполнило свой воинский долг. Все они без исключения были настоящими героями. Трусов среди них практически не было. Все они горели одним желанием: изгнать французов из страны. И за ценой победы они не постояли...

Барклай-де-Толли Михаил Богданович

И, тем не менее, как всякая война и эта война имела свои теневые стороны, которые, впрочем, решающего влияния на её характер не оказали. Приводим распоряжение по 1-й Западной армии её командующего М.Б. Барклая-де-Толли от 17 июля 1812 года:

«…Запрещать наистрожайше, чтобы никто из офицеров или солдат никогда не осмелился что-нибудь сказать такое, что могло бы устрашить или удивить их товарищей. Надобно стараться видеть неприятеля, как он есть, хотя он и силен, хотя бы он был проворен и смел, но русские всегда были и будут гораздо храбрее. Никто ещё никогда против русских штыков не удержался. Надобно только дружно итти и, пробивши неприятеля, не всем гнаться, а только некоторым, как то выше сказано.

В прошедшую в Пруссии войну во многих полках была пагубная и престыдная привычка – кричать: отрезаны! Часто никто и не думал заходить ни вправо, ни влево, а фрунт от сего крика приходил в смятение. За таковой поступок нет довольно сильного наказания. Храбрые люди никогда отрезаны быть не могут. Куда бы ни зашел неприятель, туда и поворотиться грудью, итти на него и разбить …Теперь по уложению тот, кто причинит смятение во фронте, наказан будет как изменник».

И судя по донесению командующего императору Александру от 9 августа, распоряжение это действовало:

«...Я употребляю все возможное для поддержания порядка и воспрепятствования насилиям. Я приказал расстрелять в Смоленске семерых отсталых. Эта мера действительно произвела впечатление; но до тех пор, пока наши офицеры и даже некоторые полковые командиры не придут к убеждению в необходимости строгой дисциплины, общая цель поддержания порядка не может быть вполне достигнута. Рядовой солдат армии вашего и.в., несомненно, лучший в мире. Значительная часть штаб-офицеров и в общем почти все обер-офицеры, умеющие лишь в малой степени заслужить доверие солдата, далеко ниже его в отношении представляемой им надёжности. Это справедливо в особенности по отношению к последним, большею частью слишком юным и неопытным и, за исключением обыденной фронтовой службы, совершенно незнакомым с своим делом…

В главной квартире при Коровине 9 августа 1812 г.»

Мы видим, как высоко командующий оценил моральное состояние рядовых солдат, указав в то же время на неадекватность занимаемому положению некоторых офицеров (см. выделенный нами текст). Можно сделать вывод, что вынужденный расстрел семерых солдат был, скорее всего, следствием непрофессионального поведения их офицеров – либо слишком «юных и неопытных», либо «совершенно незнакомых с своим делом».

Но о наказании за это офицеров расстрелом не могло быть и речи.

Багратион Пётр Иванович

…Нашествие наполеоновских войск генерал-майор И.В. Васильчиков встретил в составе 2-й Западной армии князя П.И. Багратиона (1765-1812) в качестве командира 14-й кавалерийской бригады, состоявшей из двух кавалерийских полков, в том числе включая любимый Ахтырский 8-эскадроный гусарский полк, в котором он состоял шефом. Бригада входила в состав 4-го кавалерийского корпуса, командир которого был генерал-майор граф К.К. Сиверс. Вместе и рядом с ним находился брат Дмитрий, командир ахтырцев. Чтобы их не спутать, генерал-майора Иллариона Васильевича нарекли Васильчиковым 1-м, а полковника Дмитрия Васильевича – Васильчиковым 2-м. К этому времени Васильчиков 2-й был таким же опытным офицером, как и старший брат, и имел позади 6 ранений, полученных в сражениях 1806-1807 гг. Был ещё брат Васильчиков 3-й, Николай Васильевич (1781-1849), шеф Вятского пехотного полка. Младший Васильчиков в 1811 году воевал с турками в Дунайской армии, а с 1812 года – в 3-й Западной армии.

Заметим, что в самом начале войны в Ахтырском гусарском полку появился Д.В. Давыдов. В составе полка Денис Васильевич провёл всю кампанию лета 1812 года, вплоть до Бородина. Накануне Бородинского сражения, получив благословение Кутузова и помощь Багратиона, Давыдов с тысячным отрядом, куда вошли и ахтырцы, начал свой знаменитый партизанский рейд. В конце года, после Березины, Давыдов снова вернулся в полк под крыло И.В. Васильчикова.

Напомним, что основные силы русской армии – 1-я западная армия – под командованием М.Б. Барклая-де-Толли (1761-1818) – находились в Дрисском лагере, а из частей, сосредоточенных в районе Луцка, сделали 2 армии: те, что стояли в районе Волковыска, стали 2-й Западной армией, которая предназначалась для взаимодействия с 1-й Западной армией, составляя как бы её южный фланг.

По данным Л. Бельковича, 2-я западная армия генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона (1765-1812) летом 1812 года имела 58 батальонов пехоты, 58 эскадронов кавалерии, 216 орудий и 9 казачьих полков атамана Платова, что составляло 48 тыс. чел⁶{По данным биографического словаря «Отечественная война 1812 года» в состав 2-й Западной армии входили 46 пехотных батальонов, 52 эскадрона, 9 казачьих полков и 168 орудий}. Начальником штаба армии был 38-летний граф Эммануил (Мануил Францевич) Сен-При (1776-1814), генерал-квартирмейстером – М.С. Вистицкий (1762 или 1768-1832), начальником артиллерии – генерал-майор барон К.Ф. Лёвенштерн (1771- или 1770-1840), начальником инженеров – генерал-майор Е.Х. Фёрстер (1756-1826). По мнению Бутенева, в армии Багратиона сосредоточились самые талантливые офицеры и генералы русской армии.

Накануне французского вторжения от 2-й Западной армии отобрали 4 корпуса и на их основе образовали т.н. 3-ю Западную армию под командованием генерала от кавалерии А.П. Тормасова (1752-1819). 3-я Западная армия должна была организовать заслон против союзников Наполеона – австрийцев. Идея 3-й Западной армии, по мнению многих экспертов, оказалась непродуктивной: в то время как русская армия изнемогала под натиском основных сил Наполеона, армия Тормасова практически была выключена из активных боевых действий. Ещё одна армия – Молдавская, сформированная на базе корпуса адмирала П.В. Чичагова, – остался на первое время за рамками боевых действий.

Позже, временно, ко 2-й армии был прикомандирован казачий корпус Платова, формально подчинявшийся Барклаю-де-Толли, но взаимодействовавший с командующим 2-й Западной армии князем П.И. Багратионом.

Может показаться странным, но это факт, что вся армия, собравшаяся у западных границ империи, горела желанием идти вперёд, в наступление на врага. Странным потому, что в нашем сознании, благодаря и русской, и советской историографии, издавна утвердилось представление о том, что Отечественная война 1812 года с самого начала задумывалась как оборонительная. А это было не совсем так или вовсе не так. Об этом в своей книге «Борьба двух империй» рассказывает историк О.В. Соколов. Об этом вскользь упоминает в своих «Походных записках» И.Ф. Паскевич (1782-1856), командовавший у Багратиона пехотной бригадой, а потом и пехотной дивизией.

Особенно активны в этом наступательном порыве были офицеры и генералы. Думаем, что и Илларион Васильевич отдался этому общему настроению и вместе со своими военными товарищами осуждал выжидательную позицию, занятую высшим командованием армии. Об отступлении же никто вообще не думал. Но и никто из них не был знаком с истинной подоплёкой событий, предшествующих лету 1812 года. Чтобы лучше понять, в какой атмосфере пребывал наш герой, сделаем краткий экскурс в историю.

Как показывают архивные данные, в эти дни князь Багратион ещё не был информирован о планах ведения войны. Но он и не мог быть информированным о них, потому что таких планов, как утверждает О.В. Соколов, собственно, не существовало в природе. А потому 8/20 июня князь Пётр Иванович писал царю: «Неприятель, собранный на разных пунктах, есть сущая сволочь… Прикажи, помолясь Богу, выступать!» Храбрый генерал и понятия не имел, какие мысли в это время бродили в голове его государя... Желание сразиться у Александра было, очень сильное и давнее, да только всё до 1812 года никак не получалось.

Дело в том, что сразу после Тильзитских соглашений 1807 года Александр I, только на словах придерживавшийся своих союзнических обязательств по отношению к Франции, целенаправленно и последовательно вёл дело к развязыванию войны против своего союзника. Соколов О.В., используя новые архивные документы, убедительно показывает, что виновником вторжения Наполеона в Россию являлся именно русский император, испытывавший к Наполеону какую-то личную ненависть и спровоцировавший его к ответным мерам, а не император Франции, который до последнего – до 1810 года – верил в союз с Россией и надеялся вместе с ней сокрушить ненавистную Англию.

В 1810 году идея наступательной войны против Наполеона обрела у Александра свои конкретные черты. Пользуясь тем, что Наполеон направил основные силы своей армии в Испанию и отозвал во Францию, оставив в Германии маршала Даву всего с 47 тысячами человек, Александр приказал начать концентрацию русских войск на западных границах империи, переводя одну дивизию за другой из Финляндии, из центральных районов России и с юга, с русско-турецкого фронта. Так он отобрал у Кутузова 4 дивизии и тем самым поставил его армию в безвыходное положение: начавшееся было успешное русское наступление на турок, застопорилось, а потом вообще сошло на «нет». Всего на западных границах России в это время были сформированы 4 крупных армейских корпуса. Естественно, там же – предположительно где-то под Луцком или Ковелем - в конце 1810 года должен был оказаться и кавалерийский генерал И.В. Васильчиков.

Бредовая идея императора, уже и до этого проявившего свою бездарность военачальника под Аустерлицем в 1805 году, состояла теперь в том, чтобы одним ударом смять 50-тысячную польскую армию князя Ю. Понятовского, верного союзника Наполеона, и захватить Герцогство Варшавское, результат компромисса Тильзитского мира, обещая полякам возрождение польского государства под российским скипетром⁷. Александр надеялся, что успешные действия русской армии в герцогстве заставят присоединиться к ней армии Пруссии, некоторых германских княжеств и даже… Дании, верной союзницы Наполеона.

Примечание 7. При этом Александр успешно торпедировал военную конвенцию с Францией, настаивая на том, чтобы Польша никогда впредь как самостоятельное государство не восстанавливалась и слова «Польша», «поляк» и польский» никогда и нигде не упоминались. Наполеон, которому поляки честно и верно служили с 1805 года и в котором видели гарантию восстановления польского государства, никак не мог пойти на это, предлагая иную формулировку, по смыслу идентичную с пожеланиями царя, но более дипломатично составленную. Но Александр настаивал именно на своей категоричной формуле. Конец примечания.

Под эту идею Александр и стал накапливать силы на западных границах империи. Летом 1811 года северный корпус Витгенштейна должен был вступить в Пруссию, а корпусы Дохтурова и Багратиона, имея на руках запечатанные конверты с приказами, узнав о движении русской армии в Пруссию, должны были начать наступление на Варшаву. «Как скоро получите через нарочитого курьера от гр. Витгенштейна известия, что он вступает в Пруссию, то ни мало не медля, извольте приказать войскам… тотчас выступить», – гласил приказ от 10/22 октября 1811 года.

Наполеон был вынужден ответить на концентрацию русских войск у границ геоцогства. В большой спешке на рубеж Вислы стали перебрасываться французские полки, а поляки отнюдь не горели желанием отдаваться под руку императора России и были полны решимости защищаться до последнего. Пруссия, которой Александр предложил начать с французами войну и держаться в обороне, сколько можно, в ожидании русского сикурса, не стала дожидаться ратификации навязанной ей Александром тайной конвенции с Россией, поспешила заключить с Францией союз.

Обнаружив всё это, Александр отказался от идеи наступательной войны и стал подумывать о том, чтобы заманить французов на территорию России, где Наполеон и должен был сломать себе голову. Но поскольку планы наступательной войны и её отмена были известны строго ограниченному кругу лиц, то настроения в русских войсках, сконцентрированных на западных границах, по-прежнему оставались наступательными⁸{Как тут не вспомнить о настроениях советских военных накануне войны с Гитлером, планировавших вести военные действия на чужой территории!}. Ещё в январе-феврале 1812 года военный министр М.Б. Барклай-де-Толли представил императору Александру записку о наступательной войне в Польше и Пруссии, а в середине апреля 1812 года он приказывал наводить мосты через Неман – вероятно для того, чтобы упредить французов и нанести им упреждающий чувствительный удар. Вслед за министром свои «упреждающие» наступательные планы строчили другие генералы (Бенигсен, Уваров, герцог Вюртембергский и др.), полковники и все, кому было не лень «высунуться» перед императором. Об отступлении никто не помышлял. Зачем было Александру I в апреле 1812 года появляться в Вильно? Ведь не для того чтобы «возглавить» отступление русской армии?

В это же время возникли т.н. Померанский и Далматинский планы: высадка русско-шведского корпуса в Померании и глубокий рейд корпуса адмирала Чичагова через Балканы до Адриатического моря, целью которых было нанесение тыловых и фланговых ударов по французской армии, сконцентрированной пока в Германии и Польше.

Одним из таких планов-прожектов был т.н. план Фуля. Никто из историков, пишет Соколов, не удосужился прочитать т.н. план Фуля, кабинетного прусского генерала, перешедшего на русскую службу. Соколов прочитал – во всяком случае, то, что хранится в архивах, и пришёл к выводу, что он был написан не только некомпетентным в военных делах человеком, но и человеком больным психически. Главная мысль Фуля, согласно историкам, состоит в разделении армии на 3 группировки: Дрисскую и Днепровскую и Днестровскую (Дунайскую). Дрисская армия должна была обороняться в одноимённом лагере, а Днепровская – громить тылы и коммуникации французов, а Днестровская «караулить» южный фланг от турок и австрийцев.

Фуль считал себя специалистом, проникнувшим в планы Бонапарта, а потому полагал, что Наполеон будет тщетно атаковать Дрисский лагерь и ждать, когда «днепровцы» зайдут ему в тыл. Соколов ничего в рукописях Фуля относительно этих группировок не нашёл (возможно, эта часть материалов не сохранилась). Во всяком случае, пишет Соколов, солидную часть своих опусов Фуль посвятил расчетам по снабжению русской армии… сухарями. Слово «сухари» было единственным русским словом, которое пруссак выучил за 7 лет службы в России, в то время как его русских денщик выучил в совершенстве немецкий язык. Молодой Карл Клаузевиц, приставленный к Фулю в качестве помощника, характеризует своего начальника как человека оторванного от жизни вообще, не говоря уж от русской жизни и реальностей связанных с русской армией. По своей абсурдности план Фуля можно считать самой нелепой утопией. Кабинетный чудак, схоласт – так в самой мягкой форме можно было назвать этого горе-теоретика.

Забегая вперёд, отметим, что деление русских сил на 1-ю, 2-ю и 3-ю западные армии почти в точности соответствовало бредовым идеям Фуля. Более-менее трезвый взгляд на положение дел продемонстрировал в своём плане генерал-квартирмейстер 1-й Западной армии полковник К. Толь. 29  апреля / 10 мая 1812 года он писал, что время наступательных операций упущено, и необходимо думать об оборонительной войне. План, однако, не предусматривал отступления на восток, а предлагал дать Наполеону на линии Брянск-Слоним генеральное сражение.

Как раз об этом и мечтал император Франции: не углубляясь на русскую территорию, лучше сразу после форсирования Немана дать русским генеральное сражение, разбить их и диктовать почётный для себя мир. О глубоком вторжении вглубь России вплоть до Москвы Наполеон тогда не помышлял.

…Одним словом, накануне войны в командных верхах относительно образа действия русской армии царил полный сумбур. Вот что писал потом квартирмейстерский генерал Л.А. Вольцоген, находившийся в этот момент в числе лиц, особо приближённых к царю:

«Когда 17 июня (нового стиля, Б.Г.) я прибыл в Вильно, я нашёл всё в полном хаосе. Здесь также царила беззаботность, которая проявлялась в тысячах разнообразных увеселений. Император слушал всех. Было столько же мнений о предстоящей войне, сколько было лиц в его окружении… Только Богу известно, как они… усиливали путаницу. Только Фуль вцепился в идею твёрдо следовать разработанному им плану и отступать, как было решено. Генерал Барклай молчаливо одобрял этот план… В русском генеральной квартире продолжали метаться между желанием действовать и полным бездействием, между беспокойством и легкомысленным видением событий. Мы были совершенно дезорганизованы, у нас не было никакой ясной цели, в то время как ˮГаннибал стоял у воротˮ».

«Ганнибал» в это время находился в Кёнигсберге, а через неделю должна была начаться война. Впрочем, император Александр в некотором смысле мог быть доволен: следовало ли наступать, обороняться или отступать, ему было не так важно. Главное, что машина, им спровоцированная и Наполеоном запущенная в целях отражения наступательных действий русской армии, уже работала на полном ходу. Армия Наполеона уже стояла «на старте», и остановить запущенную машину было уже никому не под силу. Спровоцировав ответные действия своего лютого врага, Александр ждал развязки. Повод, для того чтобы последовать совету Багратиона и помолиться Богу, царя и в самом деле был. Как нашаливший ребёнок, вызвавший своими шалостями непредвиденные обстоятельства, он растерялся, не зная к какому средству прибегнуть. Теперь он мог уповать лишь на Бога и храбрость своих подданных.

Таков был Александр Благословенный, который, своей патологической ненавистью к Наполеону навлёк на своих подданных и на страну неисчислимые страдания и жертвы. Таков был этот царь, который, по мнению своего потомка и историка в.к. Николая Михайловича Романова, из 25 лет своего царствования только 1 год (1812) посвятил России, а остальные 24 года отдал на всякие химерические планы в угоду Европе.

…Итак, никакого стратегического и чётко оформленного плана отступления или заманивания наполеоновских войск вглубь страны не существовало. Поэтому не удивительно, что командиры корпусов и командующие армиями получали на первых порах сверху самые общие и зачастую противоречащие друг другу приказы. Например, Багратиону император Александр приказывал ни в какие крупные сражения с противником не ввязываться, а когда французы перешли Неман, Багратиону предписывалось поддерживать Платова, действовавшего против левого фланга французов. Ничего более конкретного ни император, ни Барклай-де-Толли ему первое время не сообщали. Однако уже 16 июня Багратиона предупредили о том, чтобы неприятель не отрезал ему дорогу на Минск и Борисов.

Согласно польскому генералу К.-И.-Е. Колачковскому, на 2-ю западную армию Наполеон направил корпус Даву, быстро выдвинувшийся к Минску, что бы воспрепятствовать соединению Багратиона с 1-й западной армией. В тоже время король Вестфальский (80 тыс. человек) должен был 30 июня переправиться через Неман, пропустив впереди себя корпус Понятовского (32 159 человек) и конницу Латур-Мобура (12 146 кавалеристов) и 7 июля появиться в Несвиже. Но, как пишет Клачковский, и король Вестфальский, и Понятовский с Лотур-Мобуром выполнили свой маневр бездарно и с большим опозданием. Это позволило Багратиону оторваться от Гродно и, обнаружив Даву, уйти на юго-восток и 6 июля занять позиции под Миром.

У Багратиона был свой план, который поддерживал и его начальник штаба Сен-При: не соревноваться с Наполеоном в бегстве из расставленной им ловушки, а, соединившись с армией Тормасова, осуществить рейд в северном направлении по тылам оккупантов и перерезать их стратегические коммуникации. Наполеону пришлось бы сильно притормозить свой натиск на восток и отвлечь крупные силы на Багратиона и Тормасова. Это позволило бы 1-й армии прекратить отступление и контратаковать французов. И неизвестно, как бы сложилась тогда судьба французской армады, атакуемой русскими войсками со всех сторон. Но из этого дерзкого и необычного плана ничего не получилось: Александр I оставил предложение Петра Ивановича без ответа, а в письме Михаилу Богдановичу назвал эту «прекрасную диверсию» опасной⁹. Армии Багратиона пришлось выполнять приказ № 316 и совершать головоломное отступление на соединение с основными силами русской армии, по возможности нанося удары по флангам и тылам противника.

Примечание 9. Е.В. Тарле в своём «Бородино» тоже рассматривает вопрос о вовлечении армий Витгенштейна, Чичагова и Тормасова в общий сценарий военных действий. Историк пишет, что Витгенштейн был связан задачей обороны Петербурга и оказать помощь Кутузову не мог. Адмирал Чичагов увлёкся мелкими рейдами в Волыни и Литве и на обращение Кутузова не дал ответа вообще, будучи уверен в защите императора Александра, у которого он находился тогда в фаворе. Тормасов отнёсся сочувственно к предложению Михаила Илларионовича, но его армию слили с армией Чичагова, и он прибыл к Кутузову один. Складывается впечатление, что виноват в этом был только император, нашедший идею удара на Наполеона с тыла опасной. Конец примечания.

Багратион в письме Ермолову возмущённо писал: «Зачем побежали? Надобно наступать, у вас 100 тысяч. А я бы тогда помог. А то вы побежали, где я вас найду? А то, что за дурак? Министр (Барклай-де-Толли - Б.Г.) сам бежит, а мне приказывает всю Россию защищать и бить тыл и фланг какой-то неприятельский!» Скоро и сочинителям этого приказа стало ясно, что он практически невыполним, и Багратиону пришлось действовать на свой страх и риск. В письме от 29 июля А.А. Аракчееву Багратион так жаловался на создавшуюся ситуацию:

«Милостивый государь, граф Алексей Андреевич!

Истинно и по совести вам скажу, что я никакой претензии не имею, но со мною поступают так неоткровенно и так неприятно, что описать всего невозможно. Воля государя моего! Я никак вместе с министром (т.е. Барклаем-де-Толли - Б.Г.) не могу. Ради бога пошлите меня куда угодно, хотя полком командовать, в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу. И вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно и толку никакого нет. Воля ваша, или увольте меня хотя отдохнуть на месяц. Ей-богу, с ума свели меня от ежеминутных перемен, я ж никакой в себе не нахожу. Армия называется только, но около 40 тыс., и то растягивают, как нитку, и таскают назад и в бок. Армию мою разделить на два корпуса, дать Раевскому и Горчакову, а меня уволить. Я думал – истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу».

Наполеон, как известно, хотел разбить обе армии поодиночке, а потому его главной целью было недопущение их соединения. Заняв Вильно, Наполеон практически отрезал вторую армию от первой. 120-тысячная 1-я армия с боями медленно отходила на восток, придерживаясь принятого заранее плана и не вступая с противником в решающее сражение (против Барклая-де-Толли Наполеон сосредоточил 230 тысяч человек). Её положение было трудным, но в целом ясным и определённым. Не таково было положение 2-й армии, начавшей своё планомерное движение на соединение с 1-й западной армией 18 июня ст.ст. от Слонима, когда с соответствующим приказом к Багратиону прибыл флигель-адъютант Бенкендорф.

В промежуток между армиями Наполеон, как мы видели выше, бросил превосходящие армию Багратиона силы маршала Даву, Вестфальского короля Иеронима (Жерома) и поляков Понятовского, чтобы отрезать 2-й западной армии путь на восток. Когда 1-я армия не приняла сражения у Свенцян и стала отступать к Дриссам, положение 2-й армии чрезвычайно осложнилось. 24 июня Багратион ослушался приказа сверху и начал движение на Несвиж и Минск. Но противник успел прийти в Минск раньше русских, и Багратиону пришлось на ходу менять планы отступления. 23 июня у Новогрудок к армии присоединилась вышедшая из Минска 27-я дивизия Неверовского. Тогда же армия вступила в контакт с казачьим корпусом Платова, который пытался прорваться через дорогу Вильно-Минск, но был отброшен и вынужден соединиться со 2-й Западной армией.

28 июня 2-я армия достигла Несвижа, 5 июля – Бобруйска, а затем, перейдя Днепр у Ново-Быхова, через Пропойск и Мстиславль вышла к Смоленску. Такой была общая схема движения армии Багратиона до соединения с армией Багаклая-де Толли, но в ней были существенные нюансы и детали.

Например, 2-я Западная армия, дойдя до Зельвы, 18 июня получила новый приказ Барклая-де-Толли от 16 июля (вот они нюансы!): вместо того чтобы идти от Слонима на Минск, повернуть на Новогрудок-Вилейки. 1-я Западная армия, по всей вероятности, планировала генеральное сражение у Свенцян и вызывала 2-ю армию на помощь. Всё было бы хорошо, если бы в штабе Барклая-де-Толли с приказом не запоздали и учли, что имели дело с Наполеоном, который не оставлял для указанного манёвра ни малейшего шанса. И снова 2-й армии пришлось действовать по обстоятельствам.

Как мы уже отметили, И.В. Васильчиков начал воевать в 4-м кавалерийском корпусе генерал-майора К.К. Сиверса (1772-1856). Со дня выхода из Слонима и до августа 1812 года, вплоть до соединения армий под Смоленском, Васильчиков находился в соприкосновении с войсками маршала Даву, Вестфальского короля, Мюрата и др., командуя арьергардом армии и прикрывая её отход. Действия арьергарда поддерживала пехотная дивизия графа М.С. Воронцова (1782-1856). 21 июня ст.ст. мы видим Васильчикова на р. Щара у м. Великая Воля, а на следующий день он вместе с армией переправляется через р. Неман.

Багратион как-то сказал о Васильчикове: «Коли этого молодца не ухлопают за храбрость, то при придворной ловкости быть ему главным в России чиноначальником». И хотя Илларион Васильевич находился в самом центре сражений и никогда не уходил от ответственности и на постах, занимаемых им в мирное время, судьба хранила «молодца», и пророчество Багратиона сбудется: Илларион Васильевич займёт высшую в империи должность председателя Государственного совета.

В письме графу Ф. Ростопчину в конце июня князь П.И. Багратион писал: «Скажу, в(аше) с(иятельство), что оба Васильчикова здравы и служат отменно. Ла. Ва. (?) командует у меня авангардом довольно сильным и подкрепляет его гр. Воронцов, оба молодцы и дружны…» Из этих строк явствует, что братья Васильчиковы были на слуху у губернатора Москвы и, по всей видимости, князь Пётр Иванович отвечает на вопрос Ростопчина о судьбе Иллариона и Дмитрия Васильевичей Васильчиковых. Багратион, кажется, сомневался в отчестве Васильчикова 1-го и после аббревиатуры «Ва» поставил вопрос. А вот утверждение князя о том, что Ларивон Васильевич командовал у него авангардом, кажется, не соответствует действительности. Очевидно, Багратион спутал «арьергард» с «авангардом».

Первое серьёзное столкновение с французами произошло 27-28 июня 1812 года у деревни Мир на левом берегу р. Неман. Здесь ахтырцы вместе с донскими казаками атамана М.И. Платова (1751-1818) с переменным успехом сдерживали натиск авангарда Вестфальского короля Иеронима. Бой 27 июня (9 июля) начали донские казаки Платова, устроившие т.н. «вентерь» - способ заманивания противника. Он состоял в том, чтобы заманить противника в центр засады, а потом ударить на него с флангов. Но когда давление на казаков стало слишком сильным, Багратион послал им на помощь 16 эскадронов И.В. Васильчикова. После второго удачного «вентеря», в который попался со своими уланами генерал Рожнецкий, когда стоявший в засаде Васильчиков пропустил через себя уланов, а потом ударил им во фланг, завязался ожесточённый бой. На бригаду Васильчикова навалились 6 французских кавалерийских полков. После четырёх часов рубки, в которой успех переходил то к русским, то к французским кавалеристам, в дело вмешались случайно оказавшиеся рядом возвращавшиеся из экспедиции конники генерал-майора Д.Е. Кутейникова, и после того как казаки Платова зашли в тыл противнику, сражение завершилось полным его разгромом. Наши кавалеристы частью порубили, частью пленили, а частью обратили польских уланов генерала Рожнецкого в бегство.

Матвей Иванович докладывал Багратиону:

«Извещаю с победою, хотя с небольшою, однако же не такой малою, потому что ещё не кончилось, преследую и бью… Пленных много, за скоростию не успел перечесть и донесть. Есть штаб-офицеры, обер-офицеры. Вот ˮвентерьˮ много способствовал, оттого и начало пошло».

После этого боя Багратиону стало ясно, что путь на Минск был закрыт, и он предпринял дерзкий манёвр, уводя армию на юго-восток, к Бобруйску. Это удлиняло маршрут до Смоленска, это было сделано вопреки приказу Александра I – правда, приказа запоздалого, но иного выхода у Петра Ивановича не было. Он только отдал приказ увеличить скорость отступления, чтобы выйти из раскрытых «объятий» Наполеона.

О том, как проходил ускоренный марш среди болот и песков Полесья, когда кругом горели леса, а с флангов «поджимали» французы, рассказывает кавалерист-девица Н.А. Дурова:

«Мы идём день и ночь; отдохновение наше состоит в том только, что, остановя полк, позволят нам сойти с лошадей на полчаса; уланы тотчас ложатся у ног своих лошадей, а я, облокотясь на седло, кладу голову на руку, но не смею закрыть глаз, чтоб невольный сон не овладел мною. Мы не только не спим, но и не едим: спешим куда-то!»

Многие умели спать в седле, а Дурова не могла. Участник похода И.Р. фон Дрейлинг вторит Дуровой:

«Два раза на дню мы спешивались, и нам давали отдых, да и то не более часа. Раз на дню кормили лошадей, а в этот короткий промежуток времени старались что-нибудь сварить. А там – опять на лошадей и дальше…»

В это время палатки во всех армиях были отменены, и на бивуаках располагались либо под открытым небом, либо под сенью какого-нибудь раскидистого дерева. Прикомандированный по собственному желанию к 2-й западной армии чиновник МИД А.П. Бутенев вспоминал об одном таком бивуаке:

«…Мы пошли к обильному столу главнокомандующего, приготовленному в особом шалаше. Солдаты ужинали вокруг костров, пылавших в должном расстоянии от шалашей. Казалось, это было великое военно-походное празднество, а между тем предстояло подняться чуть свет и, перейдя реку, направиться на столь желанное соединение с первою армиею, если только не помешает неприятель».

Где-то здесь рядом, в таком же шалаше (а может быть, и в шалаше князя Багратиона), сидел Илларион Васильевич, уставший за день от арьергардных хлопот…

Нужно отметить, что недосыпание и отсутствие достаточного продовольствия было в это время общей бедой всей 2-й Западной армии, пытающейся всеми силами не попасть в расставленный Наполеоном капкан. И.Ф. Паскевич пишет, что на этих переходах полки 2-й армии понесли серьёзные потери – от 150 до 200 человек каждый.

2(14) июля, выполняя приказ Багратиона, Ахтырский полк принял участие в более серьёзном деле, в течение суток сдерживая кавалерию В.-Н. Латур-Мобура (1768-1850) у с. Романов. И здесь регулярная кавалерия Васильчикова снова взаимодействовала с донскими казаками атамана Платова. Казаки отступили перед превосходящими силами французов и отошли к Романову, где стоял Васильчиков с Ахтырским гусарским, Киевским драгунским и Литовским уланским и четырьмя казацкими полками. Французов встретили артиллерийским огнём, а потом в атаку пошла кавалерия. Шедший впереди французский конно-егерский полк после первой же контратаки ахтырцев потерял больше половины своего состава и отступил. Были взяты в плен 18 штаб-офицеров и 360 нижних чинов. Бежавших с поля боя французов спасло лишь подкрепление. Благодаря выигранному под Романовом времени армия Багратиона могла уже без опасения быть окружённой продолжать путь на соединение с 1-й Западной армией М.Б. Барклая-де-Толли. Платов, старший по званию, в своём рапорте Багратиону в числе отличившихся в бою особо отметил генерала Васильчикова.

Рассерженный неудачами Наполеон выразил своему брату Иерониму неудовольствие, и обиженный король Вестфалии, оставив свою армию на Даву, благополучно удалился в своё королевство. Досталось и Понятовскому. «Ваш князь изменник», – сказал он князю Кицкому, адъютанту Понятовского.

11 июля на опушке леса у деревни Салтановка, на правом берегу Днепра, в 5 верстах от Могилёва, завязался ожесточённый бой 7-го корпуса генерал-лейтенанта Н.Н. Раевского (около 16 тыс. чел.) с превосходящими силами французов (его ещё называют делом при Дашкове). Это был тот самый бой, в котором Н.Н. Раевский (1771-1829) повёл пехоту в атаку, взяв якобы с собой двух сыновей. И это был тот самый генерал, о котором Наполеон сказал, что этот русский генерал сделан из материала, из которого получаются маршалы. Старший сын Александр якобы нёс знамя Смоленского пехотного полка, а младший Николай шёл рядом с отцом¹⁰. В решающий момент во главе колонны Смоленского полка рядом с Раевским и его сыновьями стали и спешившиеся Васильчиков, и штабные офицеры.

Примечание 10. История об атаке генерала Раевского под Салтановкой вместе со своими сыновьями является красивым мифом, прочно укрепившимся в исторической литературе и вообще в сознании русских. Г. Суданов в опровержение мифа приводит строки из письма самого Николая Николаевича к своему бывшему адъютанту и поэту К.Н. Батюшкову от 1817 года: «Правда, я был впереди. Солдаты пятились, а я ободрял их. Со мной были адъютанты и ординарцы. По левую сторону всех перебило и переранило, на мне остановилась картечь. Но детей моих не было в ту минуту. Младший сын собирал ягоды в лесу (он был тогда сущий ребёнок), и шальная пуля прострелила ему панталоны; вот и всё тут, весь анекдот сочинён…» Конец примечания.

Как пишет Тарас А.Е., первую атаку на французов сделал И.В. Васильчиков во главе 2 егерских полков. Как мы видим, руководить пехотой Илларион Васильевич начал ещё до Бородино. Болотистая местность вокруг Салтановки не позволила русским использовать своё преимущество в кавалерии и артиллерии, вот и принял Васильчиков участие в бою как пехотный генерал. Атака егерей была французами отбита.

Как потом Раевский докладывал Багратиону, французы 10 июля вынудили русские аванпосты к отступлению, после чего Раевский получил приказ всеми силами вверенного ему корпуса у деревни Новосёлки контратаковать неприятеля. «Господин генерал-адъютант Васильчиков, командовавший моим авангардом, который в сей день оказал храбрость солдата и искусство опытного генерала, встретил его, принудил немедленно к отступлению; тщетно он подкреплялся, но был беспрерывно опрокидываем и преследован до деревни Салтановки, где у них была позиция, природою и искусством укрепляемая», – писал Раевский.

Раевский Николай Николаевич

Натиск наступления авангарда (бригады) Васильчикова настолько был стремителен и силён, что ни тройной перекрёстный картечный, ни интенсивный ружейный огонь не смогли остановить преследование, так что стрелки авангарда перебежали-таки плотину, вошли в деревню и достигли вершины высоты, за которой укрылись французы. Но наткнувшись на сильное сопротивление превосходящих сил противника, Васильчиков отступил за пруд. Прибывший с остальными силами к Салтановке Раевский отдал приказ командиру 26-й дивизии Паскевичу (1782-1856) обойти французов с левого фланга.

Французы, однако, разгадали манёвр и большими силами встретили Паскевича в лесу. Раевский, ожидая успеха слева, надеялся контратаковать французов с фронта, у плотины пруда. Между тем, 26-я дивизия, дважды опрокидывавшая неприятеля назад, под сильным натиском была вынуждена отступить. И тут настал решающий момент сражения. Раевский пишет в рапорте Багратиону, как он стал с генералом Васильчиковым и всеми штаб- и обер-офицерами в первых рядах построившегося в колонны Смоленского пехотного полка и пошёл в атаку на плотину. Кстати, в рапорте Николай Николаевич не упоминает о том, что вместе с ним в бой пошли его юные сыновья.

И.Ф. Паскевич потом вспоминал:

«…Леса, окружавшие деревню Салтановку, не позволяли подойти к ней иначе, как по большой дороге, вдоль которой была неприятельская батарея. В конце дороги был ещё заваленный мост. Смоленский полк 12-й дивизии двинулся вперёд с удивительной твёрдостью, но не мог овладеть мостом. Генерал Раевский и Васильчиков, спешившись, шли впереди колонн, но выгоды местоположения уничтожали все усилия мужества наших солдат. Они не могли ворваться в деревню и на дороге выдерживали весь огонь неприятельской батареи».

Как писал потом ещё один из очевидцев сражения, «волна восторга и ужаса прокатилась по полкам. Все рванулись за Раевским, тысячи людей бежали с примкнутыми штыками, но эту лавину встретил адский огонь. Атака была отбита неприятелем, и войска отходили, облепленные кровавой кашей тел». Отходила и 26-я дивизия Паскевича, которую атаковали сразу от 3 до 5 дивизий противника. Французы, сочтя отступление за поражение, бросился на русские батареи, но, по словам Раевского, «вскоре был выведен из заблуждения, ибо смертию многих заплатил за сию дерзость на штыках наших».

Далее мы приводим рассказ очевидца упомянутого а боя:

«На выручку пехоте (26-й дивизии, Б.Г.) бросились ахтырские гусары во главе со своим командиром князем (Дмитрием Илларионовичем, Б.Г.) Васильчиковым, который летел впереди, не вынимая сабли из ножен. Между лесом и густым кустарником тянулась широкая просека, покрытая, однако, не выкорчёванными пнями. Гусары шли по этой просеке развёрнутым строем. Огненный дождь поливал коричневые доломаны, ядра крутились под ногами коней. Но полк шёл галопом. Это зрелище было прекраснее любого петербургского парада…»

Князь Щербатов в своём труде об И.Ф. Паскевиче пишет о том, как под Салтановкой Васильчиков 2-й, командовавший тогда Ахтырским гусарским полком, помог генералу Паскевичу. Не дожидаясь распоряжений генерала Кулебякина, он повёл 5 батальонов 12-й дивизии в атаку. Французы отступили, и 12-я дивизия могла продолжить своё маневр. Щербатов приводит на этот счёт слова самого Паскевича: «Подъехав к 12-й дивизии, увидел я быстрое отступление; генерал Колебякин разъезжал между войсками без всякого дела. Тут же был генерал Васильчиков. Зная Колебякина как человека без энергии, я обратился к Васильчикову. Васильчиков сперва не согласился помочь, но убедившись, наконец, что бездействие Колебякина слишком гибельно для отряда, остановил войска, скомандовал вперёд – и тут показался во всей силе дух русского солдата. Пять батальонов бросились на неприятеля, опрокинули его и опять загнали в лес».

Бой под Салтановкой

Забегая вперёд, отметим, как предусмотрительно и умно распорядилось командование русской армии под Бородино, поручив И.В. Васильчикову оборонять батарею Раевского с той же самой 12-ю дивизией, с которой он воевал под Салтановкой. За бой под Салтановкой И.В. Васильчиков был награждён орденом св. Владимира 2-й степени.

…А Багратион не ввёл в бой подкрепление Раевскому, и Салтановку пришлось оставить.

О действиях арьергарда герцог принц Евгений Вюртембергский (1788-1857) говорил, что «арьергард сражался с постоянным мужеством и успехом; полки соперничали один перед другим за честь участия в делах. Клятвенно готов поручиться, что это было так, а не иначе…» Пробиться у Салтановки на север на соединение с 1-й западной армией Барклая-де-Толли на сей раз не удалось, и Багратион, переправившись через Днепр у м. Новый Быхов, пошёл на Смоленск снова окружным путём - через Мстиславль, под стенами которого, у м. Волоково 4 (16) августа) 2-я Западная армия в целом соединилась с 1-й Западной армией. В этот момент бригада Васильчикова вместе с гренадёрской сводной дивизией князя генерал-майора А.И. Горчакова (1779-1855), которой были приданы 8 уланских эскадронов, дислоцировалась как раз в районе Волокова. Ушаков пишет, что Васильчиков был первым, кто сообщил командованию весть о форсировании Наполеоном Днепра и движении французской армии к Смоленску.

22 июля/3 августа вторая армия расположилась на левом берегу Днепра. Васильчиков со своей кавалерией вместе с отрядом Горчакова стал в районе м. Надва. Накануне воссоединения двух армий Багратион со своим штабом и генералами Раевским, Васильчиковым, Паскевичем, Бороздиным и Воронцовым прибыл в Смоленск в штаб Барклая-де Толли. А.П. Ермолов вспоминал, что в отличие от 1-й армии, где царила атмосфера усталости и уныния, «вторая армия явилась совершенно в другом духе. По духу 2-й армии можно было думать, что пространство между Неманом и Днепром она не отступала, но прошла торжествуя!»

В арьергардных боях ахтырцы несли большие потери. Очевидно, генерал-майор Васильчиков был в числе тех, кто проявлял недовольство действиями Барклая-де-Толли, избегавшего решительного сражения с наполеоновской армией. В письме к графу Воронцову он писал: «Мы продолжаем отступать, неизвестно почему, мы теряем людей в арьергардных боях и окончательно губим нашу кавалерию. Мой полк благодаря этому животному, Сиверсу, свёлся к 400 человекам, другие полки не лучше». Но он соблюдал рамки дисциплины и терпеливо выполнял поступавшие сверху приказы. Он мог бы, подобно своему командиру Багратиону, открыто возмущаться «пассивностью» Барклая-де-Толли или, как Ермолов, тайно доносить о нём императору Александру, но этого не сделал.

Кстати, Пётр Иванович Багратион был не одинок в своих возмущениях, роптал весь генералитет, роптали офицеры и солдаты, а в.к. Константин Павлович открыто, с бранью, набросился на бедного Михаила Богдановича. Сколько этому человеку пришлось выдержать нападок, клеветы и обвинений, один Бог только знает. И как робко Россия возблагодарила его гений, его мудрый план и усилия по спасению армии и страны! М.И. Кутузов стал лишь усердным исполнителем его идеи.

Участник багратионовского отступления Н.И. Андреев оставил нам воспоминания о тех днях, когда 2-я Западная армия, отступая к Смоленску, наконец, воссоединилась с 1-й Западной армией:

«Мы присоединились к армии под названием второй. Полки сии большею частию были вышедшие из Турции, где недавно Кутузов заключил мир с турками. Были 12-я, 24-я и 2-я гренадерские дивизии. Сия последняя была отличная, старые солдаты-усачи, их можно сравнить с гвардией 1805 и 1807 гг., уже после я по сие время подобных полков не видал ни одной роты и в гвардии. Были у нас: Ахтырский гусарский, Александровский, Литовский уланский; первым командовал Ларион Васильевич Васильчиков, а последним – Тутолмин; и Владимирский уланский, весьма дурной полк. Мы шли так скоро, что нередко делали 70 верст в сутки, не имея времени сварить кашицы солдатам, часто навешивали котлы, разводили огни и в мгновение варку сию убирали, выливали наземь и продолжали ретироваться. Было начало июня, жар нестерпимый. Мы несколько раз переправлялись через Неман в Могилевской губ. В больших лесах бывали пожары, зрелище ужасное, для нас трудное и опасное для артиллерии. По дороге обе стороны были в огне. Как нас бог пронес, это непостижимо. Ретирада наша была изнурительная, но за тем отсталыми нашими не пользовались неприятели. Всякий спасал себя и не отставал. Я, частный офицер, не зная плана похода, не мог видеть, почему мы одну и ту же реку Неман переходили на понтонных мостах довольно часто и иногда с трудом, но о сем известно было князю, – нашему главнокомандующему. Под местечком Миром была первая свалка у кавалеристов; начали казаки и кончили Александровский и Ахтырский гусарские полки, где последний – отличился храбростью. После сего мы почти бежали, получа известие, что наши дерутся в Могилеве на Днепре: корпус ген. – от-кав. Николая Николаевича Раевского, где отличился дивизионный начальник ген.-м. Паскевич (ныне фельдмаршал, кн. Эриванский). Мы, хотя и прошли 70 верст в сутки и, подходя к Могилеву, слышали близко выстрелы, но они уже были последние, и мы не поспели в дело. Мы или армия наша была отрезана от 1-й Барклая де-Толли сильнейшим противу нас неприятелем, но гений ученика Суворова, незабвенного кн. Петра Ивановича Багратиона вывел нас из беды и, по трудной ретираде, окруженный со всех сторон, он вывел армию свою и соединился под Смоленском с 1-й армией. Хвала, тебе, герой бессмертный!»

Милорадович Михаил Андреевич

…Скоро Ахтырский полк пополнил свой состав из резервных частей, сформированных генералом М.А. Милорадовичем (1771-1825). Вот отрывок из приказа № 122, данного князем Багратионом в Главной квартире армии в м. Сельцо:

«По повелению его сиятельства г. главнокомандующего распределил я в полки на укомплектование из резервных эскадронов…в Ахтырский гусарский полк – Ахтырского и Павлоградского гусарских полков унтер-офицеров 15, музыкантов 4, рядовых 213, нестроевых 3, итого 235 человек, из которых генерал-майору К.К. Сиверсу, укомплектовав Ахтырский гусарский полк, остальных обратить на комплектование драгунских полков…»

А.П. Ермолов, тогда начальник штаба 1-й армии, пишет, что при подготовке сражения на подступах к Смоленску, в частности, у Красного, около 2-3 июля ст.ст. на втором переходе 2-й армии от Смоленска, в с. Гавриках, он нашёл авангард генерал-адъютанта Васильчикова. Ермолов даёт Иллариону Васильевичу примечательную характеристику:

«Авангардом командовал генерал-адъютант Васильчиков, из числа отличных офицеров армии, недавно храбростию обративший на себя внимание, но мало имеющий опытности, не прежде как в чине генерал-майора начавший служить против неприятеля. До того – шеф блистательного Ахтырского гусарского полка, подвигаемый к почестям сильными связями».

Ермолов Алексей Петрович

Напомним читателю, что сам Ермолов, обязанный своей карьере исключительно своим военным талантам и храбрости, связями в верхах не располагал, а потому к людям со «связями» испытывал определённую неприязнь. Ермолов далее продолжает, что в это время атаман Платов со своими казаками обогнал Васильчикова и у с. Расасни перешёл на левый берег Днепра. Васильчиков первое время об этом не знал, полагая, что впереди него никого нет. Что хотел этим сказать Алексей Петрович, сказать трудно. Но в его лапидарных и сухих записках о войне всё имело смысл. Может, он намекал на плохую разведку у Васильчикова?

В 20-х числах июля Наполеон в районе Рудни решил имитировать замедление своей армии и даже отступление, чтобы заманить русских в ловушку, но Барклай-де-Толли не поддался на эту ловушку и приказал быть сдержанными в преследовании противника.

После соединения 1-й и 2-й Западной армий (одним из участков соединения было м. Надве, где 8-й корпус 1-й армии приблизился к отрядам Васильчикова и А.И. Горчакова) и где сразу начались бои за Смоленск, оборона которого была поручена генералу Н.Н. Раевскому. Сил у Николая Николаевича для этого оказалось слишком мало, и на помощь ему по правому берегу Днепра¹¹{Смоленск располагается по обоим берегам Днепра} М.Б. Барклай-де-Толли (1761-1818) выслал подкрепление.

2-й кавалерийский корпус имел задачей не допустить переправы французов на левый берег реки. 6(18) августа Смоленск после ожесточённых боёв, смысл которых заключался главным образом в том, чтобы дать основным силам русской армии спокойно покинуть город и отступить, был оставлен, но арьергардные бои продолжались. После Смоленска арьергард «держали» кавалеристы П.П. Коновницына, Ахтырский полк Васильчикова 2-го сдерживал неприятеля вместе с донскими казаками атамана и генерал-лейтенанта Платова. Большого успеха ахтырцы и донцы добились у с. Усвяты. Они нанесли наступающим французским частям такой большой урон в живой силе, что генерал Раевский хотел уже контратаковать своим корпусом французов, но те вовремя отошли. Васильчиков тоже был вынужден прекратить преследование противника.

Кажется, именно об этих событиях вспоминал потом лейтенант Вестфальского корпуса С. Рюпелл, живо и драматично описывая бой 7 августа при Валутиной Горе:

«…Наши трубачи затрубили к атаке, и мы обрушились на серый Сумской гусарский полк как раз в тот момент, когда он совершал поворот. Так как сабельные удары по неприятельским кавалеристам, защищённым сзади их толстыми гусарскими ментиками, не приносили успеха, то мы использовали наши острые сабли только для того, чтобы колоть, и некоторые гусары упали с лошадей, если даже большинство, хотя, вероятно, тяжелораненые остались сидеть на своих летящих в карьер лошадях. Мы сидели у них на шее так близко, что почти составляли одну линию вперемежку с задней шеренгой.

…Я находился почти в первых неприятельских рядах, когда рядом с моим левым ухом просвистела пистолетная пуля, а сбоку на меня обрушились два сабельных удара, но мой свободно висевший ментик сделал их бесполезными¹²{А мы-то, глупые, полагали, что ментик – это бесполезное украшение гусара, который кокетливые русские барышни теребят пальчиками}. Это заставило меня остановить пылкий скок моей лошади, и это было очень своевременно: потому что затрубили к отступлению, так как теперь нашим флангам угрожал приближающийся галопом Ахтырский гусарский полк. Итак, мы сделали поворот направо и понеслись назад во весь опор, а позади нас – коричневые ахтырцы. При этом отступлении мы получили несколько залпов от русской лёгкой батареи, которые убили у нас много людей… Мы остановились и вновь построили фронт, и лишь теперь, когда пыль улеглась, смогли узнать положение дел. Многие гусары, будучи рассеянными, теперь прискакали сюда, большая часть их них была ранена; у одного вахмистра лицо было горизонтально рассечено от одного уха до другого, и я не узнал его. Бригадир по имени Цвинкау ещё нёс воткнутое между лопатками железное острие казацкой пики, тогда как древко было отломано…Мимо нас также тащили премьер-лейтенанта Закка; шатающийся офицер предчувствовал свой конец, пистолетная пуля пробила его тело и вошла в мочевой пузырь…

…Тем временем мы вновь двинулись вперёд под жестоким огнём орудий…Вскоре зазвучали фанфары, мы пустились в галоп и затем в карьер и ещё раз двинулись против серых сумских гусар… При помощи своих превосходных лошадей они получили преимущество, а их артиллерия, выставленная на флангах, действенно обстреляла нас, это стоило нам и людей, и лошадей…

…Я увидел наступающую русскую линию и потому имел время лишь на то, чтобы вынуть из подсумка оба моих пистолета, и бросив чемодан и шинель, поспешить к своему полку… Два человека, вооружённые один пикой, другой саблей, вскоре настигли меня. Они крикнули мне: ˮПостой француз!» …Пистолет дал осечку, но я ударил его лошадь с такой силой по голове, что она встала на дыбы и отвернулась. В другого молодого офицера я выстрелил из второго пистолета, но пуля пролетела мимо. Он нанёс мне очень сильный удар, я удачно парировал его, но латунная гарда моей сабли была разбита, и мой кулак тяжело повреждён, одновременно я получил сзади удар пикой, который с такой силой пробил кожаное окаймление моего кивера…, что я свалился, как убитый…»

Как мы видим, вестфальским кавалеристам «посчастливилось» встретиться и с регулярной русской кавалерией, и с донскими казаками Платова. Русским так и не удалось «стряхнуть» с себя преследовавших их французов. Приходилось только увеличивать темпы отступления – до 65 километров в сутки. Это тяжёлым бременем ложилось на состояние и личного состава армии, и на лошадей. В этот тяжёлый период Илларион Васильевич писал одному из друзей:

«Мы продолжаем отступать, не зная почему. Теряем солдат в арьергардных боях, теряем нашу конницу, которая уже едва может передвигаться…Уверен, через пару недель у нас и вовсе не останется кавалерии».

Бой при Валутиной Горе (или у Лубино), так мало освещённый в нашей исторической литературе, на самом деле имел для русской армии жизненно важное значение (французы называют этот бой «днём под десятой верстой», потому что он состоялся в 10 верстах от Смоленска).

После сдачи Смоленска армии Барклая и Багратиона устремились по московской дороге к Москве, следуя вдоль Днепра и пытаясь оторваться от наседавшей на них французов. По противоположному берегу Днепра с большим опережением следовал корпус маршала Жюно с задачей перерезать русским пути отступления на Москву и замкнуть вокруг них кольцо окружения. Небольшой отряд (около 2.400 человек) под командованием бригадного генерала П.А. Тучкова (3-го) поставил на пути корпуса Даву заслон, чтобы дать возможность основным силам армии более-менее спокойно отступить к Москве. Завязался упорный бой, в котором обе стороны ввели дополнительные резервы и который длился с утра до позднего вечера. Маршал Жюно по непонятным причинам отказался форсировать Днепр и спокойно наблюдал за боем, в котором приняла участие 3-я пехотная дивизия генерала Гюдена из корпуса Даву. Благодаря этому план Наполеона окружить и уничтожить русские армии провалился. В конечном итоге 1-я и 2-я армии успешно миновали Валутину Гору, в то время как раненый Тучков попал в плен. В бою погибло около 9 тысяч французов и 5 тысяч русских. Хлаповский пишет о значительном числе погибших русских офицеров. Генерал Гюден потерял в бою обе ноги и скончался¹³.

Примечание 13. Останки генерала Гюдена были недавно обнаружены искателями и переданы французам. Конец примечания.

После Дорогобужа русская армия двигалась тремя колоннами, Васильчиков командовал арьергардом левой (северной) колонны. 15(27) августа Васильчиков стал у р. Осьма, где его немедленно атаковала конница Мюрата. В течение 7-часового ожесточённого боя наши кавалеристы сдерживали натиск неприятеля, пока к вечеру не поступил приказ отойти. Ермолов так описывает эти события:

«2-я армия… потянулась вверх по левому берегу реки Осьмы, дабы занять идущую со стороны Ельни дорогу… Князь Багратион имел неосторожность приказать ариергарду совей армии следовать за ней. Командующий оным, генерал-адъютант Васильчиков, отходя, оставил, однако же, небольшой отряд конницы с генерал-майором Панчулидзевым (Черниговского драгунского полка) для удержания связи с главным ариергардом атамана Платова и чтобы скрыть отступательное движение наших войск. Генерал-майор Панчулидзев отошёл, не известя атамана Платова».

Платов Матвей Иванович

В результате в освободившееся пространство между Черниговским драгунским полком и армией вклинился противник, правда, не сумевший воспользоваться этим благоприятным обстоятельством.

17(29) августа вся армия сосредоточилась у Царёва Займища, где Барклай-де-Толли намечал дать Наполеону генеральное сражение. Многие специалисты считали (и считают ныне), что местность под Царёвым Займищем была весьма благоприятной для русской армии и была намного выгодней, нежели Бородино. Барклай-де-Толли благодаря своему стратегическому плану не ввязываться до поры-до времени в генеральное сражение с французами подвергался жесточайшей критике со стороны офицеров и большинства генералов.

Е. Анисимов пишет, что в числе критиков главнокомандующего были и генералы из 2-й Западной армии, «цвет генералитета русской армии: Н.Н. Раевский, М.И. Платов, братья Тучковы, Д.С. Дохтуров и И.В. Васильчиков». Они ценили качества Михаила Богдановича как полководца, но были недовольны результатами его действий, особенно сдачей Смоленска. Вместе с А.П. Ермоловым эти генералы выступали за назначение главнокомандующим П.И. Багратиона. Однако император Александр распорядился иначе. Он не воспринимал Багратиона как крупного военачальника и назначил главнокомандующим М.И. Кутузова. Вступивший в командование Кутузов дал приказ отступать далее к Москве. Причины такого его решения до сих пор не выяснены.

В.И. Васильчиков записал следующие воспоминания об участии отца в арьергардных боях, 1812 года:

«Мой отец, когда ему сказывали про какой либо подвиг гвардейских войск, всегда увлекался весьма естественным пристрастием к армии. ˮЭто всё ничего, – говаривал, – раз отличиться – кому не приходилось из наших полков. Гвардейские полки, можно сказать, не служили в военное время в сравнение с тем, что сделала армия. Армейский полк или даже дивизию назначат, бывало, в арьергард и оставляют там, пока все не сляжет. Так, например, в 12 году во время отступления нашего на Москву и после взятия Москвы, моя кавалерия была сначала в арьергарде, а потом в авангарде; что же я вывел людей из всех этих дел? По окончании кампании насилу собрал я кадры в Ахтырском полку. Сам же, так как ночью было невозможно спать по причине душевной тревоги, в которой я находился, я бывало днём во время какого-либо перехода без боя обгоню всю колонну, разложу бурку на землю и сплю, а казаку своему прикажу разбудить меня, когда вся колона пройдет. Когда последние мои войска подходили ко мне, казак меня будил, я садился на лошадь и опять…»¹⁴

Примечание 14. Здесь рукопись обрывается. Конец примечания.

До Бородино кавалерия Васильчикова в арьергардных боях успела отличиться ещё один раз – 24 августа в схватке у Колоцкого монастыря, которая переросла в ожесточённый многочасовой бой. Они сражались в составе арьергарда под командованием генерал-лейтенанта П.П. Коновницына (1764-1822). «Бой был ужасный, – свидетельствовал ахтырский подполковник и поэт Д.В. Давыдов. – Нас обдавало градом пуль и картечей, ядра рыли колонны наши по всем направлениям». На помощь Коновницыну Кутузов послал 1-й кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Ф.П. Уварова (1773-1824).

Колоцкое сражение переросло в сражение за Шевардинский редут на Бородинской позиции, который успели соорудить по приказу Кутузова. Того же 24 августа, накануне Бородинского сражения, Ахтырский гусарский полк участвовал и в т.н. кавалерийском сражении перед Шевардинским редутом. Русские едва успели занять позиции, как вдали показался наступающий неприятель. Редут, земляное замкнутое артиллерийское укрепление, должен был усилить оборону левого фланга русских, на котором заняла свои позиции 2-я Западная армия. К редуту подходил, с трудом сдерживая натиск конницы Мюрата, со своим арьергардом Коновницын. В то время как наша пехота под командованием генерал-лейтенанта А.И. Горчакова (1779-1855) обороняла сам редут, кавалерия – 4-й кавалерийский корпус и 2-я дивизия кирасиров генерал-майор И.М. Дуки (1768-1830), всего 11 кавалерийских полков – сражалась за владение предпольем редута.

Русской кавалерии противостояли кавалеристы Мюрата, Даву, Нея и Жюно. Всего же на Шевардинский редут Наполеон бросил 30 тысяч пехоты и 10 тысяч кавалерии. В первой фазе боя ахтырцы вместе с киевскими драгунами предотвратили попытку неприятеля обойти фланг по Ельнинской дороге. К 12 часам ночи редут пришлось оставить и отойти на основные позиции у Бородина. Задача, поставленная перед защитниками Шевардинского редута, была выполнена: русская армия смогла более-менее спокойно стать на свои основные оборонительные позиции. Русские потери в этом сражении исчислялись 6 тысячами убитыми. Ахтырский полк в составе 4-го корпуса Сиверса занял позицию у д. Семёновское, прикрывая т.н. флеши. На отдых и приведение себя в порядок ахтырцам оставалось чуть больше суток. В сражение им предстояло вступить уже с новым командиром.

Гусар Васильчиков Дмитрий Васильевич

Князь Багратион в письме графу Ростопчину от 20 августа, рассказывая о боевом духе русской армии и желании всех сразиться с неприятелем, писал: «Жаль только, что кавалерийские генералы наши очень занемогли, Пален и Васильчиков, лихорадкою. Однако в баталии Васильчиков верно будет». Баталия имелась в виду Бородинская. Можем предположить, что никакая лихорадка не послужила бы для Иллариона Васильевича препятствием для участию в генеральном сражении, которого он давно жаждал.

Весь следующий день 25 августа (6 сентября) обе армии готовились к решительному сражению. Ахтырский полк был влит в 4-й кавалерийский корпус генерала Сиверса, а командовать полком стал полковник Д.В. Васильчиков, брат генерал-майора В.И. Васильчикова. 2-м кавалерийским корпусом стал командовать генерал-лейтенант Ф.К. Корф (1774-1826). А Илларион Васильевича «спешили» и сделали командиром упомянутой выше 12-й пехотной сводной дивизии. В этом качестве он воевал при обороне батареи Раевского.

…Пока войска 2-й Западной армии устраивали свои позиции на южном фланге Бородина, Денис Давыдов формировал свой летучий партизанский отряд и находился у князя Багратиона, уговаривая его добавить к санкционированной Кутузовым тысячи всадников прибавить ещё две. Князь отнёсся вполне сочувственно к идее Давыдова нарушать французские тыловые коммуникации, но, сославшись на приказание Кутузова, порекомендовал ему ограничиться тем, что уже получил. Зато Багратион написал два письма – одно к Васильчикову 1-му, а второе – к генералу Карпову с просьбой выделить в отряд Давыдова ахтырцев и донских казаков.

Появившись с письмом у генерал-адъютанта Васильчикова, Давыдов обнаружил у него много генералов. Некоторые из них, уже услышав о «партизанской» идее бывшего ахтырского гусара, сочувствовали ему, полагая эту странную миссию невыполнимой и опасной, а некоторые иронизировали над ним. Давыдов стойко снёс все колкости, получил у Иллариона Васильевича подпись на получение ахтырских гусар и отправился «выбивать» казаков у генерала Карпова. Вероятно, это было последнее перед Бородинским сражением ответственное за свою кавалерию решение Васильчикова.

Григорьев Борис Николаевич