За брусникой

Золотов Юрий Александрович
Академик РАН

 

Воскресное утро было тёплым и солнечным, было приятно сознавать, что уроков задали немного, а те, что задали, я сделал ещё вчера. Женька Каретников, наверное, был в таком же предвкушении свободы, он пришёл и предложил мне пойти за брусникой. Мама, увидев Женьку, спросила:

– Жень, у вас ведь есть мельница?

– Хорошая, – солидно ответил Женька.

– А нельзя ли у вас смолоть кило два-три ржи?

– Я думаю, можно, конечно. Сейчас мать спрошу.

Он быстро побежал в дом напротив и через две минуты вернулся:

– Мать говорит – мельница стоит без дела, мелите.

Оказалось, что молоть нужно мне, Женька и брусника подождут.

Война в деревне переносилась всё-таки легче, чем в городе, особенно в летнее время. Был подножный корм – ягоды, грибы, а главное – все сажали картошку, капусту и немного ещё чего-нибудь. На картошке можно было прожить. Капусту солили, причём если урожай был хороший, то помногу. Мочили бруснику, солили грибы; даже валуи после вымачивания и двойного отваривания. Но к концу зимы у многих запасы кончались; я помню, как одиноко жившая в землянке наша библиотекарша ходила по весеннему полю, с которого только что стаял снег, и искала прошлогодние кое-где оставшиеся картофелины; из них можно было добыть крахмал. Зерно давали только колхозникам в счёт трудодней. Как рожь оказалась у нас дома, я не знаю; наверное, мама её на что-то выменяла.

Короче говоря, мы пошли с Женькой к ним в дом молоть эту рожь. Вообще-то говорили, будто километрах в десяти-пятнадцати восстановили разрушенную во время немецкой оккупации водяную мельницу, но не пойдёшь же туда с тремя килограммами ржи, да и не возьмутся они молоть такое количество, растеряется вся мука, не соберёшь её.

Стоявшая в сенях ручная мельница Каретниковых не отличалась сильно от других, которые я уже видел. Кто её делал, не знаю, мужчин в деревне почитай что и не было. Но хорошо, добротно была сделана мельница.

Это два чурбана диаметром сантиметров в пятьдесят; нижний, повыше, до метра высотой, тяжёлый, стоит на полу, а верхний, высотой примерно в тридцать-сорок сантиметров, подвижный, вращающийся. На соприкасающихся поверхностях чурбанов набиты кусочки разбитой чугунной сковороды, набиты так, что получаются лучи, идущие от центра чурбана к краям. Набить надо умело: если чугунки забиты неглубоко, торчат, то верхний чурбан не провернёшь, если забиты с излишним усердием, края их не выступают над деревянной поверхностью, зерно не будет измельчаться. Нижний чурбан обит жестяной полоской, выступающей над его верхним краем сантиметра на три-четыре – это чтобы мука не разлеталась по всем сторонам. Для неё, муки, сделан в одном месте лоток из той же жести, он выступает так, чтобы под него можно было бы поставить ёмкость.

Есть два варианта крутить верхний чурбан. С краю чурбана – ручка, выступающая деревяшка. Если вы будете крутить, пользуясь ею, у вас быстро появятся на руках мозоли. Выход есть: на эту деревяшку надеть свободно вращающийся кусок металлической трубы, большего диаметра, мозолей не будет, ведь труба будет у вас в руке в зажатом состоянии. Другой, на мой взгляд, более удобный вариант, заключается в следующем. На вращающемся чурбане, в верхней его части крепится что-то вроде кольца, это может быть прибитая крепкая кожица, но лучше, конечно, настоящее металлическое кольцо. В это кольцо вставляют длинную прочную палку, шест, другой конец которого крепится под потолком – можно просто в таком же кольце. И вы с помощью этого шеста вращаете чурбан против часовой стрелки. Зерно засыпают в вертикальное отверстие, проделанное в верхнем чурбане, через какую-нибудь воронку.

Всё это Женька показал-рассказал, и я довольно успешно справился с заданием, мама была довольна. Можно было ждать ржаных лепёшек.

Ну а брусника?

Нас отпустили. Брусничник недалеко: спустился с небольшого холмика, на котором стоит деревня, пересёк ручеёк, и вот он – хилый, слегка заболоченный лесок с невысокими берёзками и осинками, с кочками и ямками. Бруснику собирать легко, споро; конечно, когда её много, когда ягодки играют на солнышке своими красными боками. Собираешь на полусогнутых ногах, они потом затекают. Много лет спустя я, шутки ради, учил своих собирать малину: нужно залезть в малиновые заросли и лечь на спину – снизу ягоды отлично видно. Бруснику так собирать не будешь.

У меня уже набралось с полкорзинки, я увлёкся, азарт, Женька пыхтел где-то рядом. И тут-то я на неё, гадину, и наткнулся. Увидев за кустами богатенькую, всю переливающуюся зовущим красно-малиновым цветом кочку, я двинулся к ней на своих полусогнутых. И вдруг перед самым носом я увидел змею. Она висела на низеньком кустике. Я не сразу сообразил, что она неживая, отпрянул, охнул. Потом присмотрелся – так она без движения, висит неподвижно. Какой-то шутник её увидел, убил и вот так повесил.

Я и сейчас её помню – серую, длинную, противную.

Змей я, конечно, и до этого видел много, но они либо лежали на пнях, греясь на солнцепёке, либо быстро уползали по траве, дабы не попасть под мой сапог. Но чтобы вот так – перед глазами на кустике, нет, такое было один раз.

Я позвал Женьку. Он крепкий деревенский парень, с большим опытом, к ним змеи даже во двор, где скотина, заползали. Женька нашёл какую-то палку, спокойненько снял змею с ветки и отбросил в соседнюю, заросшую травой ямку.

Мне было как-то уже не до брусники, тем более что небо стало хмуриться, и я уговорил Женьку уйти домой. Я рассказал маме о змее, маму передёрнуло. Кто же не реагирует на змей. А многие женщины ещё и мышей боятся; я мышей не боюсь и никогда не боялся. Не то что змей.