Глава VII. Завоевание города и присоединение ханства к Московскому государству

Зайцев Илья Владимирович
Доктор исторических наук.

 

В 1552 г. Иван IV отправил в Астрахань "посла своего Савастиана, а Емгурчеева царева посла с ним же отпустил, видети царевы Емгурчеевы правды, на чем от него послы его били челом, и его землюх правде привести" [ПСРЛ 1904: 171]. Севастьян Авраамов поехал в Астрахань подписывать шерть, судя по тону летописного сообщения, некое вассальное обязательство Ямгурчи по отношению к Москве. Однако вскоре выяснилось, что Ямгурчи "на чем присылал послов своих Ишима-князя бити челом, в том во всем изменил и царева великого князя посла Савастиана ограбил" [ПСРЛ 1904: 235]. Это событие нашло отражение в сочинении Исаака Массы. Иван Васильевич послал в Астрахань "ученого мужа, по имени Севастиана, родом из Валахии, с подарками Ямгурчею и чтобы утвердить его в царском достоинстве.

С прибывшим туда помянутым послом обошлись весьма дурно, Даже хуже, нежели с посланцами царя Давида, отправленными к Аннону Царю аммонитов¹⁸⁹, а сверх того с насмешками выгнали из Астрахани" [Масса 1937: 25]. В сентябре 1552 г. Севастьян был выслан на каспийские острова.

Примечание 189. Библия, II Царств, X, 4: "И взял Аннон слуг Давидовых, и обрил каждому из них вину бороды, и обрезал одежды их наполовину, до чресл, и отпустил их". Конец примечания.

По дороге к Ямгурчи на купеческий караван, с которым плыл посол, напали казаки (князь Василий Мещёрский и Пичюга Хромой Путивлец) и взяли "Ямгурчеево царево судно, да и людей на судне всех побили Аксантая с таварищи… а сказывают, что в судне том было живота рублев з две тысячи" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.100] (см. также [Сафаргалиев 1952: 43]). Это не лучшим образом сказалось на московско-астраханских отношениях и отразилось на судьбе Севастьяна. Судя по письму московского дипломата, волжский путь был далеко не безопасным: купцы боялись казаков, разбойничавших на реке. Севастьян писал из Астрахани Ивану Михайлову Висковатому: "А гости, государь, многих земел[ь] хотели с нами к Москве и в Казан[ь] ити. И они, государь, блюдутца государя нашего казаков… И ныне, государь, многие гости к нам хотели ехати, да блюдутца казаков. И ты б, государь, о том государю помянул, чтоб государь казаков велел уняти, чтоб они гостей не замали" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.100].

Однако не только казаки создавали препятствия для купцов, торгующих по Волге: и ногаи, и астраханцы также были не прочь поживиться за их счет. В конце мая 1552 г. в Москву была доставлена грамота Исмаила, в которой он просил отпустить из Москвы дочь Юсуфа, Сююн-бике, и между прочим писал: "Да из Астарахани люди выехали да пристали к Казы-мирзе. И учинилось их четыреста человек. А того не ведаем, на вас ли будет пойдут, или на промежке гостей ли будет им стеречи. Волгу до Переволоки вы ловити, а ниже того мы и ловили" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.103-103об.].

Севастьян застал в городе "рознь великую" между ханом и его калгой Такбилди, в Астрахани между тем всерьез опасались наступления московских войск. В это время в город прибывают посланцы из Османской империи и Крымского ханства ("Турского салтана посол Агмет ага да крымсково Хозяш") (цит. по [Бурдей 1956: 192]). Содержание переговоров остается неизвестным, но можно предположить, что главной темой было привлечение Астрахани к османско-крымской политике на юге Восточной Европы. Попытки подобного рода предпринимались османской и крымской дипломатией и в Ногайской Орде: весной 1551 г. крымский посол Тагызекши и османский Ахмет-чауш побывали в Ногайской Орде у Юсуфа [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.ЗЗ-ЗЗоб., 36]. По всей вероятности, тогда у ногаев были и астраханские послы [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.66об.].

Весной 1552 г. крымские послы вновь пытались уговорить Исмаила идти походом на Москву. Однако большая часть ногаев поход июня 1552 г. не поддержала, Исмаил отговорил Юсуфа, а пришедший в Орду от султана и крымского хана посол был посажен в "крепи" [Кидыр-ниязов 1996: 28].

Г.Д. Бурдей предположил, что, когда в 1551 г. Юсуф предлагал Исмаилу перекочевать за Волгу и воевать Русь вместе с астраханским калгой Такбилди, причиной договоренности последнего с ногаями была его вражда к Ямгурчи [Бурдей 1956: 193]. Действительно, если Такбилди избрал союзниками ногаев, то Ямгурчи (видимо, после успешного совместного посольства османского и крымского дипломатов) стал ориентироваться на Крым. Так, в 1552 г. Девлет-Гирей присылает Ямгурчи 13 пушек. Впрочем, если разрыв Ямгурчи с Юсуфом и имел место, то длился он недолго: в 1553 г. Ямгурчи хотел дать Юсуфу в помощь 500 человек для похода на московские "украйны". Перевозить Юсуфа через Волгу в районе Астрахани должны были сами астраханцы [Бурдей 1956: 199]. (В дальнейшем союз Ямгурчи с Юсуфом и его детьми не распался.) Тем временем Ямгурчи, стремясь укрепить власть, убирает с дороги неугодных родственников — претендентов на престол. "…С сех мест за год, — писали в Москве в 1554 г., — побил всех Ямгурчей царь и братью и племянников, проча себе юрта, чтоб ему от них помешки не было; да чего Бог не благоволит, то как укрепити" [РИО 1887: 450].

В октябре следующего, 1553 г. в Москву прибыли послы от ногайского мирзы Исмаила, а также от "ыных мырз, Темир с товарыщи, а били челом от Смаил-мырзы и от ыных мырз, чтоб их царь и великий князь пожаловал, оборонил от Емъгурчиа царя Астороханьского, отпустил бы на Астрахан Дербыша-царя да рать свою послал и посадил бы на ней Дербыша-царя" [ПСРЛ 1904: 235]¹⁹⁰.

Примечание 190. В популярной литературе обстоятельства, предшествовавшие московскому походу на Астрахань, часто излагаются искаженно. Так, А.А. Гордеев относил это посольство Исмаила к 1554 г., а астраханским царем, от которого просил защитить его мирза, взывал какого-то "Янучара" [Гордеев 1992: 28]. Конец примечания.

Заинтересованность Исмаила в Астрахани была вполне понятной: например, в 1551 г. его зимние кочевья располагались вблизи города "верст з десять" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.2об.]. В своих грамотах в Москву Исмаил подчеркивал преданность и нежелание вступать в союзы с иными, враждебными Москве силами, в том числе и с Астраханью: "А с отцом твоим, — писал он тогда же Ивану IV, — которое слово говорил есми, на том слове и стою, а иных людей речам не потакаю. Ханды-керю и Крыму, и Казани, и Астарохани, и нашим бы нагаям всем содиначитися да твою землю воевати, и о том Хандыкерь салтан к нам посла присылал. А яз говорю, что з белым царем, не розмолвився, мне не воеватися" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.11-11об.]. Фактически Исмаил предлагал в обмен на дружбу и отказ от участия в анти-Московском блоке Османской империи, Крыма и Казани завоевать Астрахань, посадив на престол Дервиша. "А Акубеку царю было прибежище в Черкасех, и они его деля посрамились, да Астарохань взяв, И дали ему. А Дервишу царевичу пристанище у вас. И вы б Астарокань воевали и, взяв бы, ему дали… И толко взяв, Дервишу царевичу нехош дати. И ты б на сем лете воевал, и будет толко воевати, и ты б Дервишу царевичу срок учинил" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, 12-12об.].

Сам Дервиш-Али в это время был у мирзы Белек-Булата. Он направил Ивану IV просьбу принять его в Москве: "Дервиш нам бил челом, — писал Иван, — чтобы нам его к себе взяти и пожавати (так в тексте, т.е. пожаловать. — И.З.) его". На просьбу Москвы отпустить будущего хана Белек-Булат поначалу ответил отказом. В грамоте мирзы Белек-Булата о судьбе Дервиша говорилось: "…да присылал еси брата нашего Дервиша царя звати. И тому твоему человеку, которой приезжал, не поверили есмя. И будет Дервиш царь надобен, и ты пришли доброво боярина…" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.23об., 13-13об.]. В Москве это вызвало раздражение: вероятно, с Дервишем связывали большие надежды. В мае 1551 г. Иван IV ответил Белек-Булату: "И нам о Дервише царе вперед не посылывати. А похочеш тебе нашего добра и прямые дружбы, и ты б Дервиша царя з женою и з детми к нам прислал часа того с твоим болшим послом. И мы Дервиша царя пожалуем своим великим жалованьем и юртом его устроим… А то нашей дружбе и крепость, как Дервиш царь у нас будет" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.24об.].

В ответном письме Исмаилу Иван IV обошел вопрос о возможном походе на Астрахань и статусе Дервиша: мирзе предлагалось обсудить эти проблемы с московским послом Петром Тургеневым, уполномоченным вести такие переговоры, не вступая в переписку [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.21об. — 22]. В Ногайской Орде у мирзы Юсуфа П. Тургенев беседовал с Дервишем, и тот говорил ему: "…царя, государя, великого князя жалован[ь]е забыт[ь] не мочно, хочу, деи, добре к нему ехать, да подожди, деи, мало…" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.32]. Во втором письме в Москву П. Тургенев сообщал, что посылал к Исмаилу служилого татарина Тафкея Тимеева с грамотой. Исмаил кочевал "на Чеганех между Волги и Яика", где Т. Тимеев застал его в апреле 1551 г. Исмаил говорил гонцу: "Писал де я царю и великому князю, чтобы он послал воеват[ь] Астарахан[ь], да пожаловал бы, взял Астарахан[ь], да посадил Дервиша царя ис своей руки нашего сестрина, как Шигалея царя на Казани держал, так бы и его. Он бы ему так же служил. А толко не пожалует царь и великий князь, нам на Астарахан[ь] не пособит, и нам её взяти не мочно: пушек и пищалей у нас нет, ни судов неже. А пожалует, толко пособит нам на Астарахан[ь], куды велит на своего недруга ити, и мы готовы" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.37об.].

Дервиш выехал в Москву, вероятно, ещё в сентябре 1551 г. 16 октября он прибыл в Касимов и уже на следующий день был отпущен в Москву [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.87]. В среду 28 октября¹⁹¹ 1551 г. Иван IV принял Дервиша. Его собственное письмо с изложением предыстории его поездки в Москву рисует образ скорее истинно верующего человека, нежели прагматичного политика (хотя впечатления от писем зачастую бывают весьма обманчивы). Дервиш писал Ивану, что он решился на приезд только после убийства сейида ханом Ямгурчи. "Да молвил сеит: живи, деи, туто. И яз потому измочал, а твою добрую правду и жалован[ь]е видел есми. Хотел есми сеитя не послушати да поити. Да затем есми не пошел, толко не послушали ево, ино как бы вере своей излая[ть]. Коли Ямгурчи салтан убил сеитя и тоды и ево сына доброво убил и тот для сеит бил челом Юсуфу князю, чтоб, деи, еси недруга моево воевал. И Юсуф братства не учинил" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.85-85об.]. Значит, у Дервиш-Али была личная причина ненавидеть Ямгурчи (убийство им сейида¹⁹²), а Юсуф не смог отомстить за его смерть.

Примечание 191. А не 10 ноября, как считал М.Г. Сафаргалиев [Сафаргалиев 1952: 43]. См. [РГАДА ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.88об.]. Конец примечания.

Примечание 192. Не того ли самого Мансура, который так помог Сафа-Гирею? Конец примечания.

Дервиш, как природный Чингизид, будто бы три года просил князя Юсуфа "устроить его юртом", однако Юсуф не пошел ему навстречу [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.90об.]. Скорее всего именно это и являлось истинной причиной отъезда в Москву нового претендента на престол Хаджи-Тархана. Мирза Белек-Булат, заинтересованный в воцарении Дервиша, льстил Ивану IV, называя его "Чингишовым сыном Белым князем, прямословным государем и жалостливым государем", и, ссылаясь на "старину", напоминал, что астраханский престол занимали и менее достойные кандидатуры, чем Дервиш: "Белово князя черкасы беглые холопи были. Акобек царь с черкасы по женитве в свойстве учинился, и они ему юрт ево взяв дали. И Ямгурчей царевич в свойстве учинился, и ему братство учинили, юрт его взяв, дали ж" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.91].

В начале 1552 г., несмотря на ногайские интриги по поводу будущего астраханского хана, отношения ногаев с Астраханью оставались мирными [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.98об.]. В начале 1552 г. московский посол у Ямгурчи Севастьян Авраамов сообщал, что из Астрахани хочет "ехати на государя нашего имя служити со мною ж вместе Крым-Гирей царевич Устемирев сын царевичев, внук же Муртозе царю" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.99об.]. То есть, при Дворе Ямгурчи жил племянник Аккубека, Крым-Гирей.

Взятие Казани существенно изменило расстановку сил в постзолотоордынском пространстве Восточной Европы. В Москве решили, что настала пора вспомнить об Астрахани, а значит, и о Дервише. К настойчивым просьбам Исмаила посадить его "сестрича" ханом на нижней Волге в Москве отнеслись с большим вниманием и приговорили "царю и государю великому князю послати Дербыша-царя На Асторохан да воевод своих в судех Волгою многих и с нарядом, а Исмаилю быти полем или детей и племянников своих прислати ко Асторохани, и нечто, даст Бог, възмут Астороханский юрт и царевым и великого князя воеводам посадить на Асторохань царя Дербыша, а Исмаилю сына или племянника" [ПСРЛ 1904: 235]. Вероятно, в случае успешного взятия города сын или племянник Исмаила должен был стать при Дервиш-Али беклербеком.

В апреле 1554 г. Дервиш-Али был послан в Астрахань, а с ним отправился воевода князь Юрий Иванович Пронский-Шемякин "с товарищи". Как совершенно справедливо утверждал Б. Ишболдин, война Дервиша с Ямгурчи "была в действительности братоубийственной, так как оба астраханских царя были троюродными братьями и правнуками Ахмеда" [Ischboldin 1963: 85].

Поход был организован традиционно: к городу шли три полка. Большим командовали сам Пронский и Михаил Петров сын Головин¹⁹³{В Разрядной книге 1550–1636 гг. его фамилия приводится неверно как "Половин" [Разрядная 1975: 35]}, передовым — постельничий Игнатий Михайлович Вешняков и Ширяй Васильев сын Кобяков, сторожевым полком — Стефан (Степан) Григорьев сын Сидоров и князь Андрей Булгак Григорьев сын Барятинской¹⁹⁴. Вместе с Ю.И. Пронским шли также вятчане с князем Александром Ивановичем Вяземским [ПСРЛ 1904: 236; Разрядная 1966: 144].

Примечание 194. Между Барятинским и Вешняковым с Сидоровым разгорелся спор: "И князь Ондрей на Игнатья и на Степана бил челом. И государь велел им быть без мест" [Разрядная 1975: 35]. Конец примечания.

Общая численность войска составляла, по мнению А.А. Гордеева, 3000 человек [Гордеев 1992: 29]. Это ошибка. Московское войско насчитывало в 10 раз большее число воинов [Газиз 1994: 106; Сафаргалиев 1952: 45; Широкорад 2000: 30–31]. Цифра кажется вполне реальной. Такое войско было весьма грозной силой.

Ю.И. Пронский первым отправился в Нижний Новгород, где все силы должны были собраться воедино. Оттуда воевода, "сождався… со всеми людми", выступил во главе объединенного войска в Петров пост [Разрядная 1978: 467], т.е. до 29 июня — Петрова дня.

В московской рати были уроженцы и жители многих русских городов — казанцы, пермичи, вятчане, нижегородцы [РИО 1887: 449].

29 июня войска на судах подошли к району Переволоки — предположительной границе ханства¹⁹⁵. Рать опоздала: в этот район намечено было выйти 1 июня. Ногаев, с которыми намеревались соединиться, там не оказалось. Виной тому была непрекращавшаяся вражда Исмаила и Юсуфа: первому, как сообщал московский посол в Ногайской Орде Н. Бровцын, тогда было "не до Астрахани — до себя" [Сафаргалиев 1952: 45].

Примечание 195. Переволока, место, где Волга более всего сближается с Доном и где в 1589 г. был основан Царицын [Бурдей 1962: 37], вообще выступает в источниках как граница между Луговой/Ногайской и Горной/Крымской сторонами средней и нижней Волги [Трепавлов 1997: 105]. Часто Переволоку сближают с районом станицы Качалинской [Еманов 1995: 67], или местом между Дубовкой и Кагальницкой [Hommaire de Hell 1844 331]. Конец примечания.

Вперед были посланы князь А.И. Вяземский, а также "Данила Чюлков" с казачьими атаманами (вероятно, казаки присоединились к армии по дороге) "азстороханьскых людей поискать и языков подо-быть" [ПСРЛ 1904: 241]. Однако Д. Чулков, вероятно, не сразу стал принимать участие в действиях передового отряда или же действовал отдельно от А.И. Вяземского, поскольку упоминается в дальнейших событиях среди голов, приставленных к князю. Если бы он с самого начала был заодно с А.И. Вяземским, летописцу не имело бы смысла упоминать об этом вновь. Встреча А.И. Вяземского с первым астраханским отрядом произошла выше Черного острова¹⁹⁶{Район нынешнего Волгограда [Широкорад 2000: 30]}: астраханцы гребли в ушкулех (или угикирях) "проведывати про рать царя и великого князя". Во главе отряда стоял Сакмак (в разночтениях — Сакман, Сакаман). В рукописи РГАДА его имя читается как Салман, что скорее всего и является верным [РГАДА, ф.187, оп.2, ед. хр.124, л.боб.]¹⁹⁷{Л.Е. Вереин называет его почему-то "Сакмаки" [Вереин 1958: 20]}. Астраханский отряд был разбит, а его предводитель взят в плен. Пойманные языки сообщили, что Ямгурчи находится ниже города в 5 верстах¹⁹⁸{Или в двух верстах ниже [ОР РНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 79об.]}, а все люди "сидят по островом по своим улусом". Воеводы оставляют большие суда и спускаются ниже на малых. Между тем информация языков подтверждается сведениями новых пленных (на Черном острове). Двигаясь далее, войска достигают "Больших Сараев, где была Большая Орда"; и там языки говорят то же [ПСРЛ 1904: 241]. Тогда решено было разделиться. К отряду А.И. Вяземского были прибавлены выбранные головы (командиры) — князь Давид Гундоров, князь Тимофей Кропоткин, Григорий Желобов, Данила Чулков, а с ними дворяне, царевы жильцы и дети боярские. Этот отряд был направлен непосредственно на лагерь Ямгурчи — "царев стан". Вероятно, московским войскам все-таки помогали ногаи, по крайней мере об их помощи пишет И. Масса [Масса 1937: 25].

Оставшаяся часть войска двинулась к городу. 2 июля (в день Положения пояса (ризы) Пресвятой Богородицы Влахернской) Хаджи-Тархан был взят без боя, "в городе в то время были люди немногие": после того как воеводы пристали к берегу выше по реке, вышли из судов и направились к городу, жители из него выбежали [ПСРЛ 1904: 242]¹⁹⁹. Свидетельство¹⁹⁹ о том, что город был многолюден, снабжен оружием и взят приступом после нескольких дней осады, вероятно, ошибочно [Масса 1937: 25], хотя и Разрядная книга 1475–1605 гг. упоминает, что город взяли "осадя" [Разрядная 1978: 467].

Примечание 199. Я (вслед за летописцем) не случайно упомянул о церковном празднике этого дня. Служба 2 июля на Положение ризы Богородицы развивает идеи милосердной защиты Богородицей людей и мира. На русской почве это выразилось в символе Покрова и связывалось с защитой русской земли от татар [Плюханова 1995: 23–62, особенно 39–40]. Взятие города именно 2 июля может быть умелой конструкцией автора летописно-го известия, "подогнавшего" действительное событие (астраханский триумф) под символичный праздник. Реальная победа могла произойти и позже. Например, И. Масса Указывает на 3 июля как день взятия города [Масса 1937: 25]. Конец примечания.

Интересно сообщение А. Олеария, имеющее прямое отношение к хронологии похода 1554 г. По словам дипломата, в 1638 г. "1-го августа русские в Астрахани торжествовали великий радостный праздник, начав его множеством выстрелов из больших пушек и полукартаун. Торжество это праздновали русские по тому случаю, что в 1554 году в этот день они взяли город Астрахань у ногайских татар" [Исторические путешествия 1936: 89]. Хронология А. Олеария не подтверждается летописями и "Сказанием о взятии Астрахани", но заслуживает внимания. Возможно, путешественник спутал реальный день взятия города с праздником Спаса и Пресвятой Богородицы Марии, который действительно приходится на 1 августа и посвящается также воспоминанию о победе, дарованной одновременно греческому императору (Мануилу) и русскому князю (Андрею Боголюбскому). Идеологическая нагрузка праздника Спаса 1 августа настолько близка пафосу антитатарской борьбы в Поволжье вообще и астраханской победы в частности (подробнее см. [Плюханова 1995: 124–131]), что перепутать эти праздники иностранцу было совсем несложно.

А.И. Вяземский, вероятно отпущенный чуть ранее основной части войска, прибыл в "царев стан" тогда же — 2 июля, однако Ямгурчи он там не нашел. Узнав о взятии города, хан бежал на конях, а цариц с детьми пустил на судах к морю. Спасаясь, астраханцы бегут от московской рати на судах и пешие. Уйти удалось не всем: казачий атаман Фёдор Павлов захватил "ушкул с девками царевыми, да и набаты царевы и пищали в нём были многие". Того же дня Ю.И. Пронский сажает на астраханский престол Дервиш-Али²⁰⁰. Хотя ногаи Исмаила не участвовали во взятии города, Пронский посылает к Исмаилу служилого татарина Янбулата, а также приближенного Дервиша Айдеяра (Аиндеяря), с тем чтобы ногаи шли к Астрахани [ПСРЛ 1904: 242; ПСРЛ 1914: 549]. Из города воеводы выходят несколькими отрядами, а по всем островам отпускаются головы — главной задачей теперь становится поимка Ямгурчи: куда он бежал спасаясь, было неизвестно.

Примечание 200. Как курьез следует воспринимать сведения Разрядной книги 1550–1636 гг., что в городе посадили "царей Дербыша и Алея". Составитель разряда (или переписчик) посчитал имя Дервиш-Али именами двух разных людей [Разрядная 1975: 35, 36]. Конец примечания.

В Астрахани с Дервишем остаются князь А. Барятиньской и Пётр Тургенев ("годовать", как сказано в разрядах [Разрядная 1978: 469]) с небольшим гарнизоном — детьми боярскими, стрельцами и казаками²⁰¹. Ю.И. Пронский и М.П. Головин, а также воевода сторожевого полка С. Сидоров выдвигаются в "Осорочь", И.М. Вешняков и Ширяй Кобяков — "в Чаган да в Казань на море", князь Василий Кольцо-Мосальский и Яков Кузмин — в "Баллы" [ПСРЛ 1904: 242]. А.И. Вяземский с нижегородским отрядом и Ф. Павловым направляется, вероятно, ниже, к самому побережью, голова Полуэкт Тимофеев — в "Ываньчук", князь Давид Гундоров — "в Болшей Иванчюк на море же" [ПСРЛ 1904: 243]. Пойманные языки сообщили, что Ямгурчи с астраханскими людьми побежал в "Мочак". Воеводы бросились вдогонку, однако, придя на "Бело-озеро", получили от новых языков такие сведения: царю на Бело-озеро не бежать, "а бежати ему в Тюмень и всем Азстороханьскым людем бежати было за царем" [ПСРЛ 1904: 243].

Примечание 201. Разрядная книга 1550–1636 гг. передает события несколько иначе: "…а в Астарахани оставили Левонтия Мансурова, да голову с стрельцами Петра Туренева (т.е. Тургенева. — И.З.)" [Разрядная 1975: 36]. Конец примечания.

И. Масса в своем сочинении подтверждает эти летописные сообщения: "Ямгурчей бежал с небольшим обозом и направился к Тюмени (Tumen), но за ним тотчас снарядили погоню, однако захватили только часть поклажи и всех его жен и наложниц, ему же самому удалось спастись" [Масса 1937: 25]. Бежавшие к Тюмени с Ямгурчи были "переиманы" там же. Тюменцы бросили город и "выбежали на лес" [РИО 1887: 450]. Ямгурчи не нашли, "токмо людей ево астароханских находя, многих рубили, а иных живых мали. Взяли Богатыя князя с товарыщи…" [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.179; ОР РНБ, Собр. Погодина, № 1490, л.83; ПСРЛ 1914: 550]. Бегство Ямгурчи в северо-кавказскую Тюмень неудивительно: он был связан с тюменским шамхалом (или "тюменским шавкалом", как называли его русские источники либо переводы ногайских грамот — см., например, [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.12, 21 об. и др.]) родственными узами (см. ниже).

Разобраться с некоторыми названиями местностей, упоминающихся в летописном сообщении, помогает текст "Сказания о взятии Астрахани". Это произведение сохранилось в многочисленных списках XVII–XVIII вв. (например, [ОРГИМ, Собр. Барсова № 1841; ОРРГБ, Собр. Г.М. Прянишникова, ф.242, № 150; ОРРНБ, Собр. Погодина № 1490 и др.]). Кроме упомянутых С.О. Шмидтом экземпляров ОР ГИМ и ОРГБЛ, а также указанных И. Токмаковым в МГА МИД [Токмаков 1887: 8] приведем ещё несколько: РГАДА, ф.181 (Рукописный отдел МГА МИД), oп.1, ед. хр.49; ф.187 (Коллекция рукописных книг XIV–XIX вв. ЦГАЛИ), оп.2, ед. хр.124 (Сборник "История о взятии Астрахани", XVIII в.). В том же фонде хранится рукопись XVII в. под названием "Летопись о взятии Казанского и Астраханского царства" [РГАДА, ф.187, оп.2, ед. хр.98], фактически являющаяся списком Казанской истории (отсутствует начало и конец), но запись На полях листа 11 почерком XVIII в. ("Сия тетрать о Казани, о Астрахани") позволяет предположить, что "Сказание о взятии Астрахани" в этом манускрипте было.

Текст "Сказания" восходит к официальной летописи XVI в., однако в Нем имеются пропуски и добавления, различия в деталях, а события изложены в иной последовательности. Как справедливо предположил С.О. Шмидт, протографом "Сказания" мог быть первоначальный вариант официального летописного текста (так называемые летописные заготовки). Переписчики (или даже составители) "Сказания" пользовались сведениями, почерпнутыми не только из летописи, но и, возможно, из устных преданий [Шмидт 1963: 395–396]. Подтвердим это предположение примерами списка "Сказания" из собрания М.Н. Погодина, хранящегося в РНБ, и экземпляра МГА МИД [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.178]. Эти списки дают довольно много разночтений с текстом летописи.

Согласно летописи, в 1554 г. московские полки пришли на Переволоку 29 июня [ПСРЛ 1904: 241]. Погодинский список дает дату 19 июня, при этом неправильно называя год 7063 вместо 7062 [ОР РНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 79]. Ту же дату, 19 июня, приводит и один из списков РГАДА [ф. 181, oп. 1, ед. хр. 49, л. 178]. При этом оба списка указывают, что воеводы подошли к городу 29 мая (!) (л.80 и 178об. соответственно). В летописи воеводы догнали бежавших астраханцев у "Уского Мочака" "на Карабулаке" 7 июля [ПСРЛ 1904: 243], по "Сказанию" — 4 июля того же, 7063 г. [ОРРНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 83об.] или даже 3-го числа того же месяца [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.179об.].

Весьма существенны разночтения "Сказания" и летописи относительно имен участников похода. Так, вместо летописного Савы Жердинского в Погодинском списке фигурирует Сава Жедриков, а вместо Ф. Рыжкова — Ф. Рошков (или Рышков) [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.179-179об.]. В летописи служилый татарин, посланный к мирзе Исмаилу, назван Янбулат [ПСРЛ 1914: 549], в "Сказании" — то Акбулат [ОР РНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 81 об.] или Булатка [Шмидт 1963: 396], то Янбулатка [РГАДА, ф. 181, oп. 1, ед. хр. 49, л. 179]. По версии летописи, в 1554 г. среди взятых в плен астраханских цариц и царевен московские казаки поймали "царицю болшую Тевкель Кел-Магметеву-мурзину дочь, другую царицу Крым-Шавкалову цареву дочь Канъдазу²⁰², да цареву Емгурчееву дочь Ертугана²⁰³, да цареву ясе Емгурчиеву меншицу Елъякши биримину, — и взята родила сына Ярышты-царевичь²⁰⁴, — да царевичеву жену Айбулатову Мергивана, да царевичеву дочь Баибиче-царевну" [ПСРЛ 1904: 243].

Примечание 202. В сеунче в Литву жена Ямгурчи названа "Тевкель Салтана Келмаматова дочь", там же упомянута "Кандаза Крым-шавкалова дочь" [РИО 1887: 448, 463]. Ее не следует путать с другой Хандазой (Кандазой) — дочерью ногайского бия Сейид-Ахмеда и старшей женой Дин-Ахмеда [Посольская книга 2003: 28]. Конец примечания.

Примечание 203. Имя в форме "Артугань" встречается и в других русских источниках. Так, например, звали жену Саадет-Гирея (сына хана Мухаммед-Гирея II) — брата московского кандидата на крымский престол Мурад-Гирея. От Саадет-Гирея у нее был сын — Кумык-Гирей. После смерти Саадет-Гирея ("что согнан был ис Крыму в Бухарех") ее, по обычаю левирата, взял в жены Мурад-Гирей [Разрядная 1976: 45]. Она, вероятно, погибла вместе с ним в Астрахани в 1591 г. от "ведовства". Возможность того, что речь идет об одной женщине (т.е. женой Саадета и была как раз дочь Ямгурчи) достаточно призрачна. Ведь в 1555 г. Тевкель с дочерью и "Кандаза" были отпушены в Астрахань из Москвы (см. ниже). Конец примечания.

Примечание 204. Жена Ямгурчи (младшей женой называет ее Б. Ишболдин) Ельякши была вскоре крещена под именем Ульяния и выдана замуж за Захария Ивановича Плещеева. Ее сын Ярышты получил во крещении имя Петр [Кобеко 1901: 080; Ischboldin 1973: 86]. Конец примечания.

Возможно, Айбулат, упоминаемый в летописи, — это Абдаллах, сын астраханского хана Аккубека (Кайбула, как его называли в русских документах). Он выехал на Русь в мае 1552 г., вскоре женился на дочери Джан-Али (казанского хана и брата Шах-Али, московского ставленника в Казани) и получил от Ивана IV город Юрьев "з данию" [ПСРЛ 1904: 177, 476]; о его желании выехать из Астрахани сообщал Севастьян Авраамов [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.99об.]. В июне 1552 г. Иван IV писал мирзе Исмаилу: "А с Ахкубеком царем преж сего нам было слово и дружба, и мы того для сына его к себе взяли" [РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.108]. Абдаллах неоднократно потом принимал участие в войнах Москвы с соседями [ПСРЛ 1904: 263–264, 270, 340, 347]. У него было два сына — Муртаза-Али (Михаил Кайбулович во крещёнии) и Араслан-Али. Умер Абдаллах (Кайбула) в 1570 г. [Кобеко 1901: 077–080] (см. также [Ischboldin 1973: 86]). Была ли Мергивана другой женой Абдаллаха или же той самой дочерью Джан-Али, которая уехала с дочерью в Астрахань, сказать трудно. Да и отождествление "Айбулата" с Абдаллахом недоказуемо, тем более что Погодинский список дает другую картину: в плен взяли "Тефкел Магметеву мурзину дочь, другую царицу Крым-Шафкалову дочь Кандусу, третию царицу Ямгурчееву дочь Ертугану, четвертую царицу меншую Ельюкши тиримию, а взяв, та родила сына Яршим царевича, пятую царицу Мергивану, да Ямгурчея царя дочь ево Балбиче царевну" [ОР РНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 83-83об.]. Таким образом, по "Сказанию", Мергивана — скорее жена Ямгурчи, а Балбиче — его дочь.

Ещё больше путаницы вносит список РГАДА. Дочь Крым-шевкала названа там "Наидиса". Помимо нее захватили также "царицу Ямгурчееву дочь Наидусу меншицу Эльякшы Тиримию и, взяв, та родила сына Яршит царевича, да царевичеву Янбулатову жену Мергивану, да царевичеву дочь Балбичей царевну" [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.179об.]. Налицо явное непонимание переписчиком исходного текста.

Наверняка можно утверждать, что женой Ямгурчи была дочь крым-ишмхала, наследника (сына или двоюродного брата) шамхала, кумыкского владетеля в Дагестане. Резиденция кумыкских шамхалов находилась в ауле Кумух в горах, а позже была перенесена на равнину в Тарки. Поскольку русские источники часто путали шамхала с крым-шамхалом, в тексте мог иметься в виду сам кумыкский владетель. Вероятно, именно он (отец Кандузы/Кандусы) присылал посольство в Москву в 1557 г. Через шесть лет после первого взятия Астрахани, в 1560 г. воевода И.С. Черемисинов ходил из города "на Шевкал и на Тюмень морем". Шамхалом тогда был скорее всего Бугдай-шамхал, сын Амапь-Мухаммеда [Кушева 1963: 42–43, 230, 237] (о шамхале см. [Шихсаидов, Айтберов, Оразаев 1993: passim]; о его связях с османами см. [Kirzioglu 1998]). В таком случае становится понятным и бегство Ямгурчи в Тюмень: вероятно, он пытался укрыться у своего тестя²⁰⁵.

Примечание 205. Стоит отметить, что шамхал имел весьма тесные родственные связи и с ногаями Так, в начале 1552 г. мирза Исмаил именно в шамхальстве женился "пятой женой" [РГ/UIA, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.98]. Конец примечания.

В литературе встречается утверждение, что женой некоего астраханского царевича "Бекбулата", который после падения ханства жил в Касимове, была старшая дочь кабардинского князя Темрюка Айдаровича, Алтынчач (сестра Гошаней/Кученей, более известной в русской истории под именем Марии Темрюковны²⁰⁶, жены Ивана IV) (см. [Мальбахов, Дзамихов 1996: 28]). Если этот Бекбулат — Кайбула/Абдаллах, сын Аккубека, значит, у него была ещё, как минимум, одна жена.

Примечание 206. Гошаней была младшей дочерью Темрюка. Средняя его дочь, Малхуруб, была замужем за сыном ногайского мирзы Исмаила, Дин-Ахмедом [Мальбахов, Дзамихов 1996: 28; Посольская книга 2003: 28]. Конец примечания.

Летопись свидетельствует о том, что казачий атаман Ф. Павлов захватил "ушкул с девками царевыми, да и набаты царевы и пищали в нем были многые" [ПСРЛ 1904: 242]. "Сказание" говорит, что Павлов взял "ушкир с царевыми древки и знамены, и с набаты, и с пищальми" [ОР РНБ, Собр. Погодина № 1490, л.81]. Другой список дает следующее: "…ушкирь с царевыми древки и с набаты и с пшцалми" [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.178об.]. Именно последние варианты, вероятно, более правильны.

"Сказание" в большинстве случаев приводит верные "астраханские" названия рек и местностей: "Булда" вместо "Баллы", "Кизан"²⁰⁷{Совр. Башмаковка. Татарское название — Кызан [Арсланов 1976: 4]} вместо "Казан", "Бастыш" вместо "Базцыже" [ОРРНБ, Собр. Погодина № 1490, л.81об.]. Ф. Брун отождествлял последнее название с летописным Бездежем [Брун 1872: 18]. "Базцыже" можно было бы сопоставить с озером Башсыз (в 50 верстах от Белого Озера) Книги Большому Чертежу или Бешкиз, в 90 верстах выше Астрахани [Книга 1950: 145, 146; Брун 1872: 18; РГАДА, ф.127, oп.1, ед. хр.4, л.98об.].

Между тем к воеводам прибывает делегация бывших подданных Ямгурчи "от князей и от мурз и уланове и от мулл и от всего астраханского царства людей" во главе с князем "Ираклешем"²⁰⁸ "с товарищи" с челобитьем о милости и службе великому князю и его служи-дому царевичу Дервишу. Князь подписал шерть и поклялся, как обычно делалось в таких случаях, на Коране. В улусы ханства к "черным дюдям" были разосланы письма с гарантиями безопасности для населения. Князь "Ираклеш" прибывает к Пронскому в город "с товарищи со астраханским князем Ишимом да со князем же Алеем с товарищи й с ними многие астраханские земъли розных чинов многие черные йх люди. Да на последе их пришли во град Астрахань Емгуват Азей князь, а с ним муллы и ахуны и сеиты и абызы три тысячи человек. Да князей и мурз и улановей пришло пять сот человек. Да черных и кочевных людей пришло семнадцать тысячь человек. И те князи и агуны и муллы и Сеит и абызы и мурзы и уланове и все астраханского царства и улусныя люди за всю землю астраханскую от великого чина людей и до меншого, что их в астраханской земле ни есть, по своей их вере правду и шерсть (sic!) дали" [ОРРНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 85-85об.]. "Енгуват азей", по свидетельству летописи, "у них в то время был болшой человек" [ПСРЛ 1914: 551].

Примечание 208. Форма имени, которая встречается чаще всего в источниках. В Львовской летописи этот князь назван "Куратклеш". Думается, что это — искажение исходного имени князя из племенного объединения курат/кунграт. В Никоновской летописи его имя не искажено — "Коурат-Клешь-князь" [ПСРЛ 1965: 243]. Если наша реконструкция верна, то мы опять встретили кунгратского бия (см. также [Исхаков 2001: 115]). Не тот ни это князь Кара (Курат), которого присылал в Москву Ислам-Гирей в августе 1537 г. [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 8, л. 364об., 369]? В 1537 г. упоминается князь из астраханских Кунгратов Ишим, бывший и потом послом в Москве. В 1540 г. кунгратским князем был Джан-Мухаммед (см. примечание 173 гл. VI). Если сопоставить эти отрывочные Данные с традицией, связывающей Астрахань с беглербегами (амир ал-умара) Золотой Орды, происходившими из Кунгратов (она нашла отражение, например, у Муниса) (см. [Bregel 1982: 369]), получается, что именно Кунграты составляли при астраханских ханах главенствующую клановую группу. Помимо них в ханстве жили представили кланов Алчин и Мангыт. Алчином был астраханский князь Тиниш (см. [Исхаков 2001: 115–117]). Алчины — старый ордынский род, представители которого были беглербеками (например, беглербег Большой Орды Темир бен Мансур так писал польскому королю Казимиру: "…ас прироженья царов слуга есть, от предков царей Альчи-ново место есть, великий человек есть" [Литовская метрика 2001: стб. 357]).

Существование в Астраханском ханстве института беев-карачи не вызывает сомнений. Скорее всего структура властной элиты ханства была организована традиционным для джучидских государств XV–XVI вв. образом: четыре правящих клана (при различиях в наборе конкретных кланов), к которым позже добавился еще один — Мангыты (см. [Исхаков 2001: 117; Мухамедьяров 2002: 159]). Конец примечания.

Простой подсчет показывает, что в Астрахань вернулось около 20 000 человек (точнее, 20 500: 17 000 "черных и кочевных"²⁰⁹, 3000 духовенства и 500 князей, мирз и уланов). Проверить эти цифры невозможно, но вполне вероятно, что они реальны. Однако, учитывая разночтения в количестве "черных и кочевных" людей, принимаем число возвратившихся жителей города в 10 500.

Примечание 209. По другим спискам и летописной версии, черных людей пришло 7000 [РГАДА, ttl, oп.1, ед. хр.49, л.179об.; ПСРЛ 1914: 551]. Конец примечания.

Вернувшиеся в город сообщили о судьбе хана. Он бежал в Азов. Поймать его так и не удалось. Официальная Москва распространяла информацию, что хан будто бы утонул в Волге при бегстве [РИО 1887: 448, 450]. Есть свидетельства, что на самом деле ему удалось, бежав в Азов, найти убежище в Османской империи [Oztuna 1989: 553], но это скорее относится к более поздним событиям (правда, Азов/Азак ведь являлся частью собственно османских земель). Ямгурчи бежал в Азов всего лишь с 20 слугами [РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.179об.; Карнович 1896: 5; Ischboldin 1973: 85]²¹⁰.

Примечание 210. Сведения Пискаревского летописца о том, что, когда царь бежал к морю, "за ним послали и там его взяли, и привели к воеводам, и оне его послаша к государе [ПСРЛ 1978: 189], — недоразумение. Конец примечания.

В конце августа (29-го числа, в день рождения царя)²¹¹ 1554 г. в Москву от Пронского прибывает с сеунчем князь Василий Иванович Барбошин²¹². Вместе с ним были посланы князь Иван Гвоздь Федорович Приимков-Ростовский (от И. Вешнякова), князь Никита Григорьевич Гундоров (от М. Головина), Савва Матвеев сын Товарыщов (от Ш. Кобякова) и сын воеводы сторожевого полка Степана Сидорова, Дмитрий [Разрядная 1966: 144; Разрядная 1975: 36; Разрядная 1978: 469]. Царицы и царевны были доставлены в столицу 18 октября [Карнович 1896: 6], в сентябре они находились в дороге. "…А цариц к нам ведут", — говорил Иван IV в этом месяце [РИО 1887: 447]. В Литву к Сигизмунду Августу с сеунчем был послан Федор Вокшерин (уехал из Москвы 14 сентября). В царском титуле впервые появляется эпитет "Астраханский" [РИО 1887: 447] (подробнее см. ниже).

Примечание 211. См. [ПСРЛ 1914: 548]. Эта дата тоже вызывает некоторые сомнения: если городом овладели 2 июля, почему же сеунч пришел в Москву почти через два месяца? Конец примечания.

Примечание 212. Его связь с Астраханью не прервалась и позже: в 1565 г. он был в городе воеводой [Разрядная 1966: 213; Разрядная 1974: 26]. Конец примечания.

Борьбу с Астраханским ханством в 1554 г. Иван IV мотивировал нарушением Ямгурчи достигнутых договоренностей и обидой московского посла. "Тмутараканская" легенда служила лишь подспорьем в оправдательной идее. Окончательное присоединение объяснялось изменой Дервиша. Наиболее ярко московская позиция отразилась в дипломатических документах по связям с Османской империей. "Азстороханский юрт в руки государю нашему бог дал тем обычаем: Емгурчей царь присылал ко государю нашему царю и великому князю бита челом своего посла, Ишима князя, чтоб государю нашему потому ж его держати, как и Казаньской юрт государь наш держит в своем имяни. И государь наш посылал с своим словом своего посла Севастьяна Адрамова. И он (Ямгурчи. — И.З.) государя нашего посла безчествовал. И за те его неправды государь посылал на него рать свою. А у государя нашего в те поры был того ж юрта Дервиша Алея (sic!) царь. И государь наш в своей ж рати послал его. И государя нашего люди Азсторохань взяли. И Дервиш Алея на Азсторохани по государя нашего веленью царем учинили. И Дербыш Алей государю нашему не учал прямити. И государь потому на него и рать свою послал и в Азсторохани воевод своих учинил. И потому так осталось" (цит. по [Бурдей 1956: 199]). Почти дословно эти пассажи были повторены в конце XVI в. в материалах посольства В.В. Тюфякина и С. Емельянова к сефевидскому шаху Аббасу [Памятники 1890: 365]. Много позже московские приказные деятели рисовали картину полной зависимости астраханских ханов от великого князя: "…бывали на Астрахани цари из рук государей наших" [Памятники 1898: 196].

Безусловно, в идеологии завоевания присутствовали и религиозные мотивы. В сеунче, посланном в Литву с Федором Вокшериным, говорилось, что царь послал воевод "мстити прежние обиды и крови христьянские. И Бог нам и всему христьянству милосердье свое учинил, город Астрахань и всю орду Астраханскую наши воеводы взяли, и лутчих людей всех побили…" [РИО 1887: 448].

О внутренней политике Дервиш-Али известно не так много. В фонде Г.Я. Кера в РГАДА сохранились оттиски и описания серебряных монет, чеканенных ханом Дервишем в Астрахани (три типа, см. [РГАДА, ф.191, oп.1, ед. хр.167, оттиски]). Тип первый (один экземпляр) — с легендой "Султан великий Дервиш-хан". Оборот — "Чекан Хаджи-Тархана". Тип второй (три экземпляра) — "Султан великий хан Дервиш". Оборот — "Чекан Хаджи-Тархана". Тип третий (один экземпляр) — "Султан великий Дервиш-хан". Оборот — "Дервиш-хан". Г.Я. Кер предполагал, что данные экземпляры — чекан Дервиш-Али, выпущенный в 1554 г. (960 г. х.). Ещё один тип серебряных монет Дервиша, описанный и скопированный Г.Я. Кером: "Султан великий Дервиш-хан". Оборот, по чтению Г.Я. Кера, — "Монета царица". На оттиске сохранились две последние цифры года — 95 [РГАДА, ф.191, oп.1, ед. хр.167, оттиски, № 18 на отдельном листе]. Возможно, что чекан осуществлялся в Астраханском ханстве и ранее, при ханах, правивших до Дервиш-Али. Поскольку Г.Я. Кер работал с нумизматической коллекцией Кунсткамеры, позволительно предположить, что оригинал хаджи-тарханской монеты Дервиша, если он уцелел за более чем 260 лет, прошедших со времени описания, хранится там до сих пор. Однако у меня есть большие сомнения в верности прочтения легенды этого экземпляра. Хотя другие экземпляры чекана Дервиша, например его сарайчукская монета [РГАДА, ф.191, oп.1, ед. хр.167, оттиски, № 17 на отдельном листе], таких подозрений как будто бы не вызывают. Г.Я. Кер мог приписать московскому ставленнику чекан хаджи-тарханского хана начала XV в. Приходится признать, что расхождения на эту тему следует считать беспочвенными до обнаружения оригиналов указанных экземпляров.

Несмотря на формальную независимость Астрахани, в Москве с этим уже не считались. В 1555 г. (10 апреля) Иван IV "пожаловал Хадомъскаго Исенея мурзу Мокшева сына Бутакова княжением над Рзяновскою мордвою Кирдяновского беляка, как было княжение за Тумором князем Муратовым сыном Телеймынейкова". Исеней получил Право судить Рзяновскую мордву и собирать с нее ясак. В обширном юрском титуле, помещённом в этой грамоте, уже имеется определение "царь Астраханский", хотя Астрахань ещё не была окончательно присоединена. Возможно, как логично предположил С.М. Каштанов, Иван IV уже с июля 1554 г. (т.е. с момента возведения на трон Дервиш-Али) считал себя астраханским царем. Показательно, что в одной из грамот марта 1554 г., где царский титул тоже подробный, такого определения нет [Каштанов 1970: 170–171]. Это предположение С.М. Каштанова находит подтверждение и в материалах посольского обмена Москвы с Польско-Литовским государством. 14 сентября 1554 г. из Москвы с сеунчем о взятии Астрахани к Сигизмунду-Августу уехал Ф. Вокшерин. В документах этого посольства полный титул Ивана IV также включает определение "царь Астраханский" [РИО 1887: 447] Сигизмунд титул признал: его посол в ответе произносит слово "Астраханский". Это означало, что права Ивана IV на город и земли ханства были признаны легитимными. Присоединение Астрахани было принято на международном уровне.

Стоит сказать, что и некоторые мусульманские авторы (в частности, крымский историк Ибрахим Кефели, диван кятиби хана Фетх-Гирея II, правившего в 1736 г.) также относили завоевание Астрахани (Аждархана — زاردرخان) Иваном Васильевичем именно к 1554 г. (961 г. х.) [Kefeli 1933]²¹³.

Примечание 213. Правда, относительно этого произведения существуют определенные сомнения касающиеся его подлинности. Конец примечания.

Таким образом, практически сразу же после взятия Астрахани наименование "царь Астраханский" было включено в полный титул Ивана IV. Из материалов миссии Ф. Вокшерина можно сделать вывод о статусе оставленного при Дервише Петра Тургенева: он называется наместником. С независимостью Астрахани было покончено. Возможно, что монета Дервиша с легендой на обороте "Монета зариза" действительно, как указывал Г.Я. Кер, говоря о других типах монет Дервиша (возможно, другого хана), относится к этому времени и является, следовательно, двуязычной, если интерпретировать эту надпись как "царская монета"²¹⁴. Легенды с двуязычными надписями к тому времени полностью исчезают из обращения. Насколько мне известно, последней эмиссией подобного рода были монеты Ивана III (двух типов), которые В. А. Калинин убедительно датировал временем после 1487 г., когда в ханствование Мухаммед-Эмина Москва установила контроль над Казанью [Калинин 1981: 111–116]. Тогда же Иваном III была предпринята попытка включить в свой титул наименование "князь болгарский" как отражение протектората над Казанью и даже присвоить себе царский или королевский титул [Хорошкевич 1973: 115–116]. Ситуация 1554 г. в Астрахани была полностью аналогична казанской 1487 г.: зависимое ханство с наместником из Москвы.

Примечание 214. Прецеденты подобного рода были. Так, по литературе известно о существовали серебряной монеты ("величиной с двугривенный") "с татарской надписью "Шах-Али царь Касимовский. 1553 год"". Экземпляр этой монеты имелся у касимовского историка Н. И. Шишкина. Касимов уже тогда долгое время был в почти полном подчинении Москвы, и ни о какой независимости его не могло быть и речи [Шишкин 1891: 25]. Может быть, в данном случае мы имеем дело со схожим явлением: правом чеканить собственную монету в Астрахани, несмотря на зависимый статус города. Конец примечания.

На город была наложена дань, которая должна была собираться ежегодно. Сведения о её размерах разнятся. В шерти астраханцев фигурируют: 1000 рублей деньгами²¹⁵{Или 40 000 алтын (по три копейки), т.е. 1200 рублей [ПСРЛ 1914: 551; Широкорад 2000: 31]}, 3000 рыб, "а собирать им тое дань меж себя самим и по вся годы присылать к нему великому государю и ево государским детям и наследником их к Москве, докележе благоволит господь Бог вселенней стояти со своими послы и полон российского царствия из кого ни есть купленой или взятой весь отдать безо всякого остатку и ухоронки" [ОР РНБ, Собр. Погодина № 1490, л. 86-8боб.; РГАДА, ф.181, oп.1, ед. хр.49, л.180]. Московские рыболовы получили право ловить рыбу без всякого контроля и пошлин на всей акватории Волги, от Казани вплоть до самого Каспия.

В другом источнике о дани сказано иначе: "…по десети тысечь лошадей на год, да по дватцети тысечь овец, да по тритцати тысечь рыб осетров и белуг" [РИО 1887: 450]. Даже учитывая, что размеры выплат могли быть сознательно завышены (по рыбе ровно в десять раз) для того, чтобы произвести впечатление на литовскую сторону (эти данные сохранились в материалах московско-польско-литовского посольского обмена), объем дани впечатляет. Перед нами традиционные продукты астраханской экономики, сочетавшей в себе скотоводство и добычу рыбы. Удивляет полное отсутствие упоминания соли. Вероятно, соль была оставлена за ханом как основной источник доходов его казны.

Шерть предусматривала в случае смерти Дервиша прямое обращение астраханцев в Москву к великому князю. Тогда он "пожалует на Астрахань царя, тот им и царь будет вечен и люб, а от иных стран ни откуду им астраханцом царя себе не искать никоторыми делы" [ОРРНБ, Собр. Погодина № 1490, л.86об.]. Московские воеводы покинули город 29 июля [ПСРЛ 1914: 551]. Для подтверждения своих полномочий Дервиш послал в Москву к великому князю уже известных нам "Караиклеша" (Курат-Иклеша?) и "князя Курлая-мурзу"²¹⁶ — бить челом на жалованье Астрахани. Гонцы в Москву были отосланы Также и от астраханских князей, мирз, уланов и "черных их людей": Шерть, подписанная ими в Астрахани, должна была быть скреплена Великим князем в Москве.

Примечание 216. По Д.М. Исхакову, это Курьян (Коурзя/Курмлен/Курлен), который упоминается в 1561 г. князем Исмаилом среди знатных "астраханских людей" [Исхаков 2001: 115]. Конец примечания.

Как показал В.В. Трепавлов, в XV–XVIII вв. шерть не являлась межгосударственным соглашением, а была персональным договором между правителями [Трепавлов 19976: 153]. С восшествием на престол нового монарха её нужно было продлевать. Московско-астрахански? отношения подтверждают этот вывод. Нарушение условий шерти могло рассматриваться как личная измена одной стороны.

Между тем Ямгурчи не смирился с потерей города. 13 апреля 1555 г.²¹⁷ сын Дервиш-Али, Янтимер (т.е. Джан-Тимур, бывший скорее всего на первых порах калгой хана) присылает в Москву письмо со своим гонцом Тинбулатом (Дин-Булат). В послании сообщалось, что Ямгурчи приходил к городу с сыновьями мирзы Юсуфа — Юнусом, Алеем и Ак-мирзой²¹⁸, "да и вси те мырзы, которые выбиты из Нагай, да Казы мырза да Крымской царь прислали с ними вместе, Шигай Багатырь Айтувов²¹⁹, да с ним крымцы и янычяне; и приступали к городу, и Дербыш царь и все астороханьцы, наряд на горе исправя и казаков с иищалми царя и великого князя приготовя, с ними билися и побили у города многых ис пушек и ис пищалей и прогнали их". Дервиш послал вдогонку за бежавшим неприятелем самого Джан-Тимура, который и отправил своего человека в Москву "с погони" [ПСРЛ 1914: 551; ПСРЛ 1965: 245].

Примечание 217. По Никоновской летописи — апрель 7063 г. В Львовской — сентябрь 7063 г., те 1554 г. Следуя хронологии Львовской летописи и учитывая дорогу до Москвы с поля можно заключить, что попытка Ямгурчи отвоевать у Дервиша власть относится приблизительно к середине — второй половине августа 1554 г., т. е. когда до Ивана IV даже не дошла весть о взятии Хаджи-Тархана. Более вероятна хронология Никоновской летописи: тогда осада, предпринятая Ямгурчи, относится к марту 1555 г. Конец примечания.

Примечание 218. О детях Юсуфа подробно см. [Трепавлов 1997а: 55–57]. Конец примечания.

Примечание 219. "Шигай богатырь Антулов" — в Никоновской [ПСРЛ 1965: 245]. Конец примечания.

Как сообщал из Крыма Ф. Загряжский, Девлет-Гирей с Ямгурчи и детьми Юсуфа "хотят на весну Астрахани доставати". Да и сам Дервиш стал склоняться на крымскую сторону: вскоре калгой себе он взял крымского "царевича" Казбулата, сына Девлет-Гирея [Сафаргалиев 1952: 48; Бурдей 1956: 200; Ischboldin 1973: 86].

В феврале 1555 г. в Москве принимают представителей влиятельного в Ногайской Орде Арслан-мирзы, поддерживавшего Исмаила и его промосковский курс. Получив известия о волнениях среди ногаев и готовящейся измене Дервиша, внешнеполитическое ведомство Ивана IV выслало летом к Исмаилу Игнатия Загряжского и Мясоеда Вислого. В их задачу входило уговорить ногайскую знать оставаться лояльной Москве и добиться согласия на совместные военные действия против Крыма весной 1556 г. Взамен из Москвы обещали посадить на крымском престоле сына Дервиш-Али Янтемира. Миссия не удалась: дипломаты приехали в Орду как раз тогда, когда власть там временно захватил Юнус, сын недоброжелателя Москвы Юсуфа [Граля 1994: 202].

В мае 1555 г. П. Тургенев доносил из Астрахани о нападении Ямгурчи и детей Юсуфа на город. Дервиш-Али вошел в переговоры с Юсуфовыми сыновьями и сумел переманить их на свою сторону: они разбили Ямгурчи ("и з братьею, Нагайлы царевича и брата его Крым-Гирей царевича побили"²²⁰), а Дервиш перевез их за это на левую сторону Волги [ПСРЛ 1914: 560; ПСРЛ 1965: 255; Ischboldin 1973: 86]. Хан обладал плавательными средствами и контролировал волжские переправы. На левобережье сыновья Юсуфа напали на Исмаила. На короткое время братьям удалось захватить Сарайчик, а с ним и власть в Ногайской Орде.

Примечание 220. Это, без сомнения, тот самый Крым-Гирей (сын Озтимура, внук Муртазы и племянник Аккубека), который хотел выехать с московским послом Севастьяном из Астрахани в 1552 г. служить великому князю. Из летописного сообщения узнаем имя его брата — Ногайлы, а также то, что оба султана не покинули Ямгурчи. Конец примечания.

Летом 1555 г.²²¹ "по Исмаилеву челобитью" на Волгу был послан стрелецкий голова Григорий Кафтырев с отрядом стрельцов и казачий атаман Фёдор Павлов. В задачу группы входили контроль за волжскими переправами, охрана их от сыновей Юсуфа. Кафтырев должен был войти в контакт с Дервишем и в случае необходимости прийти к нему на помощь [ПСРЛ 1914: 560].

Примечание 221. Летопись упоминает о посылке стрелецкого головы летом, а о присылке его письма с3ролги — в мае. Вероятно, послан он был все-таки весной. Конец примечания.

Вскоре Г. Кафтырев сообщил в Москву, что по дороге он встретил на Волге П. Тургенева, которого "отпустил" в Москву Дервиш-Али. Если мы вспомним фразу Разрядной книги о том, что П. Тургенев был оставлен в Астрахани "годовать" [Разрядная 1978: 469], тогда его отпуск (ровно через год после взятия города в 1554 г.) становится вполне объяснимым. Своего посла к великому князю хан с Тургеневым не послал. Стрелецкий голова решает вернуть П. Тургенева в город: "Григорей Петра воротил и сам погреб в Асторохань с стрельцы и со всеми казакы" [ПСРЛ 1914: 560; ПСРЛ 1965: 255].

В августе 1555 г. в Москве были получены новые известия из Астрахани: от Г. Кафтырева приехал гонец, его подчиненный стрелецкий сотник Степан Кобелев. Голова с П. Тургеневым и Ф. Павловым подошли к городу, но он вновь был пуст: жители и хан бежали, "потому солгали им, что на них царь и великий князь рать послал и побита их велел всех, и они от страха выбежали". Крымский хан посылает Дервишу трех царевичей, князя Чегилека "с пушками и пищали", вероятно для обороны города. Г. Кафтырев не стал обострять положение: сославшись с Дервиш-Али, он объявил о том, что Иван IV пожаловал хана и послал к нему своего посла Л. Мансурова. Кроме того, из Москвы вместе с ним были отпущены захваченные в плен в 1554 г. астраханские царицы, отпущен посол Дервиша "Клеш"²²², а также задержанный в столице посол Ямгурчи "Тонотар" (или "Тонотор", "Тонатар") [ПСРЛ 1914: 562–563; ПСРЛ 1965: 259]; (см. также [Граля 1994: 204]) — полагаю, что это руководитель (или член) не зафиксированного в источниках посольства Ямгурчи к Ивану IV, предположительно в 1552 или 1553 г.

Примечание 222. Такое написание подтверждает мысль о том, что в сочетании "Кара (Кура) клеш" Держится не только имя, но и указание на родовую принадлежность (курат/кунграт). Конец примечания.

В Москве понимали, что более действенной в Нижнем Поволжье окажется не политика силы, а стратегия уступок и компромиссов: Г. Кафтырев объявил Дервишу, что великий князь "дань… на сей год пожаловал отдал" [ПСРЛ 1914: 563]. Дервиш-Али с детьми и "вся земля" астраханская снова вернулись в город.

Леонтий Мансуров выехал из Москвы в сопровождении князей "Клеша" и "Корлена", посла бывшего хана Ямгурчи князя "Тонотара" и цариц 24 мая 1555 г. Путь по Волге они должны были преодолеть на судах. Летопись прямо указывает, что цариц ("Тевкель царицу и з дочерин) да другую царицу Гандазу цареву Шавкалову дочь") Иван IV отпустил "по Дербышеву челобитью": вероятно, эта просьба содержалась в документах его посольства в Москву с князем "Клешем". Царицы вернулись не все: Ельякши (Ульяния), родившая сына Ямгурчи Ярышты (Петра), как мы уже знаем, осталась в Москве и вышла замуж за З.И. Плещёева.

Мансуров "поздорову" добрался до Астрахани. К периоду его пребывания на нижней Волге относится весьма любопытное известие Разрядной книги 1550–1636 гг. Согласно этому источнику, московские отряды столкнулись не с одним укреплением города, а с двумя: "А как государевы воеводы… на Астарахань приходили, и было в Астарахани два города плетены в комышу да насыпаны землею". Эти укрепления не пострадали в результате военных действий. После ухода основных московских сил в регионе произошло своего рода этнополитическое размежевание: Дервиш-Али со своими приверженцами стал жить в одном городе, московский представитель Леонтий Мансуров — в другом ("И в одном городе учал жить царевич Дербыш с татары, а в другом городе сел Левонтей Мансуров з государевыми людми" [Разрядная 1975: 36]).

Это свидетельство помогает разобраться в целом ряде проблем: прежде всего в сложном вопросе поисков дорусского города — Хаджи-Тархана XV–XVI вв. Теперь понятно, что укрепления подобного рода (камышовые плетни, засыпанные землей) просто не могли сохраниться до наших дней. Уничтожить такую степную крепость с помощью артиллерии и огня было очень легко. Понятно, почему на городище Шареный Бугор отсутствуют слои конца XV–XVI вв.: к тому времени Хаджи-Тархан существовал в виде непрочного земляного городка или даже ряда таких временных ставок хана. Ясно, почему астраханские "взятия" давались так легко как ногаям, крымчанам (Мухаммед-Гирею, Ислам-Гирею, Сахиб-Гирею), так и казакам и московским регулярным частям: никакой осады попросту не было, жители убегали, а завоеватели довольствовались оставленной добычей и выгодным стратегическим положением в дельте великой реки.

Астрахань, по меньшей мере в первой половине XVI в., вообще могла быть не одним городом, окруженным каменными стенами и рвами, а достаточно примитивной, ежегодно возобновляемой (причем не Обязательно даже на одном и том же месте) крепостцой, служившей резиденцией хана зимой, а в другое время представлявшей собой рынок. Русская каменная крепость — Астраханский Кремль — не имела в дельте предшественников подобного масштаба. В связи с этим уместно вспомнить сообщение П. Небольсина о существовании в окрестностях современного города ряда древних укреплений. Так, он писал о городке на правом берегу Волги, "на седьмой версте выше селения Солянки, в том самом месте, где находится теперь так называемая Стрелецкая Ватага… Татарское название этого места — Куюк-Кала²²³, что значит Горелый Городок. Говорят, что Ямгурчей имел здесь свое летнее пребывание". При размыве берега в этом месте находили кости, монеты, а также кирпичи [Небольсин 1852: 58]. Весьма заманчиво было бы отождествить этот городок с тем, в котором поселился Л. Мансуров. И вот почему.

Примечание 223. Квек действительно по-татарски означает "горелый", что в сочетании со словом кала — "крепость" значит "Горелый Городок". Конец примечания.

Фактическое двоевластие (Мансуров-Дервиш) в низовьях Волги, выраженное к тому же столь явно в существовании двух резиденций — двух Астраханских городков — хана и московского наместника (в своем письме в Москву, привезенном 5 марта, он назвал эту крепостцу "Малым городом у Волги"; стало быть, "большой город", где сидел Дервиш, был не у Волги?), не могло не вылиться в открытое противостояние.

Первые военные столкновения сторонников Дервиша и московских "государевых людей" произошли, согласно Разрядной книге, в том же, 1554 г., сразу после ухода основных московских сил. Однако скорее всего это ошибка, и события следует сдвинуть на год вперед. Осенью Дервиш-Али, "сослався с ногайскими людми, чтоб им приступать к государевым людем, Левонтью Мансурову. И татаровя ногаи пришли к Астарахани все и повели гору поленну, и как ветр потянул на город, и татаровя подвезли под город нефти и гору зажгли. И государевы люди от дыму из города побежали к судом, и суды все просечны. А Левонтей ушел с семью человеки в плотке на верхней острог" [Разрядная 1975: 36] (см. также [Трепавлов 2001а: 284]). Ногайская тактика весьма остроумна и, что самое главное, традиционна. Позднее, в 1587 г. посол ногайского князя Уруса в Османской империи, прося султана организовать поход на Астрахань, говорил: "…а мы все Нагайскою ордою станем приступать к Асторохани, лес и камыш станем возити" [Судаков 1891: 67]. Не утвердилось ли за этим укреплением Название "Горелый Городок" именно после осады в нем Л. Мансурова?

Несмотря на соблазн сделать такой вывод, с категоричным ответов следует повременить.

Помимо этого городка С. Гмелин, а за ним и П. Небольсин упоминают о существовании ещё одного, который назывался Чунгур и находился в полуверсте от селения Машаик, в 7 верстах от Астрахани за Казачьим Бугром. Там также находили серебряные и золотые "татарские" монеты, украшения и др. [Небольсин 1852: 59].

Можно себе представить, какого размера была крепостца Л. Мансурова, если людей оттуда можно было просто выкурить дымом. Интересно упоминание ещё одного укрепления в пределах завоеванного ханства— "верхнего острога". Вероятно, имеется в виду промежуточный плацдарм, созданный Пронским, например, в районе Переволоки.

В ноябре 1555 г. в Москву вернулись Г. Кафтырев и П. Тургенев. Вместе с ними прибыл и посол Дервиша, Темир. По сведениям Кафтырева и Тургенева, Дервиш не "прямил" великому князю, ссылался с Крымом и детьми Юсуфа, враждебными Исмаилу.

В начале 1556 г. из Москвы в Ногайскую Орду к Исмаилу предполагалось послать Андрея Тишкова, который должен был сообщить о готовности Москвы к наступлению на Астрахань. Главной целью посольства было заключение новой шерти. В наказе А. Тишкову говорилось, что Иван IV "измену его (Дервиш-Али. — И.З.) сыскал как он с крымским царем ссылался и дружился, и как с мирзами ис Казани шертью уверился" [Бурдей 1956: 200; ПСРЛ 1914: 568]. Измена Дервиша иногда объяснялась "неволею". По словам Г. Перетятьковича, это кажется совершенно справедливым: "Свыше сил его было удержаться при подобных условиях в известных отношениях к Москве и наблюдать интересы русского царя среди магометанских общественных союзов и между своими мусульманскими подданными" [Перетятькович 1877: 229].

Гонец Исмаила, Бигчура, приехавший в Москву 1 марта 1556 г., сообщил, что Дервиш в союзе с Юсуфовыми детьми и Крымом выбил Л. Мансурова из города. 5 марта пришла грамота от самого Л. Мансурова. Он сообщал, что Дервиш "изменил" великому князю "и тех князей, кои сложилися прямо царю и великому князю, Бегулу с товарищы, побили и к нему приступали три дни со всеми людми, а он сидел в малом городе у Волги и отбился от Астороханцов". Мансурову удалось уйти на судах вверх по Волге. Из 500 человек его отряда в живых осталось 350 (или 308): остальные либо были убиты, либо утонули и умерли от голода во время бегства [ПСРЛ 1914: 568; Широкорад 2000: 32–33]

Исмаил сообщал о своей готовности взять город и просил помощи Он предлагал Ивану IV заменить Дервиша каким-либо другим татарским царевичем, так как "Астрахани без царя и без татар быти нельзя а ти Кайбулу царевича царем учинев однаво отпусти. А похочеш татар, ино татар мы добудем" (цит. по [Сафаргалиев 1952: 48]).

В марте же гонец Исмаила Бигчура был отпущен из Москвы, а с ним да подмогу послано 50 казаков с пищалями ("в головах Уланка с торзришы"). Полем на лыжах ("на ртах") на Волгу было послано "для Осмаиля и Астороханского дела казаков 500 человек, атамана Ляпунка Филимонова и иных атамонов с товарищы". Тогда же, в марте на дстрахань были отпущены стрелецкая рать под командованием головы Ивана Черемисинова "с его стрелцы" и Михаил Колупаев "с казаки". Отрядом вятчан, по летописи, командовал Федор Писемский. "В прибавку" к войску был также послан стрелецкий голова Тимофей Пухов сын Тетерин, а также "атаманы казаки многие" и все тот же "Феодор Посемский" (?). Разрядная книга добавляет: "…а письменных голов с ними было: Фёдор Писемский да Тимоха Тетерин, а с казаки, с вятчены голова Федор Черемисинов" [Разрядная 1975: Зб]²²⁴. Войску предписывалось идти на Астрахань в судах и "промышляти своим делом, как его милосердый Бог поможет" [ПСРЛ 1914: 568].

Примечание 224. Таким образом, объясняется ошибка Львовской летописи, два раза называющей Ф. Писемского. Вятчанами командовал Черемисин. Разрядная книга, видимо, ошибочно называет последнего Федором. Конец примечания.

Ляпун Филимонов, отпущенный раньше, успел к городу первым. В августе 1556 г. в Москву от него привели "два мурзы Крымские Курати Шидяка з братом"²²⁵. Они были захвачены атаманом "в языкех", когда Ляпун приходил на Дервиша, "побил многых людей и поймал многые в полон". Языки сказали, что помощь Крыма выразилась лишь в присылке 700 татар и 300 янычар под командованием "Атман-Дувана", которых Девлет-Гирей с "пищальми, да и пушкы прислал на брежение Асторохани" [ПСРЛ 1914: 574–575; Бурдей 1956: 200; Ischboldin 1973: 86]. Подойдя к городу (здесь скорее всего имеется в виду крепостца Дервиша), воеводы И. Черемисинов и М. Колупаев опять никого не обнаружили: "…царь из Астарахани побежал, а город выжег²²⁶. И Иван и Михайла сели в Астарахани и город зделали земляной, а жили в Астарахани два годы" [Разрядная 1975: 37].

Примечание 225. То есть опять два представителя клана Кунграт. Хотя, может быть, вероятнее другое прочтение: "Курат и Шидяка з братом". Конец примечания.

Примечание 226. А может быть, Горелый Городок это крепость Дервиша? Конец примечания.

В сентябре 1556 г. ("у Троицы") в Москву прибыли гонцы от руководителей астраханского похода: "сын боарской Онтонко Потулов да атаман казачей Архипко да Вятчанин Шелом". Головы писали, что "пришли они в Асторохань, а град пуст, царь и люди выбежали; и головы в городе в Асторохани сели и город зделали крепок, и утвердив совсем, за царем ходили пять ден от Асторохани в Мачакы к морю; и нашли суды все Астороханскые, посекли и пожгли, и людей не дошли: пошли на берег далече²²⁷{То есть к Каспию}; а в другие ходили плавные головы Теодор Писемской да Тимофей Тетерин и сошли царя от берегу верст з дватцать, и пришли ночью на царя и побили в улусех у него многых людей; и на утро собрався Дербыш царь с мурзами Нагайскыми и с Крымцы и со всеми Астороханцы, и билися с ними, до Волгы идучи весь день; и отошли головы со всеми людми, дал Бог, здорово; а прежде их приходил на царя Ляпун отоман с товарищы и поймал многие улусы, княгини и девки, жонкы и робята, а людей побил многых: потому Астороханцы и выбежали из города" [ПСРЛ 1914: 576].

Таким образом, Ляпун не брал город, а довольствовался грабежом, поэтому утверждение А.А. Гордеева, что атаман передал город стрелу цам и отошел с казаками на Переволоку для её охраны от нападений ногаев [Гордеев 1992: 29], следует признать ошибочным. И. Черемисинов снова ссылается с Дервиш-Али, который заявляет о своей лояльности Москве и готовности дать "правду" великому князю. Все его измены происходили будто бы "неволею". Головы выменивают у астраханцев московского посла Андрея Тишкова, посланного к Исмаилу и попавшему в плен: за него отдали 15 "жонок Астороханьского полону" [ПСРЛ 1914: 576].

Астрахань была взята на этот раз навсегда. Черемисинов и Колупаев укрепляются в городе, "как им безстрашно сидеть, и по Волге казаков и стрелцов роставили и отняли всю волю у Нагай. у Астороханцов рыбные ловли и перевозы все" [ПСРЛ 1914: 576]²²⁸. Дервиш, однако, не приехал к московским представителям: 23 сентября головы прислали новое письмо, в котором говорилось, что хан "шерть свою изменил, а крепит его, от государя отводит от нашего Атаман Дуван²²⁹, крымского царя воевода" [ПСРЛ 1914: 576].

Примечание 228. Важнейшим перевозом был так называемый "Ханский брод" между Сеитовкой и Ак-Месджидом [Небольсин 1852: 108]. Конец примечания.

Примечание 229. Это тот самый "Атман", т.е. Осман-дуван, присланный Девлетом на помощь Дервишу. Конец примечания.

Осенью 1556 г. Исмаил помирился с Юсуфовыми потомками, и они вместе начали военные действия против Дервиша. Ногаи дали шерть астраханским воеводам. Юнус, преследуя Дервиша, отбил у него артиллерию, присланную из Крыма, и отправил её в город И. Черемисинову и М. Колупаеву. Потеряв всех своих союзников, не имея никаких надежд на возвращение престола, преследуемый ногаями, Дервиш бежит в Азов, под османскую защиту, а оттуда в Мекку.

Воеводы тем временем были заняты налаживанием отношений с немногочисленным и рассеянным долгими неурядицами населением ханства — черными "улусными" людьми, т.е. не горожанами, которых, вероятно, к тому времени почти не осталось (в том числе и в живых), а с жителями ханских и бийских земель²³⁰{О социальной структуре ханства подробнее см. [Исхаков 2001: 117–118]}. И. Черемисинов им "велел жити по старому у города у Азсторохани и дань давати" [ПСРЛ 1914: 578–579].

Любопытное легендарное воспоминание о завоевании Астрахани сохранилось у кундровских татар. Некий Това-батыр, храбрый и смелый воин, воевал с русскими. Когда они пришли в город и заняли его, Това-батыр был в Царицыне и "оттуда стрелял в русских из пушек. Когда русские стали одолевать, Това не хотел им поддаться, бросился в Волгу и утонул. Возле Астрахани есть на небольшом бугре кладбище, называемое Сарай. На этом кладбище похоронен Това-батыр. Говорят, что когда Тажал²³¹ пророет гору и выйдет на наш свет, то Това-батыр встанет из земли и будет с ним воевать" [Мошков 1894: 65].

Примечание 231. Ад-Даджжал ("обманщик") — персонаж мусульманских эсхатологических сказаний, аналогичный христианскому Антихристу. Отсутствует в Коране, но часто упоминается в хадисах и сказаниях о грядущем конце света (см. [Ислам 1991: 55–56]). Конец примечания.

Имя предпоследнего хана, Ямгурчи, сохранилось в топонимике современного города: это Ямгурчеев мост через реку Кутум у главного городского базара Большие Исады, а также Ямгурчеева (Огурчеева) слобода за этим мостом²³². Ещё С.Г. Гмелин считал, что Ямгурчеев городок (слобода) — стан Ямгурчея, который он оставил при приближении московских войск [Гмелин 1777: 71].

Примечание 232. Среди ногайцев-юртовцев городского поселка Машаик живет семья Жингуршиныx, по семейному преданию, связанная происхождением с Ямгурчи [Арсланов, Викторин 1995: 339]. Конец примечания.

В российской историографии существует точка зрения, согласно которой завоевание Астрахани не входило в планы Ивана IV, присоединение города произошло как бы случайно. "Таким образом покорение и удержание Астрахани было вначале делом интриг степных князьков, и хотя оно удовлетворяло тщеславию названием Царства, но не было и не могло тогда казаться нужным "Московии", занятой борьбою на Западе, с трудом удерживавшей бунтующую Казань, и особенно устрашаемой со стороны Крыма" [Соколов 1845: 44–45, 46]. Мнение о зависимости астраханских ханов от ногаев, Большой Орды, а также от ханов Казани и Крыма было очень распространено в российской и зарубежной историографии (см., например, [Соколов 1845: 44; Степанов 1970: 339]). Падение Астраханского государства часто объяснялось распадом Ногайской Орды и последовавшим переселением так называемых Малых ногаев со средней Волги: вакуум власти был немедленно заполнен донскими казаками [Kortepeter 1974: 27]. Роль города в судьбе ногаев ярко выражена в словах посла ногайского бека Уруса "Аллагула Омилдеша" в Стамбул, сказанных И. Судакову в 1587 г.: "…а меня Урус князь послал к турскому салтану, чтобы турской салтан на Уруса князя и на всех мурз не пенял, что учинилися в государя московского воли, чья будет Астрахань и Волга и Еик, — тово будут вся Ногайская Орда" [Судаков 1891: 62]. Как видим, завоевание Астрахани не случайность, а результат вполне продуманной, поэтапной политики Москвы.

Стремление Москвы овладеть землями Джучиева улуса и таким образом стать наследницей этого государства достигло своего апогея к середине XVI в. Взятие Казани в 1552 г. и подчинение Астрахани (в два этапа) не остановили московское правительство. На очереди стоял Крым [Курбский 1914: стб. 238–240; Кушева 1963: 196–198]. Проект царского правительства предусматривал смещёние хана и замену его московским ставленником Янтемиром (сыном астраханского хана Дервиш-Али). Однако столкновение с Крымским ханством было чревато конфликтом с Турцией. Московская политика поддержания мира с султаном, проводившаяся с момента установления дипломатических отношений между двумя государствами, не изменилась и в 50-е годы. Турция следовала той же тактике. Две державы не вступали в открытые конфликты. В 1554 г. Иван официально отклоняет просьбу черкесских князей дать им помощь против султана, так как "турской салтан в миру с царем" [ПСРЛ 1906: 259]. После удачного набега на Крым А.Ф. Адашев освободил всех захваченных турок, потому что "с Турским государь в дружбе и воевати его не велел" [ПСРЛ 1906: 318]. Проект так называемой "антитурецкой" коалиции Московского государства и Литвы в 1555–1559 гг. [Флоря 1979: 71–83] в действительности не предполагал совместной борьбы с Османской империей (в документах, относящихся к попыткам Москвы сколотить этот блок, Турция не называется), а предусматривал наступление только на Крым. Вопрос возможного участия Турции в судьбе ханства в случае нападения на него московских и литовских сил в консультациях двух сторон был обойден.

Завоевание Казани и Астрахани вызвало крайне негативную реакцию в Крыму, однако реальная реакция Турции на эти события нам неизвестна. Никаких враждебных Русскому государству действий Стамбул не предпринял. Османская империя осталась абсолютно безучастной к судьбе этих государств. Вместе с тем в Крыму, видимо, были склонны винить Стамбул в том, что его позиция не позволила и крымским ханам противопоставить что-то русским завоеваниям. Данных об этом для 50-х годов XVI в. у нас нет, но по крайней мере значительно позже, в XVIII в., настроения, отражающие стремление Крыма к гегемонии среди джучидских государств, существовали. В так называемой Исторической справке последнего крымского хана, Шахин-Гирея, русскому резиденту Константинову, источником для которой послужили какие-то крымские исторические сочинения, не дошедшие до нас, было сказано: "И как заведение и низложение ханов крымских зависимо стало от Порты Оттоманской, то сие принесло великий ущерб татарским делам и умаление их силам, почему в 960 г. царь Василий Иванович Гаджи Тархан городом завладел, а в 970 царь (имя в подлиннике пропущено. — И.З.) казанскую крепость присоединил к российскому государству" [Дубровин 1887: 482]. Несмотря на неверную хронологию и ошибочное имя русского "царя", это сообщение, видимо, отражает реальную позицию ханов по отношению к завоеваниям Москвы и недовольство Крыма турецкой позицией в данном вопросе.

Благодаря умелым действиям московских дипломатов к концу 50-х годов XVI в. значительное число ногаев было привлечено к планам царя по завоеванию Казани и Астрахани. Фактический нейтралитет большинства ногайских мирз при взятии Казани и их действенная помощь в решении "астраханского вопроса" сыграли на руку Москве. Попытки турок обратить ногайских мирз против Московского государства (посольство Чауша Ахмеда) [РГАДА, ф.127, оп.4, л.11-11об., 33, 36, 39-40об., 53 и др.] успеха не имели.

В записках османского адмирала египетского флота Сейди Али Рейса, совершившего беспримерное путешествие по странам Азии с 1554 по 1557 г. [Haji Khalifeh 1831: 72–77; The Travels 1899], содержатся интересные сведения о положении в прикаспийских степях в начале 1557 г., т.е. сразу же после взятия московскими войсками Астрахани. Ещё в Хорезме адмирала и его спутников предупредили: "…мангиты даже хуже, чем узбеки, и, когда они видят чужеземцев, они непременно захватывают их для русских", которые поощряли эту практику [The Travels 1899: 80]. В Шаме (между Хорезмом и Волгой) путешественники встретили нескольких мусульман, возвращавшихся после хаджа. По их словам, все пути в степи были перекрыты, "Астрахань взята русскими, Ахмед чауш сражался с ними", а турецкий ага был взят в плен мирзой Арсланом. Сейди Али вынужден был повернуть [The Travels 1899: 81].

Таким образом, ногаи в это время придерживались прорусской ориентации. По данным документов из "Реестров важных дел", в 1559 г. ногаи принимают активное участие в осаде Азака и военных операциях в Приазовье [launch 1993: 41, № 79]. Среди ногаев были и настроенные протурецки, на рубеже 1550-1560-х годов бежавшие в Бессарабию, в Буджак [Трепавлов 1998: 135]. Ногайская аристократия ещё очень долго выбирала между Москвой и Стамбулом [List 1964: 450]. Однако судьба большей части улуса Джучи уже была Предопределена: нейтралитет Османской империи в решении внутри-джкучидских проблем позволил Московскому государству выиграть спор с Крымом и захватить к середине 50-х годов XVI в. значительную территорию бывшей Золотой Орды.

В Европе завоевание Астрахани прошло практически незамеченным, да по-другому и не могло быть: о существовании Астраханского Хннства там было попросту неизвестно. Европейские умы питались старыми сказками о Великом хане, или императоре Татарии, который Правит где-то чуть ли не на границе с Китаем и к тому же, может быть, христианин. В 1554 г., например, Доменико Тревизан писал в своей реляции об Османской империи о главе, или императоре, Татарии, которого зовут Gran Cane di Tartaria и который правит страной, простирающейся севернее Каспийского моря, частью граничащей с провинцией Кафы [Trevisano 1842: 135]. Да и в Московском государстве взятие Астрахани не вызвало почти никакого отклика, как будто после московского триумфа 2 октября 1552 г. это было уже делом вполне заурядным [Huttenbach 1988: 65].

О потомках астраханских ханов известно не так много. Сведения о Дервиш-Али ограничиваются его уходом в Мекку. А.Н. Курат считал, что Дервиш и Ямгурчи со своими приближенными жили после падения города в Турции [Kurat 1961: 12]. Й. Озтуна полагал, что Дервиш вместе со своим наследником бежал в Азов и нашел прибежище в Османской империи [Oztuna 1989: 553]. Эвлия Челеби в своем сочинении упоминает среди хешдеков каких-то займов и падишах-заде, которых комментаторы его труда считают "потомками астраханских ханов" (см. [Эвлия 1979: 133, 234, примеч.10]). В данном случае это скорее не так. Займами в Османской империи назывались владельцы крупных ленных владений — зеаметов (с годовым доходом от 20 000 до 99 999 акче). Этими займами могли быть представители ногайской или башкирской знати. Кто такие падишах-заде, сказать труднее, но вряд ли это потомки астраханских Джучидов. Отдельные представители хаджи-тарханской аристократии выбрали путь служения России. Так, например, в 1565 г. "астраханские мурзы" участвовали в боевых действиях с Литвой на московской стороне [Разрядная 1974: 20]. Прибывавшими в столицу и Подмосковье выходцами из джучидских ханств занимался Посольский приказ. Для второй половины XVI в. имеется такое указание источника: "…да в том же приказе ведомы донские казаки, татаровя крещёные и некрещёные, которые в прошлых годах взяты в полон из Казанскаго, Астраханскаго, Сибирскаго и Касимовскаго царств, и даны им вотчины и поместья в подмосковных ближних городах…" (цит. по [Хайретдинов 2003: 55]).

Вероятно, некоторые астраханские Джучиды бежали в Крым и принимали участие в набегах на московские земли. Так, 30 июля 1572 г. какого-то астраханского царевича московские войска взяли "жива" между Молодями и Лопасней в ходе Молодинской битвы (26 июля 3 августа 1572 г.) [Бурдей 1963: 71–72]. В грамоте Девлет-Гирея, направленной тогда в Москву, говорилось: "Казань и Асторохань дашь и с ротною своею грамотою и ключи астороханъские и казанъские одному своему олпауту на руки дашь и с любовною своею грамотою-своих детей и князей и веременников ротные грамоты взяв…". Однако вскоре после поражения под Молодями крымский гонец Шигай пере' давал слова Девлет-Гирея Ю. Темирову: "И царь бы и великий князь дал мне Казани и Асторохани. А не даст Казани и Асторохани, и он бы дал одну Асторохань для того, что ему соромно от брата своего от Турского, что он со царем и великим князем воюетца, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет, и ничего с ним не учинит". В обмен на это Девлет-Гирей обещал не нападать на Московское великое княжество [Бурдей 1963: 75–76].

Несмотря на призыв к ногаям продолжать кочевание, какая-то часть их после завоевания города все же ушла в крымские владения. По мнению Тунманна, крымские ханы, преемники Мухаммед-Гирея, во время войн с астраханскими ногаями переселяли пленных, а также добровольно покинувших Волгу на Кубань. Особенно много ногаев переселилось туда во время и после "разрушения астраханского государства" [Тунманн 1991: 62]. Если основная часть ногаев и татар после взятия города московскими войсками ушла в Крым, то, вероятно, гораздо меньшая часть после бегства оказалась у границ Речи Посполитой на Волыни и Подолии [Baranowski 1950: 133; Borawski 1977: 300].

После присоединения "мурзы и черные татары", оставшиеся в городе, были записаны в службу и должны были платить ясак. Они получили название юртовые, или домовные, а оставшиеся в степях под управлением покорившихся князей — кочевные. Последние очень скоро исчезают с исторической арены. По мнению В.Н. Татищева, среди юртовых татар более ста человек были "мурзами", "они тогда пожалованы всеми учюгами и землями, как они прежде имели, и сверх того по заслугам определено жалованье. Но их и землях, сколко у кого тогда было подданых, ничего нигде по гисториам и делам не видно" [Татищев 1996: 37]. Ясашные, или черные, татары, которые платили подати при ханах и выполняли ханские повинности, были оставлены в том же положении: размеры ясака не изменились. При Борисе Годунове число таких ясашных татар достигало 25 тысяч "луков"²³³. Земли, которыми владели эти татары до взятия города, были оставлены в их распоряжении (пожалованы вновь), однако опись этих земель не была произведена. Отсутствовала подобная опись и применительно к княжеским землям [Татищев 1996: 37, 39].

Примечание 233. В. Фукс и М. Кунин писали, что всех татар после покорения Астрахани было 25 000 семей [Фукс, Кунин 1858: 114]. А.А. Гераклитов и Г. Газиз (Губайдуллин) считали, что в Астраханском ханстве было около 500 князей и мирз ("белая кость") и около 10 000 "черных" людей, плативших ясак [Гераклитов 1923: 91; Газиз 1994: 90]. Конец примечания.

Присоединение Астрахани к Московскому государству в 1554–1556 гг. не означало окончательного закрепления в регионе царской власти. По мнению целого ряда историков, русские ещё довольно долго не чувствовали себя хозяевами нижней Волги: под контролем Москвы находилась лишь узкая прибрежная полоса великой реки. Возможно, именно в этой неустойчивости, пограничного положения города во второй половине XVI в. следует искать причины активной Роли Астрахани в событиях Смуты, а также опасности возможного "отложения" (присоединения к Персии) города от Московского государства в начале XVII в. (см. [Вернадский 1939: 94, 116]). Тема отпадения "государства Астороханского" от Москвы сплошь и рядом звучит в исторических произведениях, повествующих о периоде Смуты [Памятники 1909: стб. 108].

Между прочим, в русских пословицах, записанных в XVII в., тема отдаленности Астрахани и опасности волжского пути ещё очень сильна: "Ахтуба пуста, а без караула не гуляй", "Астрахан далече, а Сибирь и дале того", "Гулял млад в низ²³⁴ по Волге, да набрел смерть близ не в долге" [Старинные 1899: 74, 77, 92].

Примечание 234. В последней пословице раздельное написание "в низ", возможно, имеет глубокий смысл: "низ" — дельта реки, т.е. Астрахань. Конец примечания.

В Крыму очень долго не могли смириться с завоеванием Казани и Астрахани. Москва фактически предложила выкуп за переход волжских ханств под свою юрисдикцию — надбавки к наибольшей, имевшей место ранее сумме поминок, и крымская сторона после длительного сопротивления согласилась на это [Фаизов 1994: 53].

Крымские ханы ещё и в середине XVII в. были уверены в том, что ханства удастся отвоевать (или по крайней мере надеялись на это) [Soysal 1939: 35, 41, 56]. В пакте между Польшей и Крымом в 1654 г. специально оговаривалось, что в случае войны Крыма с Москвой, когда Крым с божьей помощью завоюет Эдждерхан, Казань, Терек и Туру, король не будет против этого (а также того, что все другие исламские земли, народы татарского и ногайского происхождения будут принадлежать крымским ханам) (см. [Inalcik 1986: 188–189]). Согласно турецкой рукописи, принадлежавшей Одесскому обществу истории и древностей, после завоевания Астрахани московскими войсками Девлет-Гирей "пошел и освободил этот город, но когда возвращался назад, предводительствуя 90 000 войском", на него напал "поселившийся в России и славный отважностью между неверными, выкрест из персидских армян Шир-Мердун, ошибочно называемый Шир-Медом"²³⁵{Речь идет о Шереметеве}. В ожесточенной битве хан победил врага и вернулся в Крым [Негри 1844: 384]. Возможно, что это свидетельство — отражение событий астраханского похода крымских и османских войск в 1569 г. Даже после поражения 1572 г. (Молодинская битва) Девлет-Гирей продолжал настаивать на своем требовании посадить царем на Казани и Астрахани Адиль-Гирея (его сына). В какой-то момент московская дипломатия согласилась на уступку Астрахани в обмен на обязательства Девлет-Гирея выступить на стороне Москвы в борьбе за Украину. При этом в Москве не строили иллюзий относительно действенности этих обязательств. Один из сановников в Крыму так говорил московскому дипломату: "…а хоти ныне князь великий и отдаст Казань и Асторохань, а и тем царя не утешит же. А ведь государь бусурманский хотя и правду даст, а князь великий ему Казань и Асторохань даст, царю и тогда воевати ж" (цит. по [Бурдей 1963: 50, 63–64]. В середине 70-х годов XVI в. Москва всерьез допускала возможность нового крымского похода на Астрахань и старалась заручиться поддержкой ногаев на этот случай [Посольская книга 2003: 40].

Османская дипломатия также вынашивала определенные планы относительно низовьев Волги — удобного стратегического плацдарма для удара по сефевидскому Ирану — заклятому врагу османов на востоке. Известный османско-крымский поход на Астрахань 1569 г. — лишь один из эпизодов политики султанов на Северном Кавказе и в Причерноморье. В начале 70-х годов в связи с московским походом Девлет-Гирея Селим II пытался решить астраханскую (и казанскую) проблему в пользу Крыма, однако никаких определенных шагов все же не было предпринято [Bennigsen 1967: 443; Lemercier-Quelquejay 1972: 556–558]. В конце мая 1593 г. один из крымских вельмож — приближенных хана, аталык Ямгурчи, сообщал московскому посланнику С. Безобразову о планах султана: "…одноконечно на зиму турской хочет итти к Терке и наряд весь у него готов в Кафе, а идти… ему на Ливну, да с Ливны поворотить к Астарахани и к Терке". Причиной готовившегося похода были грабительские набеги терских казаков [Безобразов 1892: 81]. Это сообщение — одно из последних свидетельств османской активности в астраханском направлении.