Глава III. Астраханское ханство в 1502–1514 гг Абд ал-Керим

Зайцев Илья Владимирович
Доктор исторических наук.

 

После разгрома в 1502 г. Большой Орды Менгли-Гиреем в ноябре того же года хан пишет своему союзнику московскому великому князю Ивану: "…отца своего цареву Орду достал еси… А нынечя из Асторокани человек мой приехал, Шиг-Ахмет в Асторокань приехал, Багатырь царевичь, да Аблекеримова брат, а вышед, с ним корешевались; а к Сеит-Махмуту царевичю человека послали. А в нагаи к салтан Ахмат мырзе человека послав, говорили с ними" [РИО 1884: 445]. Необходимо внести поправку в чтение этого отрывка, предложенное публикаторами текста. Вероятно, здесь следует читать: "…Шиг-Ахмет в Асторокань приехал. Багатырь царевичь да Аблекеримова братьа вышед, с ним корешевались…". "Аблекеримова братьа" упоминается после в материалах несостоявшегося посольства Ивана III с И.Н. Беклемишевым к Менгли-Гирею (конец февраля 1503 г.): "…а что тебе сказывал про Шиг-Ахметя царя твой человек, — писал великий князь хану, — что будто содиначилися с ним Багатырь царевичь и Аблекеримова братьа (курсив мой. — И.З.) и нагаи, а хотят идти на тебя: и к нам на зиме сей пришли наши люди из Азторокани, Копил с товарыщи; и они сказывают, что Шиг-Ахмет царь и Хозяк царевичь⁸²{Брат и калга Шейх-Ахмеда} у Азто-Рокани, тут де им и зимовати; а у них деи их людей мало, толко с пять сот человек; а болшие деи люди у Хозяка у царевича, и Хозяк царевичь хочет к нам ехати, а Багатырь деи царевичь хочет в Азторокань Сеит Махмута царя, или Шиг-Ахметя царя; а Аблекерима деи не хотят в Азторокани" [РИО 1884: 456].

Перед сыном Ахмеда стояла цель создать коалицию, в которую вошли бы ногаи и представители астраханской династии, зависимой от ногаев [Сафаргалиев 1952: 39]. Как доносил в Москву русский посол в Крыму Алексей Заболотский, "а про Ши-Ахмата, государь, весть ко царю к Менли-Гирею, что рекши царь Ши-Ахмат содиначился с своею братьею и с дядею с своим со царем с Аблекеримом, да и с Нагаи; а хочет идти на Менли-Гирея" [РИО 1884:451]. Однако сил для этого у Шейх-Ахмеда было явно мало [РИО 1884:456–457]. В этих условиях он, видимо, решает прибегнуть к дипломатической поддержке со стороны Османской империи. "А царь, государь, Ши-Ахмат, кажут, послал своего посла во Царьгород к турскому", — писал Заболотский в Москву [РИО 1884: 451]. Иван III в ответ на просьбу Менгли обещает ему помощь против Шейх-Ахмеда, однако этим конфликтом он был, по-видимому, озабочен не столь сильно. Гораздо больше его интересовали планы Менгли относительно Литвы.

Астраханцы тем временем не стесняли себя ни в отношении московских послов в Кафу, ни в отношении к послам шахзаде: они были ограблены, а много турок побито насмерть [РИО 1884: 462].

В 1503 г. Шейх-Ахмед, видимо отчаявшись сплотить вокруг себя антикрымские силы, вновь присылал к Ивану с просьбой "достать" ему Астрахань в обмен на отказ от союза с королем. Первый раз он просит об этом у Ивана ещё в 1502 г. (до октября) [РИО 1884: 435, 482; Карамзин 1998: 189, 307–308, примем. 527]. Но дожидаться помощи Москвы Шейх-Ахмед не стал и в начале июля 1503 г. осадил Астрахань вместе с сыном ногайского Мусы Султан-Ахмед мирзой⁸³{Если это действительно он, то любопытно, что в мае или июне того же года тот же Султан-Ахмед возглавлял ногайское посольство в Крым}, "а с Багатырем царевичем и с Аблекеримом царём ратны", — писал Иван III в Крым Менгли-Гирею в августе того же года [РИО 1884: 486]. В сентябре 1503 г. в наказе московскому послу в Крым И.И. Ощерину предписывалось говорить Менгли-Гирею наедине: "А яз (т.е. Иван III. — И.З.), аж даст Бог, хочю ему (Шейх-Ахмеду. — И.З.) Азторокани доставати болшое твоего для дела, брата моего, чтобы от него тебе и твоему юрту лиха никоторого не было" [РИО 1884: 489].

Перспективе обрести Астрахань с помощью великого князя Шейх-Ахмед предпочел попытку найти понимание у Баязида II. В августе 1504 г. Менгли-Гирей писал Ивану: "Ших-Ахмет царь з братьею своею, с Хозяком и с Хапеком со царевичи, оное осени вмести приехали из Нагай в Киев, и от Киева к Белугороду поехали, а от Белагорода хотели к Баазит салтану ехати. И Баазит салтан послышел то, что Ших-Ахмет царь с братиею к нему едут, и он против их пашу послал с тем: коим путем к нам есте пришли, тем путем и назад пойдите, вас мы не знаем, нам друг и брат Менли-Гирей царь; кто Менли-Гирею царю друг, и мы тому друзи, а кто Менли-Гирею царю недруг, и мы тому недрузи; вы Менли-Гирею царю недрузи стоите, в нашу отчину вам пути нет, куды вам въехати. Так молвя. И преведчи его в Белгород салтановы люди, да из Бела города их выбили. И сее зимы, с первозимья, наши дети были в Новомгородке; и они, послышев Шиг-Ахмета, за ним гонялися… И Шиг-Ахмет, и Хозяк, и Халек, и Алчин⁸⁴{Это не имя, а клановая принадлежность Тохтамыша. Он был из алчинов. Ср. с "Алчиновым местом" в Золотой Орде, аналогичным "Айдарову месту" при крымском хане. См. [Сыроечковский 1940: 36]} Тактамыш, восмь их, в Киев прибегли; и киевский воевода князь Дмитрей поймав, их на Вышгород ввел" [РИО 1884: 509].

Бегство Шейх-Ахмеда и его братьев в Белгород за помощью султана было чистой авантюрой. Возможно, братья апеллировали к старинной дружбе, связывавшей их отца и Мехмеда II Фатиха. Вряд ли это растрогало османов. Турция никогда бы не пошла на смену хорошо знакомого и угодного Менгли-Гирея кем-либо из Ахмедовых сыновей, поведение которых было трудно предвидеть. Именно поэтому в Стамбуле решили остаться безучастными к просьбам Шейх-Ахмеда и фактически нейтральными к сложившейся ситуации, не предпринимая резких шагов. Турция предпочла, чтобы события развивались практически без её участия. Распри Чингизидов её не интересовали. Авантюра сына Ахмеда закончилась плачевно.

По М.Меховскому, М.Бельскому и М.Стрыйковскому, события развивались несколько иначе: приехав в Белгород, Шейх-Ахмед хотел отправиться морем в Константинополь, чтобы просить у султана помощи против Польско-Литовского государства. Однако, узнав об этом, султан приказал белгородскому санджакбею⁸⁵ поймать хана, но тот бежал к Киеву, где попал в плен [Меховский 1936: 65–66; Bielski 1830: 69; Stryjkowski 1978: 568–569].

Примечание 85. Санджакбей — правитель санджака (военно-административной единицы в Османской империи, подчиненной более крупной военно-административной единице — эйяпету) глава его вооруженных сил. Назывался также мирлива или позже мутасаррыф. Конец примечания.

Великий князь литовский Александр II пытался оказать давление на Менгли-Гирея, воспользовавшись тем, что дети Ахмеда оказались в его руках. Иван успокаивал хана, напоминая ему судьбу Сейид-Ахмеда: "Ино у Литвы того обычаа нет, чтобы кого поймав, да пустили" [РИО 1884: 552]. Шейх-Ахмед на сейме в 1505 г. в Радоме произнес оправдательную речь перед панами и королем Александром и был отпущен из заключения в "Заволжскую" (Ногайскую) Орду к Каспийскому морю искать помощи против Крыма и Москвы [Bielski 1830: 79; Stryjkowski 1978: 577–578]. В "Чингиз-наме" Утемиш-хаджи сказано, что хан вернулся в свой улус — Астрахань ("пришел в свой вилайет Хаджи-Тархан") [Утемиш-Хаджи 1992: л. 41а].

Кто владел городом сразу после 1502 г.? С. Шарафутдинов считал, что Абд ал-Керим правил в Астрахани с 895 по 910 г. х., т.е. в 1489/90-1504/05 гг. [Шеджере 1906]. Видимо, этой же традиции следовал Р.Р. Арат [Arat 1940: 680], а позже и М. Сарай, утверждавший, что Абд ал-Керим правил до 1504 г. Причем одновременно, противореча себе, писал о том, что после разгрома Большой Орды Менгли-Гиреем в 1502 г. Астраханское ханство было подчинено Крыму, а в дела астраханских ханов часто вмешивались крымцы [Saray 1994: 269–270]. Первым независимым астраханским ханом называет Абд ал-Керима и И. Вашари [Vasary 1986: 312–313].

А.З.В. Тоган считал, что с 1502 по 1532 г. в Астрахани правил внук Ахмеда, сын Сейид-Ахмеда, Касим. В хранилище рукописей дворца Топкапы в Стамбуле сохранилась уникальная рукопись (№ 2937)⁸⁶, переписанная в конце XV в. или начале XVI в. в Мавераннахре или в Хорасане. Согласно приписке на её полях, в начале XVI в. она принадлежала Касиму. Это единственный сохранившийся до наших дней манускрипт "Шуаб-и панджгана" — третьего тома "Собрания летописей" Рашид ад-Дина, составленного между 1306/07-1310/11 гг. Сочинение посвящено генеалогии царствующих династий "пяти народов": тюрок и монголов, мусульман (арабов), евреев, франков и китайцев. А.З.В. Тоган предположил, что рукопись могла быть подарена Касиму его другом ханом Мухаммедом Шайбани после завоевания последним Бухары и Самарканда в самом начале XVI в. [Togan 1946: 370–371; Togan 1962: 68; Стори 1972: 306–308]⁸⁷.

Примечание 86. А.З.В. Тоган в одной из своих публикаций ошибочно передавал номер рукопи си — 2932 [Togan 1962: 68]. В том, что ее номер в действительности АЛИ 2937, убеждает ссылка в статье Э. Есин [Esin 1989: 114–115]. Конец примечания.

Примечание 87. Шейбани действительно был очень тесно связан с волжскими Джучидами; так например, он прислал казанскому хану Мухаммед-Эмину двух музыкантов — бывшею придворного Хусейна Байкары Гулям-и Шади, сына декламатора Шади, и Бульбул [Харави 1966: 26; Validi 1927: 27; Hofman 1969: 167–168]. Ханы как будто бы были да же друзьями. Конец примечания.

У Сейид-Ахмеда действительно был сын Касим. Более или менее уверенно можно утверждать, что он правил в Астрахани в 1532 г. Править же 30 лет (с 1502 по 1532 г.) в Астрахани Касим не мог: этому противоречат все известные источники. Астраханским ханом после 1502 г. был Абд ал-Керим.

Выяснить точную дату вступления Абд ал-Керима на престол не представляется пока возможным. В архиве Посольского приказа хранились "Книги астороханские с лета 7016-го по лето 7025-го, при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии, как был в Асторохани Обдыл-Керим царь" [Описи 1960: 106]. Таким образом, Абд ал-Керим правил в Астрахани с 1508 по 1517 г. М.Г. Сафаргалиев считал, что Абд ал-Керим правил до 1515 г., когда на престол вступил его брат Джанибек [Сафаргалиев 1952: 40]; далее увидим, что хронология эта неправильна.

Мы знаем имя одного из приближенных хана Абд ал-Керима — им был хытай Баба-Али-бий: "…некто Хатай (хытай) Баба-Али-бий (خطاى بابا على بى) был великим беком (улуг бек) и наибом хаджитарханского хана Абд-ал-Керима. После смерти упомянутого хана совершил паломничество в Мекку и вернулся хаджи. После этого пришел на службу к Султан Гази-султану" [Утемиш-Хаджи 1992: л.546] (см. также [Бартольд 1973: 166]). К сожалению, это сообщение Утемиш-хаджи практически ничего не дает для выяснения хронологии правления Абд ал-Керима. Султан Гази-султан, старший сын Ильбарса (по "фирдаус ал-Икбал" Муниса, — сына Буреке, сына Йадгара, сына Тимур-Шейха, сына Хаджи-Тули, сына Араб-Шаха, сына Фулада, сына Менгу-Тимура, сына Бадакула, сына Джочи-Бука, сына Бахадур-хана, сына Шибан-хана), был убит во время смуты в середине 30-х годов XVI в. Шибанидом Аванешем (сыном Аминека/Имнака) в Шахр-и Вазире [МИКХ 1969: 441; Бартольд 1973: 166], по Абу-л-Гази же это убийство произошло в Ургенче [Абуль-Гази 1906: 195]. Вероятно, улуг бек Абд ал-Керима Баба-Али перешел на службу к Султан Гази-султану после смерти астраханского хана (может быть, до 1514 г.; см. ниже), но когда это произошло, можно лишь предполагать.

Племя хытай, к которому принадлежал Баба-Али, неоднократно упоминается при описании событий 30-60-х годов XV в. среди племен и родов Узбекского улуса — государства, созданного ханом Абу-л-Хайром. Представители этого племени были сподвижниками основателя державы и остались верны его внуку Абу-л-Фатху Мухаммеду Шайбани во времена его казачества. Племя хытай упоминается и среди 92 "узбекских" племен ("племена-илатийа", т.е. "кочевые племена"), список которых содержится в труде Сайф ад-Дина Ахсикенти "Маджму ат-таварих", написанном в Фергане в XVI в. [Султанов 1982: 8, 15–16, 30]. Племя иль китай имелось в XVI в. и у ногаев: к концу века в документах упоминается совместное пребывание на кочевых стойбищах ногайских китаев и кипчаков, а в начале XVII в. эти два племени-иля окончательно слились [Трепавлов 1998а: 111].

Обратимся к титулам и должностям, которыми обладал Баба-Али-бий. Улуг бек (или "улубий", дословно "великий князь") — официальный полный титул правителя Ногайской Орды, равнозначный золотоордынским формулам амир ал-умара и беклербек (беглербег). Титул "великий князь" сопровождает, как правило, в источниках имя беклербека Эдиге, предка мангыто-ногайских биев [Трепавлов 2000: 359]. Баба-Али занимал при Абд ал-Кериме ту же должность, что и внук Эдиге мангыт Темир бен Мансур при сыне Махмуда Касиме.

Термин наиб (заместитель, представитель, уполномоченный) в самом общем смысле прилагался к человеку, назначенному заместителем другого на любой официальной должности. В мамлюкском государстве этот пост имел более специфическую окраску: наибами назывались уполномоченный султана или его заместитель, вице-султан, а также губернаторы областей. Позднее в персидском и турецком, а также в арабском термин приобрел значение должности судьи, назначенного заместителем или уполномоченным кади для отправления правосудия [Gibb, Davies 1987: 837]. Так, должность наиба существовала в Крымском ханстве и дожила до начала XX в. Как писал Ив. Александров, наибы в Крыму избираются "обыкновенно всем обществом без соблюдения каких-либо формальностей из лиц почетных, по преимуществу преклонного возраста, пользующихся уважением и доверием всего общества и хорошо знающих коран и шариат. На обязанности наибов лежит исполнение поручений мухаммеданского духовенства в тех случаях, когда по вопросам, касающимся различных отношений мусульман между собою, возникают споры, могущие быть разрешенными исключительно только на основании шариата. Так, им поручается привести к соглашению наследников… примирить супругов… и т.п." [Александров 1912: 669–670]. Вероятно, в тексте Утемиш-хаджи должность Баба-Али означала примерно то же, что и пост улуг бека. Это подтверждает мысль В.В. Трепавлова, что отдельные элементы ногайского административного устройства имели влияние в Астраханском ханстве [Трепавлов 1995: 37].

Утемиш-хаджи, автор "Чингиз-наме"⁸⁸, был знаком с ещё одним астраханцем, которого звали Хаджи Нийаз (حاجى نيا). "В вилайете Хаджи-Тархан был знаменитый своим богатством человек по имени Хаджи Нийаз" [Утемиш-Хаджи 1992: л. 42а, 97] (см. также [Бартольд 1973: 166]). К сожалению, Утемиш-хаджи не сообщает подробностей о положении и жизни этого человека. Из его рассказа становится ясно, что Хаджи Нийаз был удачливым купцом, видимо связанным торговыми интересами со Средней Азией.

Примечание 88. Об этом произведении см. одну из последних сводных работ [Gtilensoy 2002 2002: 15'20]. О рукописи "Чингиз-наме" А.-З. Валидова см. [Салихов 2001: 44,98–99,103]. Конец примечания.

В письме московского дипломата Кубенского (октябрь 1500 г.) упоминается некий астраханец "Хонеяз". Его брат "Ахмолна" "сидел" в Москве вместе с другими астраханскими купцами ("гостями"), вероятно, в заключении. Аблез-бакши (московский приказной деятель, ведавший в Посольском приказе переводами с татарского и других восточных языков, ему московская канцелярия обязана более подробными записями в крымских посольских книгах и усложнением их структуры)⁸⁹ как будто бы написал "Хонеязу" письмо, в котором предлагал ему, чтобы хан Абд ал-Керим, выдвинувшись к Дону, стерег московского посла и гостей. Захватив дипломата и купцов, Хонеяз мог бы обменять их на Ак-моллу [РИО 1884: 333–334]. Во-первых, упомянутый "Хонеяз" — скорее всего не кто иной, как уже известный нам Хаджи Нияз. Как видим, его брат Ак-молла с другими астраханцами вел торговые операции в Москве, а сам Хаджи Нияз не брезговал работорговлей. Во-вторых, это лишнее свидетельство определенного контроля Абд ал-Керима над городом в 1500 г.

Примечание 89. Как заметил М. Бережков, до 1490 г. включительно в первой из крымских посольских книг упоминаются одни только отпуски в Крым, и хотя говорится о крымских послах, приезжавших в Россию, но подробного изложения нет. С апреля же 1491 г. излагаются попеременно и одинаково подробно то крымские приезды, то русские отпуски. М. Бережков связал это явление с первоначальным отсутствием намерений включать в книгу переводные документы, "очень многочисленные, очень не легкие для перевода и для чтения… впоследствии же времени посольские речи крымские и ярлыки, как видно, показались более важными и нужными для записывания в книгу в подробном, даже дословном виде, на случай справок при дальнейших сношениях с Крымом". Автор предположил, что большая полнота книг после 1491 г. связана именно с работой во внешнеполитическом "ведомстве" Абляз-бакшея (с 1489 г.), который Как Первоклассный специалист смог на должном уровне выполнять переводы документе [Бережков 1894: 15]. Конец примечания.

Возможно, что до 1508 г. Абд ал-Керим не обладал властью в городе или же обладал ею лишь формально, будучи зависим от ногайских мирз. В октябре 1504 г. Иван III послал ногайскому мирзе Ямгурчи грамоту, в которой было написано: "Да ваши ж люди азтороканци сего лета наших людей, рыболовей на Волзе, побили и пограбили… И ты бы… азтороканцев, кои наших людей, рыболовей на Волзе, побили и пограбили, велел показнити… И вперед бы еси своим людем да и азтороканцем заказал накрепко, чтобы нашим людем и нашим украинам лиха никакова не чинили, чтобы другу и недругу было что слышети. А не уймутся ваши люди азтороканци, а учнут наших людей, где приходите, ино нам, ож дасть бог, своих людей от азтороканцов бороните, как нам бог пособит" [Посольская книга 1984: 54] (см. также [Карамзин 1998: 275, примеч.309]). Таким образом, в это время в Москве какие-то права на Астрахань признавались за ногайскими мирзами, в частности за Ямгурчи. Ямгурчи был тесно связан с детьми Махмуда: его жена была их сестрой [Посольская книга 1984:53].

В 1505 г., как отмечено в Скарбовой книге Литовской метрики, в Литву пришли послы от "князей Ногайских посполу с тыми, послы заволскими" [Скарбовая книга 1898:27], т.е. ногайское посольство было отправлено вместе с посольством потомков Ахмеда и Махмуда. Ещё ранее, в 1503 г., ногайские послы также приезжали в Литву вместе с послами "царя Заволского" [Акты 1846: 354].

Косвенно о ногайско-астраханском "союзе" свидетельствует и эпизод московско-казанских отношений 1505 г. 24 июня 1505 г. произошел погром русских купцов на ежегодной казанской ярмарке. Московский посол М.А. Кляпик был арестован. Мухаммед-Эмин, правивший тогда в Казани, послал 40 000 казанцев, а также 20 000 ногаев — союзников хана к Нижнему Новгороду. В результате искусной обороны города пленными литовскими солдатами натиск на город был отражен, а ногайский князь — союзник Мухаммед-Эмина погиб в бою [Худяков 1991: 61–62]. Союзнические отношения Казани с ногаями объяснялись родственными связями хана: его женой была дочь мирзы Мусы. Как свидетельствует Холмогорская летопись, некоторые русские, попавшие в плен в Казани летом 1505 г., были разосланы Мухаммед-Эмином "во Асторокан и в Натай" [ПСРЛ 1977: 134]. Таким образом, в это время, вероятно через ногайское посредство, Казань была связана с Астраханью.

О возможности контроля ногаев над Астраханью и позже свидетельствует обращение русского правительства к Алчагир-мирзе (сыну Мусы) в 1507 г.: в памяти русскому посланнику в Ногайскую Орду Чюре содержалась просьба найти и вернуть в Москву некоего Мелеха, находившегося в плену в Астрахани "у Мустофарова Салтанова человека у Абдулы" [Посольская книга 1984: 64].

Видимо, до 1508 г. в Астрахани вообще не было какой-либо стабильной власти (по крайней мере какого-то одного конкретного правителя). В материалах второго несостоявшегося посольства Ивана III к Менгли-Гирею с И.Н. Беклемишевым (февраль 1503 г.) содержалась запись наказа послу. И.Н. Беклемишеву следовало говорить, что в тот год "царевичя и азтороканских царей люди" на Дону "посла нашего Александра, которого есмя посылали к кафинскому салтану, да и его посла Алакозя пограбили и людей наших торговых да и турков многих до смерти побили, а иных поймав, свели, а рухляди у них много поймали. И где было тебе за то на азтороканских царей и царевичев со мною стояти содинова, и ты их людей у нас просишь, а яз их держу того деля: хочу свое взяти" [РИО 1884: 462]. В этом документе потомки Ахмеда и Махмуда впервые названы астраханскими царями. Через несколько лет, в октябре 1508 г., Менгли-Гирей писал великому князю Василию, называя их так же: "И нынеча кто мне недруг, то и тебе недруг: астороханские Ахметевы и Махмутовы дети цари, Бог даст, как весна станет, поискать нам их…" [РИО 1895: 19].

Таким образом, мы весьма условно относим начало самостоятельного правления хана Абд ал-Керима в Астрахани к 1508 г.

Планы завладеть Астраханью не оставляли Менгли-Гирея вплоть до его смерти. Астрахань как наследница Большой Орды продолжала оставаться смертельным врагом Крыма. В сентябре 1508 г. Менгли-Гирей в письме великому князю Василию просит у него 10 труб ("да поделаны бы были к ним и ножны") для будущего астраханского похода [РИО 1895: 26].

Для окончательной победы над Астраханью Менгли-Гирей нуждался в помощи Москвы, прежде всего для блокирования города с Волги судами. Именно при Менгли-Гирее в Крыму возникает идея использовать московскую судовую рать для борьбы с Астраханью. Важность участия Москвы в этой акции оценивалась очень высоко. Один из крымских сановников, Баба-ших, в октябре 1508 г. писал Василию о Менгли: "Толко азстараханское дело учинишь, и он тебя и до смерти не останет, на том роту и правду учинил, той речи прямы… Воевав Азторохань, и после и наш и твой недруг король, оба нас вместе, молвит царь, умнем его воевати, как жито поспеет" [РИО 1895: 38–39].

Москва и Крым фактически ставили друг другу взаимно невыполнимые условия. Великий князь пытался склонить хана к борьбе с Литвой, обещая взамен помощь в войне с Астраханью, тогда как хан условием совместного ведения этой войны видел осуществление астраханского похода. После событий 1502 г. Москве было невыгодно поддерживать Крым в его борьбе с волжскими Чингизидами. Это грозило ненужным военным и политическим ростом Крыма, усилением его влияния на Казань, которую великие князья начинают рассматривать как "свой юрт", а также осложнением волжской торговли. Ситуация "рассредоточения" власти в джучидском пространстве в принципе устраивала Москву. Думать же о собственных планах относительно волжского устья в Москве было ещё рано. Отстраняясь поначалу от участия в борьбе за Астрахань, великие князья тем самым пытались не допустить резкого перевеса сил в одну из сторон. Военно-политический паритет, сложившийся в регионе в начале XVI в., грозил резкими переменами, но до них было ещё далеко.

Князья отговаривались от участия в астраханском походе, ссылаясь прежде всего на невозможность ведения войны на два фронта — с Литвой и Астраханью. В качестве доводов приводились и другие причины, иногда весьма надуманные. В.Г. Морозову, посланному с дипломатической миссией в Крым в марте 1509 г., следовало говорить царю: "А к Азтарахани, господине, государю нашему рати своей ныне и посылати не мочно, как судов там в тех местех и при отце его не делывали, да и ныне не делают и наряду служебного ныне допровадити туды не мочно, и государю нашему ныне рать своя на Азтарахань нелзе послати" [РИО 1895: 64]. В.Г. Морозову следовало всеми силами отказываться от "правды", по которой великий князь должен был бы по приказу Менгли-Гирея принимать участие в походе на Астрахань или Литву [РИО 1895: 65].

Уклончивая политика великих князей не находила понимания в Крыму. Отчаявшись получить помощь Москвы, Менгли-Гирей предпринимает попытку расправиться с врагом своими силами. В конце июля 1509 г. он пишет письмо великому князю московскому Василию Ивановичу, в котором объясняет причины своего похода на Астрахань и ногаев: "…от нагай от нашего недруга весть пришла, что Ямгурчеев сын Агыш мырза, да Ахмет-Ала мырза, да Ширяк-мырза в головах, да с ними сорок мурз содиначився с Абдыл-Киримом царем, да захотели нас воевати" [РИО 1895: 70]. Крымский вельможа Баба-ших также называет зачинщиком похода ногайского мирзу Агиша; тот будто бы "ца-Ря нашего (т.е. Менгли-Гирея. — И.З.) ни за што поставил" [РИО 1895: 70]. Против Менгли-Гирея выступала коалиция ногайских мирз и астраханского хана Абд ал-Керима, вероятно зависимого от ногаев.

Менгли-Гирей собрал 250-тысячное войско, во главе которого встал его сын Мухаммед-Гирей. Хан собрал "и иных своих детей и всех уланов своих и князей и Мангыта Азику князя⁹⁰{Знакомый нам Хаджике бен Мансур}, и Ширина Агыша князя, и Барына Довлет-Бахтыя князя в головах". Поход закончился победой крымских сил: "…мурз пограбили, улусы и куны, кони и верблюды, овцы и животину, ничего не оставив, взяв, привели. А недруги наши, кто же свою голову взяв, побежал, и нынечя наша рать над нашим недругом учинилась", — писал Менгли-Гирей в июле 1509 г. в Москву [РИО 1895: 70]. Пленных ногаев гнали через Перекоп будто бы целых двадцать дней [РИО 1895: 80].

Однако на этот раз Менгли-Гирей Астрахань не взял. Возможно, осада города не входила в планы похода 1509 г. или крымские войска не смогли справиться с этой задачей в одиночку. У Менгли-Гирея "толко то и есть чаяния на Астрахань, — писал Баба-ших великому князю Василию Ивановичу в конце лета 1509 г., — как ты ему брат его князь великий помочь учинишь" [РИО 1895: 80]. Этого не скрывал и сам Менгли-Гирей. В письме Василию он, ссылаясь на договоренности о присылке судовой рати, прямо писал: "И ныне ты князь великий Василей Ивановичь, брат мой, на нашего недруга на Абдыл-Керима мне своему брату пособлять ти надобе…" [РИО 1895: 71].

Сведения о походе 1509 г. сохранились и у польского хрониста Мартина Бельского, однако, согласно его изложению, хан потерял в битве двух сыновей и едва ушел сам [Bielski 1830: 123].