Сцена четвёртая: Рим летом 1914 года

Квиринал¹⁰¹ осудил австрийский ультиматум Сербии, но не потому, что итальянцы так радели за справедливость и переживали за бедных сербов. У Рима были свои, старые соображения, позволившие премьер-министру А. Саландре сказать, что «не найдётся, пожалуй, ни одного вопроса, в котором интересы Италии совпадали бы с интересами Австрии». Италию кардинальным образом не устраивало усиление роли Австро-Венгрии на Балканах, потому что она сама хотела играть там ведущую роль. Если старый её противник вышел бы победителем в этой войне, то Италия не могла бы стать прочной ногой на Адриатике и определять наравне с Францией и Англией политический климат в Средиземноморье. Консульта₁₀₂ устами своего министра Сан Джулиано прямо и открыто заявила германскому послу в Риме, что гегемонии Вены на Балканах Италия терпеть не может. Итальянский посол в Вене Аварна, ярый сторонник Тройственного союза, признавал, что победа Австрии «всегда была бы для Италии непоправимой катастрофой, чреватой роковыми последствиями для самого её существования».

Примечание 101. Квиринал – итальянское правительство. Конец примечания.

Примечание 102. МИД Италии. Конец примечания.

Выходило, что участвовать в войне на стороне центральных держав итальянцам было невыгодно и вредно. Программа, которую ставил перед собой итальянский империализм, могла быть осуществлена только в результате столкновения с Австро-Венгрией. Когда дуалистическая монархия увязнет в войне с Россией, вот тогда можно будет вытеснить её из Балкан и отнять у неё пограничные территории. Подлинные интересы Италии требовали поражения своего союзника.

Статья VII договора о Тройственном союзе обязывала союзников обмениваться информацией о своих намерениях. Если же в силу каких-либо непредвиденных обстоятельств сохранение статус-кво на Балканском полуострове, на Адриатическом или Эгейском морях сохранить не удастся, и договаривающиеся страны будут вынуждены прибегнуть к оккупации, то этим мерам должны были предшествовать предварительные консультации сторон. Добавочный пункт этой статьи предусматривал, что любая экспансия на Балканах одной договаривающейся стороны должна была компенсироваться территориальными приобретениями другими заинтересованными сторонами. Это означало, что если Австро-Венгрия собиралась расчленить Сербию, то он должна была компенсировать свои сербские приобретения прирезанием Италии территорий в другом месте.

Поэтому Италия была вправе ожидать, что по поводу своего ультиматума Белграду Вена проконсультируется с Римом. Но Берхтольд этого не сделал: он боялся, что Италия, как и во время второй балканской войны, решительно выступит против войны и помешает его планам. Но больше всего он боялся, что Рим воспользуется добавочным пунктом к ст. VII союзного договора и потребует для себя компенсации. Италия потребовала бы себе Трентино, Вена была бы вынуждена отказать в этом, и союзник на самом раннем этапе войны присоединился бы к противоположному лагерю.

Берхтольд решил, что достаточно будет нагнать на итальянцев страха, и они покорятся обстоятельствам. Быстрая победа над французами и русскими заставит этих lazzaroni прикусить язык. Вена не требует от Рима военной поддержки или сотрудничества, достаточно будет, если итальянцы воздержатся от военных действий против своего союзника. Вена готова к ухудшению отношений с Римом. Тем хуже для самих итальянцев.

Но такой логике решительно воспротивился Берлин. Там рассчитывали как минимум на благожелательный нейтралитет Италии и на удержание её в лоне Тройственного союза. Поэтому Ягов дал указание Чиршки заставить Берхтольда договориться с Консультой о компенсациях Италии. Берхтольд отбил атаку из Берлина, заявив, что он смотрит оптимистично на развитие событий и не допускает того, что Италия вероломно нарушит свои союзнические обязательства.

В самые драматические дни июля 1914 года Консульта хранила молчание, будто ничего не происходило, а Берхтольд, со своей стороны, никаких шагов тоже не предпринимал. Текст австрийского ультиматума Саландра и Сан Джулиано получили лишь 24 июля, т.е. день спустя после демарша в Белграде. Саландра потом вспоминал, что после этого «краска сразу же схлынула с наших лиц. У нас было предчувствие надвигающейся катастрофы».

Но бледность их была нарочитой, замечает Готлиб. Они давно ждали этого момента и готовились к нему. Информации о сгущавшихся на горизонте тучах поступало в Рим более, чем достаточно. «В то время как правители Двуединой монархии стремились уклониться от применения компенсационной статьи договора о Тройственном союзе, правители Италии искали удобных путей, чтобы совсем ускользнуть из этого союза», – пишет Готлиб. И они нашли его в поведении Берхтольда: раз он не проинформировал Рим о намерениях Вены, то итальянцы могли считать себя свободными от всяких союзнических обязательств.

1 августа правители Италии приняли решение соблюдать «активный и бдительный» нейтралитет, а 3 августа оно было обнародовано.

Но Саландра и Сан Джулиано не только устранились от союзнических обязательств. Они также не имели ни малейшего желания участвовать в процессе сдерживания нарастающей опасности войны. Когда Лондон обратился к ним с предложением поддержать свою посредническую миссию, Рим ответил, что сделать что-либо было уже поздно. Риму была нужна война, потому что она давала шанс решить свои ирредентистские цели. Война предоставляла Италии возможность половить рыбку в мутной воде и попытаться малой кровью увеличить размеры своей территории за счёт ослабших в войне стран Тройственного союза и Антанты.

Король Виктор Эммануил послал лицемерное послание Вильгельму II, в котором он писал, что casus foederis, предусмотренный условиями Тройственного союза, для Италии не наступил, и что Италия приложит все силы «для защиты законных интересов наших союзников и наших собственных». Прочитав это послание, кайзер написал против имени своего августейшего собрата: «Негодяй!»

И, конечно же, римская бомба взорвалась сразу, как только австрийцы начали войну с сербами: Консульта потребовала применения ст. VII Тройственного союза. Между Веной и Римом началась дипломатическая тягомотина, на Берхтольда стали давить его германские коллеги, чтобы он согласился на территориальные уступки Италии уже сейчас, в самом начале войны. Бедный любитель скачек стал уступать, что вызвало подозрение у австро-венгерских «ястребов», и скоро его «ушли» в отставку. Вместо него пришёл Буриан, калиф на час, ставленник Иштвана Тисы. Он пошёл Риму на уступки, но итальянцы требовали для себя всё больше и больше. Немцы послали бывшего канцлера Бюлова послом в Рим, чтобы защищать германские интересы, далеко не совпадавшие с интересами Габсбургов, и началась дипломатическая возня, которая остаётся уже за рамками нашего повествования.

Упомянем только, что Италия со своим «активным и бдительным» нейтралитетом продолжала метаться между воюющими лагерями до конца апреля 1915 года, шантажируя европейские столицы и пытаясь продать себя как можно дороже, пока, наконец, она, вопреки воле итальянского народа и конституции, не стала формальным членом Антанты. При заключении с нею формального договора Англия и Франция, понёсшие тяжёлые поражения под Марной и Ипром, буквально выкрутили Сазонову руки, пытавшемуся умерить притязания итальянцев в завязавшемся торге и защитить интересы сербов и хорватов, и пригрозили ему отозвать своё согласие на допуск России к черноморским проливам.

История с присоединением Италии к Антанте, пожалуй, самая грязная в истории первой мировой войны.

Григорьев Борис Николаевич