Явление восьмое: Принципы Гаврило Принципа и других

Двойственную монархию сербы рассматривали как смертельного врага. Созданная после аннексии в 1908 году Боснии-Герцеговины политическая организация «Народна Одбрана», самыми активными членами которой  стали Драгутин Димитриевич и его помощник майор Воислав (Воя) Танкосич, проповедовала тесный союз Сербии с Россией. Позже к «Народной обороне» присоединился бежавший в 1909 году из Боснии сербский националист Владимир Гачинович.

«Народная оборона» должна была пробудить сербское национальное сознание и подготовить к войне как можно больше сербов. Каждый серб должен был стать снайпером. Это была стратегия, а свою тактику организация строила на партизанской войне против австрийцев под руководством профессиональных военных. Партизаны или, как их называли, комитаджи, должны были дополнить профессиональную сербскую армию.

В 1909 году Австро-Венгрия поставила Сербию перед ультиматумом: либо Сербия признает аннексию Боснии-Герцеговины и прекратит деятельность «Народной обороны», либо Австро-Венгрия вводит в Сербию свои войска. Сербия отступила, и «Народная оборона» была вынуждена сменить своё официальное лицо. Вена, потребовав запрещения организации, загнала её в подполье, но антигабсбургская пропаганда по-прежнему продолжалась. В 1911 году лидеры организации пришли к выводу, что наступило время возобновить прерванную подготовку комитаджев. Премьер-министр Пашич ответил на это требование категорическим «нет». Когда сильному желанию не дают удовлетворения официально, оно загоняется в подполье  и разрастается  там бурным чертополохом. «Народная оборона» была вынуждена теперь таиться и от австрийских, и от своих сербских властей.

Ответом радикальных офицеров стало образование в 1911 году тайной организации «Уединенье или Смерть» – «Единство или смерть». Программу организации дополнили пунктом о свержении правительства Пашича и монархии и создании республиканской свободной Великой Сербии. Ближайшая тактика «Единства и смерти» предполагала пока оказание нужного влияния на официальное руководство Сербии и любыми средствами, в том числе и с помощью террора, приближаться к намеченной цели.

Приём в члены организации сопровождался сложными романтическими церемониями. Он происходил в тёмной комнате, посредине которой стоял стол, накрытый чёрным сукном и освещённый одинокой свечой, и включал в себя такие атрибуты, как череп, кинжал, револьвер и склянка с ядом. В организацию можно было вступить только по рекомендации её испытанного и верного члена, причём рекомендующий ручался за новичка своей жизнью.

Скоро организация получила другое, более страшное и разбойничье название – «Чёрная рука». Руководителем «Руки» оставались всё те же Димитриевич и Танкосич, и в ней насчитывалось не менее 2 500 человек. Основной контингент «Чёрной руки» составляли военные и учителя – самая образованная и сознательная часть сербского общества. Среди её членов были и члены сербского парламента.

Организация представляла собой глубоко законспирированное общество, члены которого давали торжественную клятву верности идеалам организации: «Перед Богом клянусь Солнцем, согревающим меня, Землёй, питающей меня, кровью моих предков, своей честью и самой жизнью, что с этого момента до самой моей смерти оставаться верным законам организации и быть всегда готовым ради неё к самопожертвованию». Устав требовал неразглашения тайны и предусматривал наказание смертной казнью всякого, кто эту тайну разгласит. Заседания ячеек «Чёрной руки» не протоколировались, а списки членов и другие её документы уничтожались. Во главе организации стояла Верховная центральная управа из 11 человек, в которой, кроме Димитриевича (имел №6) и Танкосича (№7), входили Любомир Йованович-Чупа, Богдан Раденкович, Велимир Вемич и др. Только члены управы подписывались полными именами, все остальные получали порядковый номер и должны были беспрекословно подчиняться Управе.

На печати и знамени организации были изображены череп и кости, кинжал, бомба и сосуд с ядом. «Чёрная рука» успешно внедрила «Народную оборону» в государственную структуру и общество, расставила там везде своих людей и заставила её работать в собственных интересах. «Чёрная рука» создала свои филиалы во всех провинциях за пределами Сербии (Босния, Герцеговина, Македония, Хорватия, Словения, Далмация) и представила их в своём центральном комитете. Она вербовала членов также среди армейских офицеров и в пограничных частях.

Известно, что регент страны Александр во многом был обязан поддержке «Чёрной руки» и, со своей стороны, оказывал Апису-Димитриевичу помощь и покровительство. Утверждают, что Александр захотел возглавить «Чёрную руку», но офицеры якобы этому воспротивились. Регент был человеком тщеславным, обидчивым, завистливым и властолюбивым, зависимость от патриотичных офицеров тяготила его, он побаивался Аписа и его друзей из «железной когорты» и ждал только случая, чтобы от них избавиться. «Черноручники» тоже не испытывали особых иллюзий относительно Пашича и регента Александра и, со своей стороны, никогда полностью не доверяли им и шли к своей заветной цели – Великой Сербии – (по другим данным, к Югославии) своим путём.

Боснию в ЦК «Чёрной руки» представлял сын священника Владимир Гачинович (1890-1917). Он был способным организатором и конспиратором и уже в июне 1910 года организовал покушение на губернатора и генерала, но покушение не удалось, террориста Богдана Зераича арестовали и расстреляли. Но В. Гачинович сделал из Зераича мученика и успешно использовал его смерть в интересах организации и своего дела. Во время Балканской войны Гачинович организовал вербовку боснийских добровольцев, в основном студентов и учащихся старших классов гимназий, которые принимали участие в боях против турок в Македонии бок о бок с сербами. Многие из них так и остались в Белграде и образовали там специфическую богемную колонию, состоявшую из завсегдатаев кафе и шумных политических сборищ. 18-19-летние «ветераны» работали пожарниками, группами снимали для жилья комнаты, иногда клянчили у прохожих деньги.

Среди этих боснийских «ветеранов» находился худосочный, малорослый, полуголодный и мечтательный гимназист по имени Гаврило Принцип. Его не приняли в своё время в комитаджи – уж больно был тщедушен и слаб. К тому же у него был туберкулёз лёгких. Но он много читал, в том числе брошюру Гачиновича о Зераиче «Смерть героя», которая, по его собственным словам, произвела на него неизгладимое впечатление.

Как в своё время в России, на острие национально-освободительного движения сербов оказались студенты и гимназисты. Они устраивали школьные забастовки, кричали «Да здравствует царь Пётр!» и травили учителей австрийского и венгерского происхождения. Многие из них состояли в организации «Млада Босна» – «Молодая Босния», под зонтиком которой находились практически все объединения провинции: общества трезвости, сельскохозяйственные кооперативы, кружки для чтения и т.п. «Млада Босна» фактически занималась антиавстрийской пропагандой и находилась под большим влиянием «Народной Одбраны», а значит, и «Чёрной руки». У «Чёрной руки» в Боснии имелись многочисленные ячейки.

Генерал-губернатор Боснии-Герцеговины О.Потиорек установил в провинции полицейский режим и считал, что полностью контролирует там положение. В 1913 году в Сараево состоялись суды над 141 гимназистом.

Самой активной ячейкой «Чёрной руки» в Сараево была организация во главе с молодым народным учителем Данило Иличем. Учительствовал Илич совсем недолго, до этого он работал служащим в банке и фактически жил на иждивении матери. В период 1913-1914 гг. в этой ячейке живо обсуждался вопрос о совершении покушения. Эта идея буквально носилась в воздухе.

Где-то в начале ноября 1913 года на одной из пограничных сербских застав появился Данило Илич. На заставе служил офицер, состоявший в «Чёрной руке», и Илич разговаривал с ним о необходимости осуществить покушение в Боснии и просил связать его со знаменитым Аписом в Белграде. Офицер выслушал 23-летнего боснийца и отправил его в сербскую столицу. Встретил ли Илич Аписа, и о чём они в таком случае между собой говорили, тоже покрыто мраком.

Д. Димитриевич в это время являлся начальником сербской военной разведки и по роду службы должен был поддерживать самый тесный и доверительный контакт с русским военным агентом, т.е. военным атташе. Благодаря «Чёрной руке» он фактически держал в руках весь офицерский корпус сербской армии и являлся важным фактором политической жизни на Балканах, с которым должны были, если бы знали, считаться все европейские державы. Полковник был, пожалуй, самым опасным человеком в Европе.

Скорее всего, пишет Ульссон, Илич с Аписом не встречался. Апис старался избегать прямых встреч с членами «Чёрной руки» – к этому обязывали и официальное положение, и склонность к конспирации и мистике. Позже, находясь под следствием и судом, Илич стеснялся, что ничего в жизни не сделал и не достиг, ссылался на своё слабое здоровье и плохо отзывался о матери. Он первым раскрыл рот на допросах следователя и пытался снять с себя всякую ответственность. В отличие от своих несовершеннолетних учеников, ему грозила виселица. Илич оказался слабым звеном в цепи заговора.

Следующим шагом на пути к покушению стала встреча в Тулузе в январе 1914 года, организованная адъютантом Димитриевича капитаном Танкосичем, одновременно начальником «отдела кадров» «Чёрной руки». Танкосич, если верить сохранившимся фотоснимкам, был полной противоположностью своему рослому и грубоватому шефу: это был элегантный, подтянутый, внешне корректный, предупредительный и галантный офицер (так и напрашивается аналогия с «адъютантом Его Превосходительства» в исполнении артиста Ю. Соломина). Но внешность обманывала: за франтоватой внешностью опереточного офицера скрывалась жестокая, кровожадная, рассудительная и циничная личность. Его боялись даже свои комитаджи. Раскрывался он в основном в пьяном виде. Тогда он становился развязным и неконтролируемым. Ходили слухи, что Танкосич как-то избил принца Георгия, старшего брата убитого короля Александра, за то, что тот обвинил его в фальсификации денежного чека.

Танкосич в глубоко законспирированном нелегальном военном училище руководил военной подготовкой комитаджев и готовил людей для совершения покушений. Он поддерживал регулярные контакты с молодыми людьми в Белграде и в других местах Сербии и Европы. Кому же можно было поручить встречу в Тулузе, как не ему? Председательствовал на встрече в тулузском отеле «Сент-Жером» контакт Танкосича и Аписа известный нам Гачинович (№217), его «аудиторией» были два человека: какой-то студент юриспруденции и 28-летний столяр Мохаммед Мехмедбашич. Студент с «поезда потом сошёл», а вот столяр-магометанин остался. Руководство «Чёрной руки» готово было сдувать с Мехмедбашича пылинки: мусульмане в Боснии считались привилегированной прослойкой, и мусульманин в организации стоил десяти сербов.

Гачинович говорил о покушении на какую-нибудь крупную фигуру из австро-венгерской администрации в Боснии-Герцеговине, которое должно было послужить толчком к восстанию всего славянского населения провинции. Среди намеченных жертв фигурировала и кандидатура эрцгерцога, но первым должен был стать генерал-губернатор Потиорек – в этом согласились все трое присутствовавших.

Убить губернатора было поручено Мехмедбашичу. Из Тулузы он отправился в Боснию с ножом и бутылкой с ядом, в который должен был обмакнуть нож перед тем, как вонзить его в тело австрийца. До Рагуз (Дубровники) он добрался морем, а потом сел в поезд. В поезде он увидел полицейского, занервничал, пошёл в туалет и выбросил в окно и нож, и бутылку с ядом. Игра в индейцев ему что-то не понравилась.

Какова же была роль Аписа или полковника Димитриевича в сараевском убиийстве? Эксперты утверждают, что полковник не мог не знать о приезде Франца Фердинанда в Боснию в конце июня 1914 года, так же как и о том, что эрцгерцог вынашивал идеи о превращении Сербии в ядро будущей «карманной» монархии Габсбургов и о включении её в свою империю. Эта идея работала против его собственных планов о Великой Сербии или Югославии. Следовательно, заключают эксперты, основным организатором убийства эрцгерцога был Драгун Димитриевич.

Вернёмся, однако, к Мехмедбашичу.

Вернувшись из Тулузы, он пришёл к Иличу, рассказал о своей неудаче и снова попросился в убийцы Потиорека, если, конечно, организация не передумала убивать губернатора. В ответ руководитель сказал, что губернатор им уже не нужен, поскольку речь уже зашла о Франце Фердинанде. Возможно, планы боснийской ячейки «Чёрной руки» перечеркнул всё тот же Димитриевич. Он же приказал совершить покушение на эрцгерцога. Этот приказ был отдан между январём и мартом 1914 года.

На суде все обвиняемые потом единодушно показали, что идея покушения созрела у них к Пасхе. Гаврило Принцип заявил, что он увидел в газете заметку о приезде в Сараево эрцгерцога, показал её своим товарищам и предложил осуществить задуманное покушение.  (Обратил ли судья внимания на то, что один из обвиняемых говорил, что Принцип предложил ему убить Фердинанда ещё до появления этой заметки в газете?) Эксперты считают, что Принцип получил команду на покушение от руководства «Чёрной руки» и получил её значительно раньше.

Вероятно, ещё в феврале Принцип получил от Гачиновича письмо с приглашением поехать вместе с Иличем в Лозанну⁷⁷. У Принципа денег на поездку в Швейцарию не было, и вместо Лозанны он отправился в Белград, где встретился со своим боснийским земляком и эмигрантом Миланом Цигановичем, служащим сербских железных дорог и правой рукой майора Танкосича. Некоторое время спустя Принцип отправил Гачиновичу в Белград письмо, в  котором сообщил, что ехать ему в Лозанну незачем, поскольку то же  самое решение было принято в Белграде. Какое решение, было ясно: убить Франца Фердинанда. С марта по май Илич и Принцип вместе с Цигановичем прошли необходимую подготовку и стали ядром группы, которой поручалось организовать покушение в Сараево.

Примечание 77. По некоторым данным, Гачинович в это время встречался со Львом Троцким, находившимся в эмиграции в Швейцарии. Конец примечания.

Гаврило родился в июле 1894 года в дикой гористой местности на границе между Боснией и Далмацией. В семье, кроме него, было ещё восемь детей. Отец был письмоносцем. Как многие сверстники, Гаврило пошёл учиться в  гимназию – сначала в Тузлу, а потом в Сараево. В восемнадцать лет он, как и сверстники, загорелся идеей воевать на стороне Сербии в рядах комитаджев, но был забракован и остался в Белграде среди т.н. «ветеранов». Он прожил в сербской столице около года, возможно время от времени наезжая в Боснию к родителям, потом познакомился с Гачиновичем и стал членом ячейки «Чёрная рука». На суде на вопрос о своих политических взглядах он показал, что выступает за освобождение южных славян и образование южнославянского независимого государства.

– Под эгидой Австрии? – спросил судья.

– Боже упаси! – ответил подсудимый.

Он искренно полагал, что с убийством эрцгерцога он устранил «германца, злостного врага южных славян».

В группу входил также 19-летний Трифко Грабеж, сын православного священника. Его исключили из гимназии за то, что он «именем сербского национализма» дал пощёчину учителю. Трифко поступил учиться в белградскую гимназию – одну из тех, что сербские власти открыли для боснийских беженцев во время балканской войны. В такую гимназию пытался поступить и Гаврило Принцип, для чего даже  побывал на приёме у сербского министра образования.

Более «сложным» среди сообщников Принципа оказался 19-летний Неделко Чабринович. О своих политических взглядах он сказал, что является «анархистом с националистическим уклоном». Чабринович был более других начитан и политически ориентирован. Его отец был агентом австрийской полиции, и это обстоятельство делало Неделко самым несчастным человеком в мире. Между отцом и сыном постоянно разгорались споры и конфликты. После окончания торгового училища он стал работать наборщиком в типографии. Там у него вышел конфликт с мастером: тот дал ему пощёчину, и наборщик сбежал в Белград, где тоже устроился работать в типографию, которая печатала социалистические и анархистские газеты и листовки. Как-то, работая над государственным заказом, Чабринович встретился с регентом Александром и после этого стал сербским националистом.

О своих мотивах покушения Чабринович высказался довольно туманно, но  высокопарно:

– Убить Франца Фердинанда было моральным долгом каждого культурного человека.

К упомянутой троице Гачинович добавил ещё одну троицу: известного уже нам Мехмедбашича и двух молодых студентов: 17-летнего Васо Чубриловича и его 18-летнего товарища Цвитетко Поповича. Из последней троицы никто и пальцем не пошевелил, чтобы выполнить «заказ» «Чёрной руки»: Попович искренно заявил на суде, что просто испугался, Чубрилович сначала сказал, что произвёл один выстрел, но потом поправился и от показаний отказался; с Мехмедбашичем всё было заранее ясно – это был патологический трус. А первая «тройка» получила от Цигановича оружие и каждый по пузырьку цианистого калия. Яд предназначался самим террористам на случай, если они будут схвачены полицией. На следующий день они отправились в путь, держа курс на Сараево.

О планах покушения на Франца Фердинанда Димитриевич и Танкосич держали ЦК «Чёрной руки» в неведении, поэтому можно говорить, что никакой организации за террористами не стояло, и что покушение было исключительно частным делом этих двух людей. Другое дело, что террористы для претворения плана в жизнь воспользовались ресурсами «Чёрной руки».

А вот правительство Сербии о планировавшемся покушении знало. Когда осенью 1914 года австрийцы во время своего неудавшегося наступления заняли городок Лозница, то среди документов пограничной заставы они обнаружили приказ министра внутренних дел Сербии о задержании трёх молодых людей, которые должны были проследовать через Лозницу в Боснию. Это были, конечно, Принцип, Чабринович и Грабеж. Зачем было сербским властям задерживать этих трёх парней, которые ни в чём в Сербии не провинились? Вывод напрашивается один: власти знали о том, что этой троице предстояло совершить покушение на эрцгерцога, и хотели его предотвратить.

Первым из сербов после войны о сараевском убийстве заговорил профессор истории Станой Станоевич. В 1923 году он выпустил в Германии книгу «Убийство австрийского престолонаследника Фердинанда», в которой всю вину за подготовку сараевского покушения возложил на «Чёрную руку» и Димитриевича. Профессор поддержал также официальную версию о причинах  расправы в 1917 году с Димитриевичем и приписал ему организацию убийства принца Александра. Это было очень удобно, потому что профессор отводил всякие подозрения от сербского правительства. С. Станоевичу мало кто поверил, потому что он был заинтересованным лицом, являясь в своё время личным секретарём принца Александра.

Вслед за Станоевичем некоторый свет на события в Сараево пролил белградский журналист Боривой Евтич, который в 1924 году рассказал, как он вместе с Принципом провёл ночь перед покушением на эрцгерцога. Евтич, который в 1914 году допрашивался по убийству Франца Фердинанда как свидетель, утверждал спустя 10 лет, что шансов на спасение у эрцгерцога не было, поскольку на его пути было выставлено не менее 10 засад. Это свидетельство, вызванное, скорее всего, желанием задним числом «примазаться» к знаменательному событию, большого внимания на себя тоже не обратило.

В 1924 году один из ведущих политиков Югославии Люба Йованович, бывший в 1914 году министром образования Сербии, поместил в одной белградской газете статью, посвящённую десятилетию начала первой мировой войны. В статье он, в частности, написал, что в мае или июне 1914 года премьер Пашич, обращаясь к министру внутренних дел Стояну Протичу в присутствии других членов правительства, в том числе и Л. Йовановича, рассказал своим коллегам о том, что «некие лица готовы отправиться в Сараево, чтобы убить там Франца Фердинанда в день св. Вида» во время его инспекционной поездки на маневры. Все министры, включая Протича, сказали, что Пашичу надо издать приказ пограничным властям на Дрине, чтобы они предотвратили переход террористами сербско-боснийской границы. Как потом узнал Йованович, Пашич, якобы дал соответствующее указание Протичу, но приказ министра был проигнорирован. Пограничники, принадлежавшие то ли к «Чёрной руке», то ли к «Народной обороне», сказали министру, что приказ пришёл к ним с запозданием, когда трое террористов якобы уже пересекли границу и ушли в Боснию.

В 1925 году Люба Йованович подтвердил своё выступление в газете и в беседе с французским историком Альбером Муссе заявил буквально следующее: «О подготовке к покушению было доложено Пашичу, сообщено послу Сербии в Вене Йовану Йовановичу и мне, правда, в самых туманных выражениях, в конце мая – начале июня Миланом Прибишевичем»⁷⁸.

Примечание 78. Прибишевич был тем человеком, к которому хотел обратиться за советом и помощью прибывший в Белград Принцип. Прибишевич во время войны в чине сербского полковника воевал с австрийцами. Ходили слухи, что он был убит собственными солдатами, но на самом деле он выехал в США вербовать в армию эмигрировавших туда сербов, и там следы его затерялись. Конец примечания.

После этого сенсационного выступления Пашич почти два года хранил молчание и никоим образом не комментировал статью Л. Йовановича. Общественное мнение заклеймило Любу Йовановича как предателя нации. Потом Пашич всё-таки выступил и в 1926 году опроверг всё, что сообщил в прессе его бывший коллега по партии и правительству. В этом же году он скончался, а двумя годами позже умер и Л. Йованович. Тогда Пашичу поверили, а Йовановича посчитали лгуном – тем более что Пашича поддержал и бывший сербский посол в Вене Й. Йованович.

Йованович признался, что о предстоящем покушении на эрцгерцога он проинформировал министра финансов Австро-Венгрии Леона фон Билинский, но сделал это, якобы, не по указанию Белграда, а по собственной инициативе. Но если это была частная инициатива, то откуда узнал о ней сербский посол в Петербурге Спалайкович, заявивший в своём интервью в газете «Вечернее время» спустя несколько дней после сараевского покушения, что сербское правительство предупредило Вену об опасности, подстерегавшей эрцгерцога?

Уже 3 июля 1914 года МИД Австрии официально заявил, что никаких предупреждений ни от кого министерство не получало. Так ли это? Оказывается, так. Дело в том, что прибывший в Вену сербский посол Й. Йованович был встречен в Вене довольно холодно. Было известно, что во время боснийского кризиса он в составе комитаджев воевал против австрийцев, и потому Вена дала ему агреман только потому, что на его кандидатуре сильно настаивал Белград. Император Франц Иосиф, принимая посла, не подал ему руки и ограничился кивком головы, Берхтольд, как говорится, не видел его в упор, и единственным министром, с которым Йованович мог общаться, оказался министр финансов поляк Леон Билинский, исполнявший также функции главного управляющего Боснией-Герцеговиной.

Вот к нему-то и обратился Й. Йованович. Согласно его воспоминаниям, его визит к Билинскому состоялся 5 июня 1914 года, т.е. за 23 дня до сараевского покушения, что в принципе согласуется с утверждением его однофамильца и министра образования о том, что именно в конце мая – начале июня Пашич рассказал министрам о предстоящем покушении. Посол сказал Билинскому, что время для визита Франца Фердинанда выбрано очень неудачно, потому что 28 июня сербы отмечают Видов День. И кто знает, не придёт ли кому из солдат в голову во время манёвров зарядить винтовку боевыми патронами и выстрелить в эрцгерцога? Йованович высказал совет о том, чтобы перенести манёвры на другое время или отменить поездку эрцгерцога в Боснию вообще.

Л. Билинский якобы ответил, что он принял заявление посла к сведению и доведёт его до эрцгерцога. О результатах посол будет уведомлён, хотя он, Билинский, не очень-то верит в то, что услышал. По его данным, в Боснии всё было спокойно. Й. Йованович вспоминает, что через несколько дней снова был у Билинского и интересовался своим делом. Министр якобы ответил ему, что подготовка к поездке Франца Фердинанда идёт полным ходом, что эрцгерцога, естественно, предупредили, но он никакой опасности не боится.

Визит Йовановича к Билинскому и содержание их беседы полностью подтверждается свидетельством Пауля Фландрака, работавшего в 1914 году в прессотделе министерства финансов Австро-Венгрии. «Билинский не уделил этим заявлениям должного внимания», – пишет Фландрак, – «и, думается, не проинформировал о них графа Берхтольда, хотя обычно он направлял ему все отчёты о своих беседах с сербским посланником…». В подробных и обстоятельных мемуарах Билинского, вышедших после войны, нет и намёка на беседу с сербским послом Йовановичем. Ещё во время войны один из австрийских историков обратился к нему с просьбой пролить свет на этот эпизод, но получил в ответ лаконичную, но знаменательную записку: «Я с радостью готов говорить о любом другом эпизоде этого печального дела, за исключением именно этого пункта, который желаю навсегда предать забвению».

В 1915 году полковник Лезанин, военный атташе Сербии в Вене, подробно рассказал одному итальянскому журналисту о том, как официальный Белград пытался предупредить Вену о покушении в Сараево. Согласно Лезанину, в конце мая – начале июня 1914 года сербское посольство в Вене получило телеграмму от Пашича, в которой говорилось о том, что сербское правительство получило сведения о подготовке покушения на жизнь Франца Фердинанда, и что покушение должно совершиться в Сараево во время присутствия там эрцгерцога на маневрах. Послу Сербии надлежало обо всём проинформировать местные власти и предложить отменить поездку эрцгерцога в Боснию.

Согласно полковнику, посол Йованович размышлял два дня, прежде чем решился нанести визит министру финансов Австро-Венгрии Л. Билинский. После этого визита посол пришёл к Лезанину и рассказал о том, как прошла его встреча с Билинский. Йованович, якобы, не сказал Билинскому ни слова о заговоре, а ограничился предупреждением в общих выражениях и напоминанием о возбуждённом состоянии умов у боснийского населения. Он обратил внимание австрийца на то, что визит в Сараево эрцгерцога совпадал с днём 28 июня, в который сербские националисты отмечали свой национальный день, и что там может случиться, что угодно. Вернувшись со встречи с австрийским министром, Йованович рассказал военному атташе, что Билинский среагировал на его информацию как-то неадекватно, слабо.  Билинский, якобы, сидел и молчал и только выразил надежду, что ничего не произойдёт. Й. Йованович даже выразил беспокойство по поводу того, что Билинский эту информацию до заинтересованных лиц не доведёт вообще.

Одним словом, рассказ Лезанина полностью совпадает с версией самого Йовановича. Ни о какой «частной» инициативе Йовановича не могло и быть речи. Совершенно невозможно представить, чтобы иностранный посол вмешивался во внутренние дела страны пребывания, предлагал отменить важные для неё манёвры и поездку на них второго в стране лица и сообщал такого рода сведения, как возможность покушения на это лицо. Приём «частной инициативы» нередко употребляется дипломатами в щекотливой для своей страны ситуации, например, чтобы отвести от себя тень подозрения в участии в каких-то событиях или избежать риска затронуть суверенитет страны-партнёра. Так получилось и в случае с сербским послом в Вене. Он действовал по указанию Пашича, и Пашич предупредил об этом демарше своих послов в Петербурге, Берлине и других столицах крупных европейских держав.

Каковы же были причины, по которым Н. Пашич и Й. Йованович пошли на опровержение истинных фактов?

Начнём с Й. Йовановича. Он, в случае государственного переворота, намечавшегося Димитриевичем на 1913-1914 гг., должен был быть назначен «Чёрной рукой» на пост министра иностранных дел страны. Почему посол, по получении указания Пашича, целых два дня «размышлял», идти ему к австрийцам или нет? И почему он в разговоре с Билинским говорил не о заговоре против эрцгерцога Фердинанда, а об угрожавшей ему опасности? Потому что ему не хотелось навредить своим товарищам из «Чёрной руки», членом которой он и состоял.

А почему молчал и скрывал правду Пашич?

Никола Пашич в этот период тоже находился в щекотливой ситуации. Ему кое-как удавалось сотрудничать с фракцией «Народной обороны» и даже установить рабочие отношения с «Чёрной рукой» и с самим Аписом-Димитриевичем. Но «Чёрная рука» и её диктатор всегда демонстрировали ему свою неприязнь и выступали против мира с Болгарией и достигнутого между Сербией и Болгарией разграничения в Македонии. Апис был также недоволен тем, что Пашич не пустил военных в Македонию и отдал её в управление гражданским чиновникам. Н. Пашич, по мнению радикальных «чернорукавников», был слишком склонен к компромиссам и не соответствовал идеалам Великой Сербии. Премьер-министр не оставался в долгу и ответил им разоблачением растратчиков из кооперативного офицерского фонда, контролируемого «Чёрной рукой», и уволил несколько пограничников, состоявших в рядах этой организации.

Одним словом, Белград в это время был неспокоен и бурлил слухами о государственном перевороте; наблюдатели говорили о «преторианской гвардии» из «Чёрной руки». 26 мая, накануне отъезда Принципа и его двух сообщников из Белграда, печатный рупор «Чёрной руки» предупредил власть предержащих о повторении событий 1903 года, т.е. об убийстве царя. Вопреки всем законам и традициям, дряхлый король Пётр и его младший сын Александр в это время тайно поддерживали Димитриевича. Оппозиционные депутаты официально покинули скупщину и в июне пообещали королю Петру привести к власти героя балканской войны Радомира Путника, ставленника «Чёрной руки». Когда Н. Пашич предложил королю распустить скупщину и объявить новые выборы, тот ответил отказом.

И в этот критический момент в ситуацию вмешался русский посол Николай Г. фон Гартвиг (Хартвиг), пламенный панславист, игравший ведущую роль во внутриполитической жизни Сербии, и призвал конфликтующие стороны к миру. Какие конкретные аргументы он приводил в пользу этого, неизвестно, но Гартвигу вполне удалось убедить «Чёрную руку» в том, что Сербией в тот момент мог управлять только Пашич.

Равновесие сохранялось недолго: Пашич формально ушёл в отставку, но новое правительство сформировано не было. Новые выборы в скупщину были назначены на 14 августа 1914 года. В это время уже будет полным ходом идти война.

Именно в этот период междувластия из Белграда в Вену пришла телеграмма о том, что против эрцгерцога составлен заговор. Принявший эту телеграмму посол Йованович со дня на день ждал у себя на родине переворота и назначения в кресло министра иностранных дел. Вряд ли можно было найти более неподходящего человека, чем Йованович, для того, чтобы по назначению распорядиться этой телеграммой.

Перенесёмся из 1914 года на три года вперёд. В 1917 году Пашич, наконец, мог вздохнуть с облегчением: «Чёрная рука» больше ему не угрожала. По надуманным обвинениям военный трибунал осудил Димитриевича на смертную казнь. Главным свидетелем обвинения на суде выступил известный нам Циганович (№412), который связал тройку заговорщиков с майором Танкосичем, вооружил их пистолетами и снабдил цианистым калием. На суде он заявил, что в «Чёрную руку» он проник по заданию правительства и был личным шпионом Пашича. Он-то и предупредил премьер-министра о готовящемся заговоре.

Но в 1914 году Пашич ничего кардинального против «Чёрной руки» предпринять не смог. Он всё знал от своего агента Цигановича, и единственное, что он мог сделать, так это попытаться перехватить трёх убийц на границе и тайком предупредить обо всём Вену. После разоблачительной статьи Любы Йовановича Пашич предпочёл придерживаться своей прежней линии – не сознаваться. Слишком тяжёл был для него груз ответственности за первую мировую бойню. Он всё знал о покушении от своего агента Цигановича, но не мог признаться в этом, чтобы не расшифровать агента и не подставить самого себя под кинжал «Чёрной руки». С этим он и ушёл из жизни.

…Трое убийц через «окна», организованные «Чёрной рукой» с помощью пограничников, состоявших в организации, беспрепятственно преодолели сербско-боснийскую границу и 3 июня появились в Сараево. Приказ министра внутренних дел Стояна Протича об их задержании, скорее всего, был пробойкотирован. Чабринович вернулся домой и продолжил свои споры с отцом, агентом австрийской полиции. Грабеж тоже поселился у родителей на окраине города. Гаврило Принцип нашёл убежище у Данило Илича и его матери.

Григорьев Борис Николаевич