Явление четвёртое: Британия, правь морями!

У Англии никогда не было друзей, но ей всегда удавалось обзавестись союзниками, которые соответствовали её глобальным интересам – контролировать мир и блокировать все «вредные» для её мирового господства тенденции. Англия зорко следила за развитием событий в Европе и в корне пресекала все попытки любой державы поставить под сомнение её мировое господство.

Пожалуй, в мире не было другой такой нации, которая была бы так амбициозна, целеустремлённа, последовательна, беззастенчива и напориста в достижении своих целей, какими были англичане. Менялись формации и общественное устройство, уходили короли и династии, происходили революции, королям отрубали головы и призывали на трон других, но англичане никогда не упускали из вида свою цель и непреклонно шли к ней, какие бы трудности не стояли на их пути.

Целью англичан было мировое господство.

Сначала Англия нанесла удар по самой мощной торгово-промышленной державе – Голландии и вывела её из игры. Потом они убрали со сцены одряхлевшую и погрязшую в удовольствиях и излишествах Испанию. В XIX веке на их пути встала Франция, и когда к власти там пришёл Наполеон, то казалось, что Англия была обречена на гибель. Но нет, ей и на этот раз удалось одержать верх над опасным противником. Лондон организовал и финансировал шесть антинаполеоновских коалиций, пока не добился своего. Александр I, не понимая, что, освобождая Европу от «супостата Бонапарта», практически лил воду на мельницу Лондона, положил немало сил и человеческих жертв на алтарь торжества английского господства. Когда Наполеон и Павел I задумали нанести Англии удар в самое чувствительное место – Индию, английский посол в Петербурге Виттворт тут же организовал против русского императора заговор. Когда возникла угроза проникновения русского флота в Средиземное море, Лондон тут же сколотил коалицию, привлёк Францию, Турцию и Сардинию и высадил десант в Крыму. После Крымской войны 1854-56 гг. Англия лишила Россию Черноморского флота и надолго закрыла России выход в Средиземное море. В конце ХIX – начале XX вв. она создала кордон на южных границах России, не пуская её на Средний и Ближний Восток. В начале ХХ века она руками Японии остановила продвижение России на Дальнем Востоке. Когда Россия после войны с Турцией в 1877 году была близка к заветной цели – завладеть Константинополем и проливами Босфор и Дарданеллы, Англия тут же послала в этот район свой мощный флот, а потом организовала Берлинский конгресс 1878 года, который с усердной подачи Лондона перечеркнул все условия выгодного для России Сан-Стефанского мирного договора и благословил передел территорий на Балканском полуострове в ущерб России. Как говаривали тогда в Российской империи, «англичанка снова нам нагадила». А гадила она России всегда. Гадит и сейчас.

Основными инструментами для достижения господства Англии были дипломатия, разведка, флот и торговля. Никто так не умел ловко заставить других таскать из огня каштаны для себя, как англичане. Большинство своих успехов они добились чужими руками. Гордо уединившись на острове, ощетинившись жерлами пушек своих фрегатов, а потом линкоров и дредноутов, англичане могли спокойно плести свои интриги на европейском континенте, использовать колоссальные деньги для подкупа агентов влияния или несговорчивых правителей, а если аргументы и деньги не срабатывали, то посылали свои эскадры с одноглазыми адмиралами – очень часто бывших пиратов, возведённых в достоинство лордов, графов или виконтов, чтобы силой привести в чувство строптивых и заставить их больше «не высовываться».

К началу ХХ века англичане считали себя находящимися в «блестящей изоляции». На обычном языке это означало, что Альбион полагал себя настолько самодостаточным и сильным государством, что не утруждал себя вхождением в какие бы то ни было союзы. Зачем? Союзы только ограничивали свободу действий и гибкость самой гибкой в мире дипломатии. Для того чтобы направлять развитие событий в нужном русле, англичанам было достаточно устраивать международные – ad hoc – «междусобойчики», носившие громкие названия конгрессов, конференций или съездов. Тут англичане были непревзойдёнными мастерами. Закулисные игры – это любимый конёк английской дипломатии. Победителей войн они беззастенчиво превращали в проигравших, иногда «забыв» дать им хоть какой-нибудь утешительный приз, а проигравших и себя непременно награждали новыми территориями, торговыми преференциями или иными «компенсациями».

Расставив по всему миру мачты с Юнион Джек, англичане заставили на себя работать 420 миллионов белых, цветных и желтокожих жителей Азии, Австралии, Новой Зеландии, Африки и Латинской Америки и «терпеливо» несли своё «бремя белого человека». В самой Англии это бремя несли все по-разному. 20 миллионов англичан находились за чертой бедности и влачили жалкое существование, в то время как 45 землевладельцев владели примерно 5 миллионами акров земли, а 15 аристократов с доходами более 100 тысяч фунтов в год каждый «блистали» своей изоляцией от прочего люда. Награбив несметные богатства со всего мира, верхняя прослойка общества купалась в роскоши и довольстве. Появилась масса бездельников, шалопаев и прожигателей жизни типа вудхаузского Вустера, паразитировавших на «колониальные» денежки и проценты с них. Самые «белые» люди жили до 80 лет и дольше, в то время как средняя продолжительность жизни их рабочих не превышала 44 лет.

Пусть всемогущий Бог со страной всегда пребудет,
Пока мы помним всё – пока мы не забудем, -

писал самый «империалистический»  поэт Англии Редьярд Киплинг.

22 января 1901 года скончалась королева Виктория.

Взойдя на трон в 1837 году, она своей смертью подвела черту под целой эпохой, вошедшей в историю под названием «викторианской». Викторианскую эпоху сменила эдвардианская, ознаменовавшаяся ещё более откровенной демонстрацией высокого жизненного уровня власть предержащих и мощными подземными толчками, предвестников будущих социальных катаклизм не только в Африке, Азии и Латинской Америке, но и внутри самой страны. Во весь свой рост встала ирландская проблема. Но Лондон всё ещё надеялся удержать свои позиции с помощью флота, 100 тысяч колониальных чиновников и туземных армий. И кое-где это им удавалось, хотя бурская война сильно поколебала их самоуверенность.

Король Эдуард VII пообещал своим подданным, что никогда не будет вассалом римского папы. Обещание это было довольно легко выполнить, и королю оно ничего не стоило.

Скоро, однако, на берегах Темзы обнаружили, что США обогнали Англию по производству стали, железа и добыче угля, что от американцев не отставала в этом отношении Германия, а на ближних и дальних подступах своей необъятной колониальной империи появились другие флаги. Чаще всех стали мелькать французский триколор и красно-жёлто-чёрный флаг объединённой Германии. С французами англичане буквально нос с носом столкнулись в Судане. Отряд английского генерала Китченера, продвигаясь на юг по Нилу, встретил у селения Фашод отряд французского капитана Маршана и едва не вступил с ним в бой. У обеих сторон хватило разума развести военные отряды и закончить споры мирным путём.

Но самое большое беспокойство в военно-политических и торгово-промышленных кругах Сити стали вызывать немцы. Их развитие за какие-то два десятка лет было таким бурным и динамичным, что им стало тесно в Европе, и в поисках «жизненного пространства» они устремили свои взгляды на другие континенты. Однако все участки земли уже были застолблены либо французами, либо англичанами, и немцы со свойственной им бесцеремонностью стали толкаться локтями, раздвигая для  себя  место под солнцем. Один за другим последовали два марокканских кризиса, урегулировать которые удалось с большим трудом.

Тревожным сигналом прозвучало для Англии вмешательство Германии в англо-бурскую войну. Депеша Вильгельма II от 3 января 1896 года президенту республики Трансвааль Паулусу Крюгеру с поздравлениями по поводу побед над англичанами вызвала в Лондоне волну возмущения и усилила напряжённость в англо-германских отношениях. Телеграмма не была спонтанной придумкой кайзера, она обсуждалась на правительственном заседании и, по мнению немецкого историка Бранденбурга, имела своей целью не только предотвращение присоединения бурского государства к Капской колонии и Родезии, т.е. к британской империи, но и предупреждение Англии о том, что: а) Германия больше не будет мириться с английской колониальной экспансией и б) в интересах Англии относиться к Тройственному союзу с уважением.

Начался передел мира, в котором посильное участие приняла и Россия.

Пока германский флот не представлял никакой опасности, англичане смотрели на «тевтонов» вполне благодушно. Но после того как в 1898 году Германия приняла свою первую программу строительства военно-морского флота, в Лондоне забеспокоились. По-видимому, там услышали слова Вильгельма II: «Мы приведём Англию в чувство, только создав мощный флот. Когда Англия смирится с неизбежным, мы станем лучшими в мире друзьями».

Впечатляющие промышленные и научно-технические достижения немцев не оставляли места для высокомерия и равнодушия, а немецкий проект 1899 года строительства ближневосточной железной дороги до Багдада окончательно лишил англичан душевного комфорта. Инициативу и воображение – традиционные качества английских джентльменов – перехватили на берегах Эльбы и Рейна. Если до 1901 года Англия всё ещё цеплялась за политику «блестящей изоляции» и отвергала всякое участие в континентальных союзах, то к 1901 году всё круто изменилось. Европа разделилась на два противоборствующих лагеря – Тройственный союз центральных держав и франко-русский альянс, и оставаться за рамками «европейского концерта» стало уже опасно. К 1905 году министр иностранных дел Англии Лэнсдаун окончательно забраковал пагубную политику изоляционизма.

Попытки выйти из изоляции и договориться о модусе-вивенди с Германией стали предприниматься ещё в 1895 году, когда лорд Солсбери предложил Берлину разделить распадающуюся Османскую империю между сопредельными государствами. В Берлине к такому предложению отнеслись с большим недоверием. Бюлов, Маршалл фон Биберштейн и Хольштейн справедливо предположили, что Германия из этого раздела ничего не получит, а вот вмешательство в дела Порты вызовет непредсказуемую цепочку событий.

Второй пробный шар с берегов Темзы был запущен на Шпрее в 1898 году, когда английские интересы стали сталкиваться с германскими в Китае. Джозеф Чемберлен (1836-1914), министр колоний, вступил в прямой контакт с германским послом в Лондоне Паулем (Вильденбургом) Хатцфельдтом (1885-1901) и предложил договориться о разделении сфер влияния в Китае, а потом, возможно, и о союзе. Немцам было предложено занять районы Поднебесной, граничащие с Россией. Сделано это было в такой необычной для англичан «лобовой» манере, что германский посол был просто шокирован и растерян.

Бюлов, тогда ещё министр иностранных дел, и барон Хольштейн снова насторожились и, подумав, дали Хатцфельду указание никаких инициативных шагов навстречу Чемберлену не делать. Во-первых, германо-английский договор сохранить в тайне не удастся, потому что он должен пройти одобрение со стороны английского парламента. К тому же, рассуждали Бюлов с Хольштейном, ещё не известно, какова будет у парламента реакция на этот альянс, и стали подвергать полномочия Чемберлена сомнению.

Англичанин заверил немца в поддержке парламента, и тогда Бюлов попросил Чемберлена при удобном случае официально озвучить идею германо-английского сближения. Выступление Чемберлена с идеей англо-германского сближения оказалась, однако, неудачной во всех отношениях и получила негативные отклики как в Англии, так и в Германии. Бюлов, проводивший так нащываемую политику «свободных рук», благодаря которой он планировал столкнуть Англию с Россией, обнаружил, что и у англичан политика имела двойную подкладку: они, со своей стороны, хотели втянуть Германию в конфликт с Россией. К тому же Берлин всячески желал отвлечь Петербург на восточные аферы, а англичане предлагали, наоборот, поставить на Дальнем востоке русским заслон.

Посчитав себя самым гениальным дипломатом, Вильгельм, тем не менее, решил использовать англо-германские переговоры для того, чтобы вбить клин в отношения Англии с Россией. Не согласовав свой шаг ни с кем, Вильгельм 30 мая 1898 года направил царю Николаю конфиденциальное письмо, в котором, прикрываясь дружеской фразеологией, сообщил ему о предложении «колоссальной важности», которое ему сделали англичане, и попросил у царя совета о том, как ему поступить. Русский император оказался, однако, не таким простаком, каким его считал Вильгельм, и ответил, что англичане ему тоже сделали очень лестное предложение, но он от него отказался, посчитав его подозрительным.

Кайзер разразился потоком гневных ругательств в адрес «коварных альбионцев», и вопрос о сближении с Англией был закрыт. Вместо ссоры Англии с Россией произошёл сильный разлад между Англией и Германией. А в Лондоне разочаровались коварством «тевтонов». Потом из отпуска вернулся министр иностранных дел Роберт Сесил Солсбери и сделал министру колоний «реприманд». Англо-германские переговоры ушли в песок.

Германия взяла курс на строительство военно-морского флота, укрепление Тройственного союза и договорённости с Россией. Когда Вильгельм II осенью 1900 года отправился с визитом в Англию, то первой заботой Бюлова, ставшего уже канцлером, было не допустить, чтобы кайзер под влиянием момента не наделал там глупостей и не наобещал англичанам чего-нибудь такого, на что был большой мастер.

18 января 1901 года германский посол Хатцфельдт докладывал в Берлин о том, что Чемберлен снова проявил инициативу и в беседе с его советником затронул вопрос о союзе Англии с Германией. Англичанин признал, что большинство англичан предпочитает союз с Россией, но он, Чемберлен, по-прежнему выступает за союз с Германией. В последовательности этому человеку отказать трудно⁶⁸. Бюлов порекомендовал послу продолжать дружественную, ни к чему не обязывающую линию поведения, а кайзеру пообещал, что уже в самом недалёком будущем Германия сама легко справится с гегемонией Альбиона. Аналогичную позицию занимал и барон Хольштейн: он не считал союз с Англией важным и так же не доверял Чемберлену, полагая, что упоминание англичан о возможности вступить в союз с Россией и Францией есть блеф.

Примечание 68. Вероятно, отсюда происходит «любовь» его сына А.Н. Чемберлена к немцам, которая 37 лет спустя стоила Чехословакии независимости. Конец примечания.

Король Эдуард VII, ненавидя своего родственника Вильгельма II, резко выступал против сближения с Германией. В Лондоне пришли к выводу, что союзника следовало искать в другом месте – возможно, вне Европы. Выбор, естественно, падал на США, но североамериканские штаты ещё сами не преодолели «детской болезни» изоляционизма и предпочли ни с кем и никакими обязательствами себя не связывать. К тому же в Штатах существовало мощное ирландское лобби, и на фоне тех безобразий, которые англичане творили в это время в Ирландии, надеяться на сближение с США им не приходилось.

12 июля 1902 года АртураДжеймса Бальфура (1845-1930) на посту премьер-министра Англии сменил маркиз Солсбери, он же Роберт-Гаскон Сесил, с именем которого связан серьёзный поворот во внешней политике Великобритании, приведший к подписанию 8 апреля 1904 года «сердечного соглашения» с Францией. До этого Англия сумела договориться с Францией о разделе сфер влияния в Африке. И хотя «сердечное согласие» касалось колониальных вопросов – Великобритания «столбила» за собой Египет, а Франция – Марокко, – оно открыло путь к военно-политическому сотрудничеству бывших соперников. Конец «блестящей изоляции» увенчался, таким образом, заключением альянса с Францией.

При сэре Солсбери взоры Альбиона обратились также и на Японию. Нужно было остановить продвижение русских на Дальнем Востоке. 1 июля 1901 года министр иностранных дел Англии (1900-1905) сэр Генри Чарльз Лэнсдаун провёл беседу с японским послом в Лондоне Хаяши о желании английского правительства достигнуть с правительством Японии согласия по важным стратегическим вопросам. Через две недели Хаяши сообщил ему о готовности Токио начать диалог. Король Эдуард VII, ознакомившись с протоколом предварительных англо-японских переговоров, записал в дневнике: «Король считает совершенно необходимым и важным, чтобы мы во всех случаях оказали Японии по возможности самую сердечную нашу поддержку». Слово «сердечный» было тогда у всех на устах!

По всей видимости, японцы на первых порах не очень-то верили в английскую сердечность, а потому долго колебались, принимать предложение о союзе или нет. В Японии была довольно сильной группировка, которая полагала возможным решить свои противоречия с Россией мирным путём. Но, в конце концов, 16 октября Хаяши получил инструкции о начале серьёзных переговоров, которые 30 января 1902 года завершились формальным подписанием англо-японского договора сроком на 5 лет. Альбион в качестве сферы влияния оставлял за собой Китай, а Япония – Корею. В случае конфликта с Россией Англия обязывалась прийти союзнику на помощь, вести вместе с ним войну и заключать мир при общем согласии.

Выбор Лондона был удачным: симбиоз самурайского духа и английской амбициозности породил военный союз против России, в результате поражения которой обе стороны извлекли немалые политические и экономические дивиденды. Союзом с Японией Альбион попытался заинтересовать Францию, но Париж предпочёл ориентироваться на Россию.

Последний толчок к неуклонному «поползновению» Англии в сторону Антанты дала Германия во время Алхесирасской международной конференции по так называемому Агадирскому – марокканскому – кризису, вызванному германо-французским противостоянием. В это время в Англии к власти пришло либеральное правительство сэра Генри Кэмпбелл-Баннермана (1905-1908), в котором пост министра иностранных дел занял сэр Эдуард Грей (1905-1916).

Во время марокканского кризиса французский посол в Лондоне Поль Камбон (не путать с Жюлем Камбоном, его братом и послом в Берлине) спросил сэра Грея, готова ли Англия поддержать на этой конференции Францию и если да, то готова ли Англия принять последствия такой поддержки. Говоря обычным языком, англичан спрашивали, готовы ли они выступить на стороне Франции в случае её войны с Германией. Сэр Грей с ответом не торопился. Да, сказал он, Англия поддержит Францию дипломатически, а вот что касается военной поддержки, то он может высказать лишь собственное мнение, а именно: да, такое возможно, но твёрдого обещания на этот счёт он дать не может.

Это был типичный английский язык, полный грамматических модальностей и смысловых недомолвок. Английский министр любил поиграть в доверительность и был большим мастером создавать видимость. Конечно, на практике это означало полное «да» на запрос французов. Сказав это за два дня до смерти своей супруги, сэр Грей сделал первый шаг по зыбко натянутой проволоке. Он должен был внушить Германии страх, а Франции в равной пропорции дать надежду. В переводе на английский язык, так богатый синтаксическими и морфологическими нюансами, это означало следующее: сэру Грею предстояло позаботиться о том, чтобы Франция не рассчитывала на стопроцентную английскую поддержку, и чтобы Германия не чувствовала себя слишком уверенной в том, что Англия не выступит на стороне Франции. Исполнить этот трюк было не так просто, но сэра Грея это не пугало. Хождение по канату он продолжит до рокового дня войны 1914 года.

Окончательное сближение Лондона с Парижем, по мнению некоторых экспертов, происходило помимо официальных каналов. Инициатором сближения оказался некий военный обозреватель «Таймз», отставной полковник Чарльз А. Корт-Репингтон, который в январе 1906 года самостоятельно установил контакт с французским генштабом. Прибыв в Париж, полковник вряд ли предполагал, что в этот момент французы были заняты тем, что разрабатывали планы нападения на… Англию. (Нет, французские генералы не собирались нападать на Англию – просто такой план было полезно иметь на всякий пожарный случай).

Сэру Грею, конечно, удалось «отключить» ретивого полковника от дальнейших переговоров, но избавиться от неприятного осадка от заключённых соглашений он, якобы, уже не смог. Я.У. Ульссон пишет, что сэр Грей с каким-то сомнамбулическим отсутствием духа вошёл в эти контакты с Францией, не задумываясь на первых порах об их последствиях. Но он постоянно испытывал угрызения совести, поскольку действовал в обход своего правительства, а потому всё время держал двери открытыми и для урегулирования отношений с Германией. С таким же «сомнамбулизмом» и богатой модальностями английской речью он до августа 1914 года потчевал немецких послов в Лондоне.

Французский историк Тардье считает, например, что истинным вдохновителем англо-французской Антанты был король Эдуард VII: «Именно он, когда все полагали этот шаг преждевременным, воспринял эту идею и сделал всё возможное для её осуществления». Хорошо информированный лорд Кромер, генеральный консул Англии в Египте (1885-1907), считает, что прорыв в англо-французских отношениях является делом рук самого именитого дипломата – Е.В. короля Англии Эдуарда VII – и его министра иностранных дел сэра Лэнсдауна во время их визита в Париж 1 мая 1903 года.

6 июля 1903 года президент Франции Эмиль Лубе (1899-1906) поехал с ответным визитом в Лондон и окончательно закрепил контакты на правительственном уровне. Его прибытию в Лондон предшествовали интенсивные переговоры Лэнсдауна с французским послом Полем Камбоном (1898-1920) по колониальным делам. Переговоры завершились, как мы уже упоминали выше, подписанием 8 апреля 1904 года обширных соглашений, включавших официальную конвенцию, две декларации и секретные статьи и приложения. Первые 3 статьи Конвенции были посвящены регулированию старого Утрехтского договора (1713) относительно Ньюфаунленда: Франция получала за него компенсацию в Гамбии и острова. В одной декларации констатировалось разграничение в Северной Африке: Египет закреплялся за Англией, а Марокко – за Францией, а в другой – разграничивались сферы влияния в Сиаме (Таиланд) и подтверждались французские таможенные тарифы на Мадагаскаре. Выходило так, что если договор с Японией страховал Англию против России и Франции, то Антанта страховала её внешнеполитические интересы в целом.

Портить отношения с Берлином в Лондоне пока не думали, и взаимные «ухаживания» Берлина и Лондона продолжались. В сентябре 1906 года 32-летний заместитель министра по делам колоний Уинстон Черчилль в качестве личного гостя Вильгельма II присутствовал на маневрах германской армии в Силезии. Черчилль был в полном восторге и от самого кайзера, и от его армии. «Я благодарен Богу за то, что между этой армией и Англией лежит море», – написал он домой. Министру колоний Элджину он сообщил о кайзере следующее: «Я около 20 минут разговаривал с ним на обеде после парада. Он был очень дружественен и, безусловно, является восхитительной личностью». Тем не менее, он рекомендует английскому королю демонстрировать по отношению к Германии миролюбие. Черчилль ещё верил в то, что войны между Германией и Англией можно было избежать.

В дни агадирского кризиса Ллойд Джордж, однако, сделал перед банкирами Сити в Мэншнхаузе своё недвусмысленное предупреждение Германии о том, что мир ценой унижения перед Германией для Англии неприемлем.

После того как Англия приняла германский вызов и, вслед за новой германской программой строительства военного флота, в 1909 году начала свою, не менее амбициозную, военно-морскую программу, канцлер Бетман-Хольвег констатировал, что «Англия твёрдо встала на сторону Франции и России, следуя своей традиционной политике противостояния сильнейшей континентальной державе» и что «атмосфера стала холодной, и горизонт затянуло тучами недоверия». Очень трезвый и правильный анализ будущего поведения Англии, только становится не понятно, почему накануне войны канцлеру будет казаться, что в будущей большой войне Англия останется нейтральной?

Сэр Грей предпринимал попытки договориться с Германией таким же образом, как Англия договорилась с Францией, но Берлин всё время ставил жёсткое условие, чтобы Англия пожертвовала своей дружбой с Францией, а Англия требовала от немцев приостановить свою военно-морскую программу. Уже в январе 1906 года для англичан стало ясно, что флот, который строили немцы, выходил далеко за рамки провозглашённой ими цели – защищать свои торговые интересы на море. Новые типы судов – дредноуты, которые спускались со стапелей в Бременхафене, были предназначены для войны и исключительно для уничтожения других военных кораблей. Англия почувствовала, что ей угрожают, и тоже стала форсировать ввод в строй дредноутов.

В 1912 году она предприняла последнюю попытку достигнуть с Германией договорённости и приостановить гонку морских вооружений, которую немцы после своего дипломатического поражения во втором марокканском кризисе 1911 года продолжили с ещё большей энергией. Волна англофобии захлестнула всю Германию. Некоторые трезвые голоса, правда, продолжали выступать за переговоры с Альбионом. Одним из таких людей оказался глава Гамбургско-Американской пароходной компании, близкий друг кайзера и гроссадмирала Тирпица Альберт Баллин. Он вошёл в контакт с влиятельным британским магнатом сэром Эрнестом Касселем, близким другом короля Эдуарда VII, и начал зондировать позицию официального Лондона на предмет сглаживания взаимных противоречий. Эти два предпринимателя начали курсировать между Берлином и Лондоном, и скоро к переговорному процессу подключились официальные лица.

Кассель представил послу Меттерниху, а тот 29 января 1912 года переправил Бетману-Хольвегу меморандум, в котором Англия продолжала настаивать на сохранении за собой военно-морского преимущества, но обещала, если Германия прекратит строительство своего флота, не только не возражать против колониальной экспансии Германии, но и оказывать ей в этом помощь. Когда Кассель прибыл за ответом в Берлин, канцлер сказал ему, что остановить военно-морскую программу Германии не представляется возможным, поскольку рейхстаг уже проголосовал за неё и выделил на неё кредиты. Вернувшись домой, Кассель, после консультаций с МИД Англии, написал Баллину, что Англия готова послать своего представителя на официальные переговоры, если Германия замедлит темпы строительства своего флота или предпримет какие-либо аналогичные меры. 4 февраля 1912 года Меттерних получил из Берлина согласие на предложение Касселя, и уже через 3 дня в Берлине появился британский военный министр виконт Р.Б. Хэлдэйн. 

Военный министр Ричард Бёрдэн Холдэйн (1905-1912), любитель немецкой философии, поехал в Берлин и провёл ряд переговоров с самыми нужными немцами – кайзером, Тирпицом и Бетман-Хольвегом. Нужные немцы прямо и совсем не по-философски заявили, что Лондон может рассчитывать на уступку с их стороны в морском вопросе, если даст гарантию того, что будет держаться нейтралитета в конфликте, в который возможно будет втянута Германия. Было ясно, что Англии предлагали не вмешиваться в гипотетическую войну Германии с Францией. Это при самом поверхностном анализе оказалось неприемлемо, и сэр Грей продолжил свой номер хождения по канату, но не по тому, который мог привести к миру в Европе, а по тому, который помогал организовать войну с наименьшими потерями для страны.

Григорьев Борис Николаевич