Явление второе: Мастер «полевого» жанра

В предвоенной Германии была относительно свободная пресса, парламент, оппозиция правительству и вообще не было недостатка в трезвых голосах, бьющих тревогу по поводу милитаризации страны. Ещё не изгладились из памяти три войны: с Данией (1864), с Австрией (1866) и с Францией (1870. Все ощущали, что после объединения всех земель и княжеств в единое государство в стране стал господствовать прусский дух. Выходивший в Мюнхене сатирический журнал «Симплициссимус» изображал прусского офицера неким послушным дураком, преданным казарменной дисциплине и корпоративному офицерскому духу, последним пережитком старых юнкерско-помещичьих традиций, грубияном на казарменном плацу и в семье, полным высокомерия и презрения к депутатам парламента и восхищения кайзером.

Французский революционер Октав Мирабо сказал как-то, что Пруссия – это не страна, в которой есть армия, а армия, у которой есть страна. Точнее не скажешь. Пруссия на самом деле никогда не была страной, а скорее государством или государственным конгломератом, выросшим из своеобразных обстоятельств с опорой на трёх «китов» – армию, особую грубую форму протестантского учения и класс юнкеров-помещиков. У Пруссии никогда не было твёрдых границ, она постоянно «плавала» по Европе между Курской Косой на востоке, Северным морем на западе и Тюрингскими горами на юге, меняла географические очертания, то теряя, то приобретая территории. Она возникла на развалинах германского рыцарского ордена и долго была вассалом Польши, пока не соединилась с курфюршеством Бранденбург.

С этого момента начинается постепенное восхождение этого государства. Ему «посчастливилось» иметь во главе способных, цепких, достаточно циничных и честолюбивых монархов, хитрых и ловких дипломатов, которые, не вмешиваясь в большие европейские войны, балансируя между противоборствующими сторонами, медленно, но верно, правдами и неправдами, прихватывали к себе то один кусок земли, то другой. Самым известным из них был, вероятно, Фридрих Великий (1620-1688), потом были Фридрихи  I (1688-1740), выдающийся Фридрих II (1744-1797), менее выдающиеся Фридрихи – Фридрих III (1770-1840) и Фридрих IV (1795-1861), пока не наступило объединение Германии – опять же под эгидой Пруссии и руководством Отто фон Бисмарка (1815-1898), первого канцлера Германии.

При Фридрихах О. Бисмарк, пророчески предупредивший потомков от ведения войны против России, делал в молодой Германии политику, а генерал Хельмут Мольтке-старший (1848-1916) воевал и побеждал. Эти двое нисколько не верили в национальный энтузиазм, самопожертвование германского народа или тому подобную чепуху. Их кредо стала палочная дисциплина. В то время как русские призывали в армию больше людей, нежели у них было снарядов, ружей и сапог, немцы делали ставку на хорошо обученную и дисциплинированную армию. Сапог, снарядов и винтовок было для неё в изобилии.

Последний кайзер стал у руля страны самым неожиданным образом. В 1888 году скончался первый кайзер объединённой Германии и дружески расположенный к России Вильгельм I (1797-1888) и передал трон своему больному сыну Фридриху III. Царствование Фридриха III длилось всего 99 дней, и после его смерти на престол вступил его сын Вильгельм II (1859-1941). У второго Вильгельма сразу начались разногласия с канцлером Бисмарком, кайзер был недоволен широкими полномочиями «железного канцлера» и стал сильно «тянуть одеяло на себя». Убрать «железного канцлера» со сцены помогли вовремя подвернувшиеся советники – болезнь всех монархов.

В 1890 году Бисмарка «ушли» в отставку. Обстоятельства его отставки были таковы, что они, как мы видели, самым непосредственным образом повлияли на германо-русские отношения и заставили Александра III резко изменить своё мнение о Вильгельме II в худшую сторону.

Вот как излагает эту историю царедворец и генерал Н.А. Епанчин.

Во время визита русского императора в Берлин, когда кайзер стал увлечённо развивать свои политические идеи, император заметил, как же он собирается решать все дела единолично, если у него есть канцлер Бисмарк.

– Да, я забыл сказать тебе, что Бисмарк будет на днях уволен от должности, и на его место я назначу Каприви, – пояснил Вильгельм.

После этой беседы на частную аудиенцию к Александру III неожиданно попросился Бисмарк. Царь смутился: он уже принимал канцлера в официальном порядке, и вот кайзер сообщил, что Бисмарк практически канцлером уже не является. Дворцовый комендант П.П.  Гессе всё-таки посоветовал царю принять Бисмарка, и Александр III согласился, но решил говорить с ним сугубо неофициально.

Во время беседы Бисмарк коснулся, естественно, политики и стал излагать свою программу действий на ближайшее время. «Государь слушал его с удивлением», – пишет Епанчин, – «и осторожно стал намекать ему, что никто не может точно знать свою даже ближайшую будущность…». Бисмарк всполошился и спросил царя, что он имеет в виду. И тогда царь рассказал ему о том, что он в ближайшее время будет уволен. «Железный канцлер» был поражён и сообщил, что Вильгельм II его об этом не проинформировал. Теперь смущён был Александр III: выходило, что он разгласил секрет Вильгельма II. Смятенный Бисмарк ушёл, а Александр  III вызвал к себе Гессе и сказал:

– Каков Вильгельм! Вышло так, что Бисмарк узнал о своей отставке от меня. Если он так обращается с Бисмарком, то как же он будет относиться к Каприви, и как нам вести переговоры с новым канцлером, которого Вильгельм может уволить в любую минуту ещё более резко, нежели Бисмарка?

Итак, самый выдающийся дипломат Германской империи, человек динамичный, талантливый и мыслящий  реальными категориями, работавший на великую Германию ушёл со сцены. Главное для него во внешней политике состояло в том, чтобы сокрушить Францию – после этого гегемония Германии в Европе была бы обеспечена. Колонии его не интересовали. Отличительной особенностью дипломатии Бисмарка был её агрессивный, насильственный характер, первым его побуждением было отыскивать уязвимые места у противника и как можно сильнее по ним ударять. Не удавался насильственный способ – канцлер прибегал к подкупу. Со временем у него выработались своего рода стандарты взяток: англичан он подкупал содействием в египетских делах,  русских – обещанием не мешать им в балканских делах, французов – поощрением колониальных усилий в Африке и Азии. Компромиссы он не любил, а если в них возникала необходимость, шёл на них с большой неохотой.

Эмоции были чужды ему, во всех его действиях проступал холодный расчёт. Иногда он позволял себе гневаться и ненавидеть. Он считал, что вероломство в политике вполне допустимо, лишь бы она шла на пользу Германии. Непрерывная активность была также одной из главных черт его характера. Энергия бурлила в этом человеке, и возраст на этом никак не сказывался. Всё это, помноженное на проницательность и аналитический ум, делало его выдающимся политиком своего времени.

Бисмарка часто изображают другом России, но это неверно: он был её убеждённым врагом, ибо видел в ней главное препятствие для германской гегемонии в Европе. Поэтому он пытался столкнуть Россию то с Англией, то с Турцией. Но он понимал, что с Россией и русским народом немцам напрямую тягаться не по силам, что даже военная победа над Россией не приведёт к её подчинению германским интересам. «Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведёт к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах русских…», – писал он. – «Эти последние, даже если их расчленить международными трактатами, так же быстро вновь соединятся друг с другом, как частицы разрезанного кусочка ртути. Это – неразрушимое государство русской нации, сильное своим климатом, своими пространствами и ограниченностью потребностей…».

Да, всё же Бисмарк верил в Россию больше, чем некоторые русские!

После Бисмарка большую политику Берлина взял в свои руки барон Хольштейн (Гольштейн). «Серый кардинал» германской политики в эпоху Вильгельма II родился в 1837 году, в 1860 году работал младшим атташе при германском после Бисмарке в Петербурге, а потом в 1874 году – вторым секретарём германского посла в Париже графа Г. Арнима. Граф считался противником Бисмарка, и Хольштейн употребил всё, что было в его силах, чтобы дискредитировать своего шефа. Говорили, что второму секретарю, выполнявшему задание Бисмарка, приходилось даже собирать пыль под диваном в приёмной Арнима, чтобы не задохнуться или не чихнуть невзначай при подслушивании бесед посла. Убеждённый холостяк, барон отказывался от всех повышений по службе и занимал потом в МИД Германии скромную должность политического советника.

Барон был ярым русофобом и основным автором антирусской политики при канцлерах Каприви (1890-1894), Александре Хоэнлоэ(1894-1900), Бернхарде фон Бюлове (1900-1909) и Т.  Бетман-Хольвеге (1909-1917). Он ведал самыми важными назначениями в дипломатической службе, общался приватно, через головы министров иностранных дел, с германскими послами и их секретарями и создавал нужную обстановку вокруг кайзера. А. Хоэнлоэ в своих мемуарах «Из моей жизни» (Франкфурт, 1925 г.) писал, что перед бароном трепетали не один посол и не один министр, и достаточно было одного его слова, чтобы определить направление внешней политики Германии. Посол Германии в Лондоне Карл Лихновский характеризовал Хольштейна как непревзойдённого мастера интриги, который не только производил на своих вышестоящих начальников впечатление, но и знал, как ими можно было управлять и манипулировать. «Короче», – писал Лихновский, – «Хольштейн был национальным бедствием и истинным вдохновителем мировой войны».

Лиделл Гарт, касаясь доминирующей роли Хольштейна в англо-германских отношениях 1898-1901  гг., писал о нём как о незаметном, но сварливом, подозрительном и жалком чиновнике МИД, «который любил темноту, т.к. она благоприятствовала его действиям…». Тем не менее, «на этого чиновника, который скупился на покупку себе нового костюма, хотя не гнушался использовать официальные данные для личных спекуляций, и который интриговал за отставку своего учителя, выдавая себя затем за его ученика, теперь с благоговением смотрели как на духовного наследника Бисмарка».

Характеризуя Германию Вильгельма II, Е. Тарле писал:

«Все четыре канцлера, занимавшие этот пост между отставкой Бисмарка и началом первой мировой войны…были в сущности орудиями и исполнительной воли императора, точнее – мысли стоявших за ним лиц вроде барона Фрица фон Хольштейна».

И ещё:

«В 1925 году выяснилось документально, что Хольштейн вёл широкую биржевую игру и был в постоянных сношениях с биржей; он отражал интересы наиболее агрессивно настроенных сфер крупного капитала. Он был очень важной, хотя и скрытой пружиной, посредством которой капитализм создавал империалистическую внешнюю политику».

«Венцом» творения Хольштейна, пишет С. Кремлёв (Брезгун), стал конфликт из-за Марокко с Францией. Германии пришлось отступить, и кредит доверия к барону у кайзера иссяк. За три года до своей смерти он был уволен из МИД на пенсию, но перед тем как покинуть сей бренный мир, Хольштейн сильно «нагадил» Вильгельму II: он рассказал одному журналисту о гомосексуальных забавах ближайшего друга кайзера графа Филиппа Эйленбурга (Ойленбург). С.  Кремлёв считает барона стопроцентным космополитом, состоявшим на службе у англо-американского капитала и выполнявшим его заказ на стравливание России с Германией.

…Итак, Бисмарка на посту канцлера сменил генерал Лео фон Каприви (Георг-Лео фон Каприви де Капрера ди Монтекукколи), который нарушил выстроенную Бисмарком систему равновесия и мира в Европе, не возобновил с Россией так называемый «перестраховочный» договор с Россией от 1887 года, а вместо этого взял курс на сближение с Австро-Венгрией и Италией. В результате оскорблённая Россия стала сближаться с Францией и в 1892 году заключила с ней тайную военную конвенцию, предусматривавшую взаимную поддержку в случае нападения членов Тройственного союза Германии, Австро-Венгрии и Италии.

Деструктивную по отношению к России линию продолжали преемники Каприви, пока на сцене не появился Б. Бюлов, назначенный в 1897 году министром иностранных дел ещё при Каприви. Бюлов сменил А. Маршалла фон Биберштейна (1890-1897), отправленного послом в Константинополь, а потом скоро стал канцлером. Одновременно военно-морским министром был назначен печально знаменитый А. Тирпиц (1897-1916). Вот этим-то лицам и удалось окончательно и бесповоротно свернуть Германию с избранного Бисмарком пути и поставить её на тропу войны.

Первой программой Тирпица предусматривалось построение к 1905 году 11 линкоров, 5 крупных и 17 малых крейсеров. Этого было ещё недостаточно, чтобы мериться силами с Англией, но на повестке дня стояла и вторая военно-морская программа⁶¹. Вильгельм II, не без влияния Тирпица, полагал, что военно-морской кризис с Англией в результате выполнения программы строительства флота к 1904 году может быть преодолён. Поскольку Лондон убедится в том, что война с Германией будет стоить англичанам больших жертв, опасность английского нападения уменьшится.

Примечание 61. Американцы утверждают, что гроссадмирал Тирпиц строил свою стратегию на базе появившейся в 1890 г. книги американского военного моряка капитана А.Т. Мэхэна «Влияние морских сил на историю». Конец примечания.

Барон Хольштейн по поводу этих иллюзий сделал ироничное замечание о том, что бесконфликтное завершение военно-морской программы Германии подобно проблеме квадратуры круга. Но кайзер и канцлер надеялись преодолеть все трудности и добиться гегемонии Германии не только на суше, но и на море путём возобновления дружественных отношений с Россией. Предпосылки для этого были неплохие: Россия вела войну с Японией, которой активно помогала Англия, и если удастся перетянуть на свою сторону русских, то за ними последуют и французы. Впрочем, у гроссадмирала было собственное видение в отношении России: он, как и Бисмарк, полагал, что Германия должна была относиться к соседу на востоке более уважительно и внимательно. Тогда она была бы непобедимой на суше, а уж он постарался бы «насолить» англичанам на море.

Иногда на кайзера находил «стих», и его беспокойный ум производил на свет здравые идеи. Так, к примеру, случилось в октябре 1908 года, когда он дал интервью английской газете «Дэйли Телеграф», в которой, признавая враждебность германской нации по отношению к Англии, заявил, что сам он испытывает к ней самые добрые чувства. Заявление шло явно вразрез с концепцией канцлера Бюлова, но это была не очень большая беда. Хуже был конец заявления, в котором он, как бы отвечая на подозрения, испытываемые англичанами в отношении германского флота, сказал:

«Посмотрите на подъём Японии, подумайте о пробуждении национального сознания в Китае и оцените теперь колоссальные проблемы, возникающие на Тихом океане… Возможно, Англии следовало бы радоваться, что у Германии есть флот».

Кроме того, что эти слова заставили возмутиться Англию и вздрогнуть весь мир, на кайзера обрушилась критика со стороны собственных подданных. Немцы обвинили его в излишней болтливости. Как он мог признать враждебность Германии по отношению к Англии, оскорбить Японию, выболтать германские дипломатические секреты – и всё для того, чтобы покрасоваться перед англичанами! Канцлер Бюлов, считавший себя на словах преемником и учеником Бисмарка, почувствовал себя оскорблённым в самых лучших намерениях и стал угрожать отставкой. Он делал это уже раньше, но кайзер уговаривал его каждый раз остаться. Возможно, что он рассчитывал и на этот раз, что Вильгельм станет его уговаривать, но этого не случилось. И 14 июля 1909 года кайзер уволил Бюлова и назначил вместо него Т. Бетман-Хольвега⁶².

Примечание 62. С.Б. Фэй полагает, что главной причиной ухода Бюлова с поста канцлера Германии было его несогласие с военно-морской программой Тирпица и провал германо-английских переговоров по военно-морским вопросам. Бюлов, по мнению американского историка, якобы «больше не захотел продавать свои убеждения за расположение своего монарха». Нам кажется, что американец слишком преувеличивает принципиальность бывшего канцлера. Конец примечания.

Если верить американскому историку С. Брэдшоу Фэю, Бернхард Бюлов был яркой личностью: беспечный, весёлый, задорный нрав в сочетании с добродушием и острословием давали ему возможность умело руководить и внешними, и внутренними делами и неплохо ладить с кайзером. В отличие от идущего напролом гросс-адмирала Тирпица, Бюлов подходил к решению задачи в мягких перчатках, предпочитал добиваться цели с применением юмора, шуточек, лести, литературного таланта и затушёвывания правды.

В советской историографии Бюлов тоже предстаёт политиком в общем-то с положительной характеристикой: превосходный оратор, остроумный собеседник, находчив, ловок, изворотлив, умел ладить с парламентом и находить выход из самых затруднительных положений, притом с таким изяществом и элегантностью, которым мог позавидовать сам Горчаков. В «Истории дипломатии» т.2 говорится, что Бюлов был превосходным тактиком, но слабым стратегом: «Его неглубокий и ленивый ум скользил по поверхности явлений». Ему хватало терпения часами разучивать перед зеркалом речь в парламенте, но его не хватало на то, чтобы серьёзно обдумывать международное положение. Впрочем, чего не хватало Бюлову, с лихвой восполнял «серый кардинал» барон Хольштейн.

Новый канцлер Бетман-Хольвег по сравнению со своими предшественниками был ещё более бесцветной личностью и оказался не в состоянии исправить наделанные Бюловым ошибки и восстановить доверие Европы к Германии. По мнению самого Бюлова, назначившего Бетман-Хольвега в 1905 году министром внутренних дел, это был типичный доктринёр, не понимавший ни бельмеса в дипломатии и внешней политике, бюрократ, «одевшийся в 1914 году в шкуру волка». Супруга Бетмана-Хольвега характеризовала мужа как нерешительного, вечно сомневающегося и всегда слишком озабоченного мелочами человека. Наследный принц Фридрих Вильгельм писал о нём:

«Я никогда не видел и следа мудрости в этой бесцветной личности, склонной к пассивному фатализму и контролировавшему всякую инициативу поговоркой о том, что всё в руках Божьих… Этот вечно нерешительный человек никогда не мог принять решения без того, чтобы не добавить в конце “но”».

Бетман-Хольвег всё-таки пренебрёг прямолинейной стратегией гроссадмирала Тирпица и попытался договориться с англичанами, но это ему не удалось. Гроссадмирал оказался сильнее. Растянувшиеся на несколько лет переговоры с Лондоном закончились ничем. Впрочем, вину с ним в этом должно было разделить и английское правительство, а также всякие внешние обстоятельства: выборы в парламент, смерть Эдуарда VII 6 мая 1910 года и др. Разочарованный неудачей с англичанами и возмущённый несгибаемой позицией Тирпица, Бетман-Хольвег в 1912 году тоже сделал попытку уйти в отставку, но кайзер с ней не согласился.

При Бетмане министром иностранных дел первое время стал Альфред фон Кидерлен-Вэхтер (1910-1912) – весьма слабое подражание австрийскому барону Лексе. Но Кидерлен сумел внести свою «лепту» в создание цепочки роковых событий, приведших Германию к войне. Именно он вместе с бароном Хольштейном в своё время подложили мину под подстраховочный союз Германии с Россией, именно Кидерлен стал повивальной бабкой второго марокканского кризиса и автором ультиматума России во время боснийского кризиса.

Согласно представлениям С.Б. Фэя, Кидерлен был беспечным швабом с горячим темпераментом и живой речью, но отнюдь не обладавшим моральной силой своего учителя Бисмарка. Он начал свою дипломатическую карьеру в 1879 году как специалист по коммерции, служил в посольствах Германии в Петербурге, Париже и Константинополе, потом 10 лет находился при кайзере Вильгельме в качестве представителя МИД. С этого поста он, попав, судя по всему, в немилость к монарху, «загремел под фанфары» послом в Бухарест, откуда был «извлечён» Бюловым в последние дни своего канцлерства. Кидерлен-Вэхтер никогда не был женатым и жил в гражданском браке с прекрасной блондинкой, которую он встретил в возрасте 40 лет, когда ей было уже 38. Он был человеком с юмором и славился мастерством давать всем клички: Уж (Бюлов), Земляной Червь (Бетман-Хольвег), Бедный Красавчик (предшественник на посту министра иностранных дел Шён), Гиппопотам (коллега по МИД Маршалл фон Биберштейн), Неожиданный (кайзер) и др. О том, какие клички он давал своим псам в Бухаресте, мы уже знаем. Проработав два с половиной года на посту министра иностранных дел, Кидерлен в конце 1912 года неожиданно, за карточным столом, умер, и его место занял Готтлиб фон Ягов.

Но как в России и Англии, в Германии решающее слово во внешней политике оставалось за монархом. К сожалению, Вильгельм обладал нестабильным темпераментом, и скоро мир увидел, на что был способен германский монарх, страдавший, по некоторым данным, ушной болезнью, вызывавшей частые обмороки. С подачи Бюлова (читай, Хольштейна) он пренебрег заветами Бисмарка о так называемых костях померанского гренадёра, задумал поживиться землицей в Азии, Африке и Океании за счёт французской и английской колониальных империй и бросил Германию в различные заморские авантюры (Западная Африка, Самоа, Китай). Во время англо-бурской войны он отошёл от политики сближения с Великобританией и демонстративно занял антианглийскую, пробурскую позицию, чем сразу вызвал напряжённость в отношениях с Лондоном. В 1905 году Вильгельм II подверг критике англо-французский договор по Марокко и вновь поставил мир в Европе на грань войны. Урегулированный в следующем году марокканский кризис вспыхнул с новой силой в 1911 году: на этот раз кайзер Германии послал к берегам Марокко канонерскую лодку «Пантера». В воздухе снова запахло войной, но кризис удалось урегулировать и на этот раз.

Уже при Фридрихе Великом Пруссия стала великой европейской державой. Главная сила Пруссии заключалась в её армии. При Фридрихе Великом её численность составляла 200 тыс. человек. В некотором смысле он, а в ещё большей степени его сын курфюрст, а потом первый король Пруссии-Бранденбурга, перенял роль Швеции – воинственной разбойницы Европы. Как и Швеция, Пруссия была сильна не экономикой, ремёслами и торговлей, как Нидерланды, не флотом и коммерцией, как Англия, и не населением и культурой, как Франция, а своими солдатами. В армии же главным человеком стал унтер-офицер со стеком, которого солдаты боялись больше, чем врага. В 1814-1815 гг. армия из профессиональной стала рекрутской, т.е. формироваться на основе воинской обязанности, но старый прусский дух пережил все реформы и благополучно дожил до 1914 года.

Григорьев Борис Николаевич