Узел 7. Миссия Лимана фон Сандерса

В мае 1913 года Берлин праздновал свадьбу единственной дочери Вильгельма II с герцогом Брауншвейгским, на которую съехались представители многих европейских дворов, включая русский и английский. Во время переговоров с царём кайзер заручился поддержкой на миссию генерала Лимана фон Сандерса (Зандерса) в Турцию, выезжавшего взамен отозванного генерала Гольца и призванного исправить ошибки предшественника. Турки после балканских войн попытались привести свою побитую армию в более-менее «приличное» состояние. В этот момент ни царь, ни русская дипломатия не подозревали, что за невинным прикрытием инструкторских обязанностей в турецкой армии фон Сандерса скрывался троянский конь Германии.

Непосредственным вдохновителем миссии Сандерса был германский посол в Константинополе барон Вангенхейм (1912-1915). В апреле 1913 года он докладывал в Берлин: «Держава, которая контролирует армию, будет всегда иметь в Турции наибольшее влияние. Ни одному правительству, враждебно настроенному по отношению к Германии, не удастся управлять событиями, если армия будет контролироваться нами». Формальное предложение о направлении к ним германского генерала сделали Хельмуту Мольтке сами младотурки. Помимо военных и германских инструкторов, они пригласили в страну большое количество французских и английских специалистов, помогавших турецкому правительству наладить экономику, полицию и администрацию в целом. Два британских адмирала занимались организацией турецких ВМС.

В.В. Готлиб пишет, что в то время как Англия, Франция и Россия терзали «больного человека», т.е. одряхлевшую Османскую империю, извне и старались отхватить себе от неё лакомые куски, Германия сделала ставку на завоевание Турции изнутри. Если Турция выпала бы из орбиты Берлина, то все его далеко идущие планы экспансии на Ближнем Востоке и создание угрозы господству в этом регионе Англии повисли бы в воздухе. Планы пантюркистов в это время удачно совпали с планами германского рейха.

Лиман фон Сандерс появился в Константинополе 14 декабря 1913 года, где был встречен с большой помпой младотурецким руководством страны. Первое подозрение о характере миссии фон Сандерса появилось у Сазонова, когда он по пути из Виши в Россию заехал в Берлин и встретился с Бетман-Хольвегом. Ему показалось странным, что канцлер ни словом не обмолвился о миссии Сандерса в Турции. И только когда русский военный атташе в Константинополе в октябре 1913 года получил секретные агентурные данные, что военная миссия фон Сандерса занялась не только и не столько инструктажем турецких офицеров, сколько непосредственным командованием турецкой армии, Петербург осознал, какую ошибку он допустил полгода тому назад.

42 немецких генерала и офицера на целых 5 лет взяли в свои руки управление турецкой армией, включая командование ключевым Константинопольским военным округом, а значит, и проливами Боспор и Дарданеллы, а также взяли под свой контроль Военный Совет Турции, военные училища, всю интендантскую и санитарную части и получили должности в генштабе. Достаточно отметить, что продвижение турецких офицеров по службе тоже находилось в руках Сандерса. Было очевидно, что Германия рассчитывала втянуть Турцию в будущую войну на стороне Тройственного союза. Константинополь был также важным пунктом Багдадской железной дороги, связывавшим Европу с Ближним Востоком. Эти сведения скоро подтвердил из Берлина посол С.Н. Свербеев.

Нужно было, во что бы то ни стало, срочно нейтрализовать германские военные происки в Турции. Дискуссия с Ф. Пурталесом в Петербурге и протест министерства иностранных дел, выраженный через Свербеева, ни к чему не привели, и Сазонов решил действовать напрямую с Берлином. Переговоры с берлинским кабинетом поручили провести находившемуся в отпуске за границей председателю правительства В.Н. Коковцову. Владимир Николаевич встретился с «самым искренним и правдивым» канцлером в мире Бетман-Хольвегом и выяснил, что всё произошло за спиной канцлера по инициативе генштаба германской армии. «Говорил Бетман прямую неправду или находил только более выгодным для себя сложить… ответственность за неприятную беседу с человеком, к которому у него было доброе чувство, я не знаю», – пишет в своих мемуарах Коковцов. Сам Бетман предложил своему русскому коллеге «говорить как противники, которые питают друг к другу чувство глубокого уважения».

Кайзер Вильгельм пытался свалить всю вину на кузена Никки, который дал своё согласие на посылку фон Сандерса в Турцию. Когда Коковцов попытался возразить, что Николай II, давая согласие, не предполагал, что немецкий генерал займёт в турецкой армии ключевой пост, Вильгельм пришёл в состояние крайнего раздражения – так всегда ведёт себя разоблачённый мелкий врунишка, попытавшийся уличить во лжи другого.

– Должен ли я принять ваши слова как официальный протест или это дружеская передача мнения вашего императора? – спросил кайзер, покрываясь то бледными, то красными пятнами.

Коковцов спокойно ответил, что, зная характер Николая II, ни о каком протесте не может быть и речи. В результате Вильгельм обещал проконсультироваться с Бетман-Хольвегом и дать русскому императору ответ.

На втором свидании с Коковцовым Бетман-Хольвег сообщил, что русский премьер-министр достиг успеха на три четверти – нужно было только придумать какой-нибудь компромисс, чтобы дать возможность немцам выйти с достоинством из создавшегося положения. Например, сказал он, турки уже согласились поручить фон Сандерсу командование другим армейским корпусом. По мнению Коковцова, поведение канцлера и на сей раз было вполне искренним и удовлетворительным.

Но более опытного дипломата Сазонова результаты поездки Коковцова не успокоили, и он обратился за содействием в этом деле к союзникам, предлагая им совместные действия, целью которых было бы получение моральных и военно-политических компенсаций от Турции. Беспокойство Сазонова разделили в Париже и особенно в Лондоне. Сазонов предлагал сэру Грею сформулировать на этой базе ноту и вручить её туркам от имени трёх правительств. Э. Грей вместе с французским послом П. Камбоном сформулировал довольно жёсткое заявление, поддержанное премьер-министром Асквитом и походившее, по мнению Фэя, на ультиматум. В случае неудовлетворения Турцией требования об удалении Сандерса с ключевых постов в турецкой армии Лондон грозил принятием экстренных мер.

Получив известие о полной солидарности союзников с Россией, Сазонов неожиданно предпринял странный и необдуманный шаг. До того, как союзные послы вручат ультиматум в Константинополе, он задумал использовать его в качестве средства давления на Берлин. Он попросил Париж и Лондон пока повременить с демаршем Порте и дал поручение своему послу в Берлине Свербееву ознакомить немцев с его содержанием. Министр иностранных дел Германии Ягов принял предупреждение Свербеева к сведению и пообещал всё уладить в контакте с турками. 5 декабря Ф. Пурталес сообщил Сазонову, что немецкая сторона приступила к выполнению своего обещания, но попросил дать Берлину время, для того чтобы не создавать у общественности впечатления, что Германия поддалась нажиму со стороны России. Сазонов с удовлетворением воспринял это сообщение и попросил только, чтобы Берлин сильно не затягивал ответ.

Казалось, нужно было немного подождать, и вопрос о Сандерсе найдёт своё разрешение. Но Сергей Дмитриевич страдал нетерпеливостью и 7 декабря попросил Париж и Лондон немедленно приступить к осуществлению совместной акции в Константинополе. И тут выяснилось, что сэр Грей передумал. В отличие от министра иностранных дел Франции Пишона, английский министр полагал теперь, что в совместной акции послов не было надобности, и что обращение к туркам должно быть выдержано в мягких тонах, в виде запроса.

Что же произошло за эти несколько дней? А вот что: с Греем встретился временный поверенный в делах Германии в Лондоне Рихард Кюльман и объяснил ему, что Константинопольский военный округ был выбран Сандерсом исключительно по той простой причине, что был типовым, как бы пилотным для всех остальных округов, а рядом в турецкой столице было базовое военное училище и генштаб, с которыми германским инструкторам нужно было находиться в постоянном контакте. И потом: что было экстраординарного в том, что германский генерал возглавил турецкий военный округ? Ведь сэр Лимпус, британский адмирал-инструктор, точно так же безраздельно командовал турецким флотом.

Аргумент об адмирале Лимпусе сразил Грея наповал, и он запросил дополнительную информацию у своего посла в Константинополе Луиса Маллета. Оттуда пришла информация, что Лимпусу для выполнения своей миссии по реорганизации турецкого флота требуется сотрудничество с немцами; что круг полномочий Лимпуса в турецком флоте несравнимо шире круга обязанностей Сандерса в турецком округе; что адмирал снял резиденцию в доме, который предназначался для Сандерса, и что предложение России об удалении Сандерса с поста командующего Константинопольским военным округом вызовет нежелательные последствия.

Сазонов выразил протест по поводу отступничества сэра Грея, но он не возымел на Лондон и Париж никакого эффекта. И тогда 13 декабря три посла в Константинополе от стран Антанты вручили турецкому министру иностранных дел «мягкий» устный запрос о характере миссии Сандерса в Турции. Ответ был немедленным: в нём турецкие дипломаты с готовностью объяснили условия контракта Сандерса и передали заявление великого визиря о том, что другие аспекты этого вопроса являются внутренним делом Порты. В частности, сказал визирь, положение германского генерала нисколько не отличается от статуса адмирала Лимпуса, а потому никаких оснований для его изменения он не усматривает.

Французы то ли в шутку, то ли всерьёз сделали Сазонову провокационное предложение отправить в Босфор военный корабль и заявить туркам, что он будет стоять на рейде до тех пор, пока не будут выполнены требования России в отношении Сандерса. Извольский из Парижа поспешил заверить Сазонова, что общественное мнение Франции будет на стороне Петербурга.

Тем не менее, пишет Фэй, Сазонов некоторое время размышлял над этим «заманчивым» предложением. Впрочем, у него были свои планы. 4 января 1914 года год Сазонов подал царю памятную записку о миссии Лимана фон Сандерса и о возможности его удаления с ключевых постов в турецкой армии. Но в конце записки министр сформулировал соображения, далеко выходящие за рамки этой узкой проблемы. В этот момент Сазонов – ни больше, ни меньше – взвешивал возможности большой европейской войны, которая могла быть спровоцирована из-за германского генерала.

«С политической точки зрения», – говорилось в памятной записке, – «самым надёжным средством была бы одновременная оккупация Францией, Россией и Англией некоторых районов Малой Азии с последующей декларацией о том, что эти три державы буду оставаться там до тех пор, пока не будут удовлетворены их требования. Ввиду этого русский министр готов предложить Англии и Франции Смирну и Бейрут, оставив для себя Трапезунд или Баязет. Очевидно, что в этом случае Германия предпримет активные меры в пользу Турции, и это может вызвать перенос проблемы на западные границы со всеми вытекающими из этого последствиями… Если наши военный и морской министры считают возможным рискнуть осложнениями, естественно, при непременной поддержке нас всеми силами Франции и при адекватной помощи со стороны Англии, то мы могли бы уже сейчас приступить к конфиденциальному обмену мнениями по этому вопросу с обеими державами…».

Записку завершали предложения о подготовке Черноморского флота к будущей мгновенной операции против турок и по занятию черноморских проливов, включая строительство железных дорог и инфраструктуры, подготовку специального экспедиционного корпуса, усиление флота новыми военными и транспортными кораблями и т.п.

События вокруг миссии Л. фон Сандерса с очевидностью продемонстрировали, как мягкий и добродушный человек, истинный патриот России, противник решения международных проблем насильственными средствами, был способен встать на тропу войны – естественно, исключительно из соображений мира, политической и экономической необходимости и сохранения престижа великой державы матушки-России. Этот пример, на наш взгляд, ярко демонстрирует зыбкий характер тех моральных и политических принципов, которыми руководствовались ответственные политики того времени. 

Впрочем, не исключено, что у Сергея Дмитриевича просто в это время сдали нервы, отсюда его суетливость, нехарактерная для него резкость и воинственность. Он вовсе не хотел войны, он, как и Берхтольд и Бетман, всего-навсего хотел продемонстрировать по отношению к Берлину силу и добиться над ним дипломатической победы. Он решил поиграть в английскую игру блеф – авось получится, как это получалось у его коллег в Вене и Берлине.

Примечательно также то, что записка получила одобрение у самого миролюбивого царя в мире.

На следующий день Сазонов пустил по членам правительства меморандум, который послужил основой для обсуждения записки. Здесь он высказал своё мнение относительно тех мер нажима и принуждения, которые следовало предпринять в отношении Турции и Германии при условии поддержки их союзниками: занятие Трапезунда или Баязета. Это рассматривалось в качестве крайней меры, а начинать, по Сазонову, следовало с финансового бойкота Порты. Затем, если эта мера окажется неэффективной, должен  последовать отзыв послов стран Антанты из Константинополя и – венец всему – предъявление ультиматума с указанием точного срока для ответа. Ультиматум – это магическое словцо притягивало тогда к себе многих политиков!

Французский посол в Петербурге Делькассе, которому, по всей видимости, стало известно содержание памятной записки Сазонова, 7 января 1914 года писал в Париж, что, кроме военного способа вопроса, т.е. оккупации Смирны, Бейрута и Трапезунда, русский министр планировал предъявить Германии требования о компенсации (в чём эта компенсация должна была выражаться – в деньгах, территориях или торгово-экономических преференциях, не говорилось), что, по мнению посла, было совершенно нереально. Рисковать большой войной с Германией из-за черноморских проливов для России Франции было совсем не с руки.

По распоряжению Николая II меморандум Сазонова 13 января был предложен на обсуждение совещанию, в котором приняли участие председатель Совета Министров В.Н. Коковцов, военный министр В.А. Сухомлинов (1909-1915), морской министр Г.И. Григорович (1911-1917) и начальник генштаба сухопутных войск Я.Г. Жилинский (1911-1914). Сухомлинов отделался пустой фразой о том, что реформа турецкой армии означает угрозу кавказских границ, и предложил Сазонову принять меры, чтобы заставить Порту дипломатическим путём убрать Сандерса из страны. Коковцов высказался за продолжение переговоров с Германией и отказ от предъявления к ней каких-либо требований, ибо они могли быть восприняты как ультиматум. Следовало также выяснить на всё это точку зрения союзников.

Сазонов заметил, что в поддержке Парижа он вполне уверен – в этом его недавно заверил Делькассе («Франция пойдёт с вами так далеко, насколько этого пожелает Россия»), а вот с Лондоном дело пока не ясно. Сазонов, хоть и слегка заколебался на совещании в целесообразности предложенных царю мер, но, в отличие от Коковцова, не выступил и против них. В частности, он сказал, что отрицательная реакция Германии на военную вылазку Антанты в Малой Азии вовсе не обязательна, и что Берлин, по всей видимости, от крайних мер воздержится, особенно если совместную акцию поддержит Англия.

В.Н. Коковцов (1853-1943), председатель Совета Министров (1911-1914) и министр финансов заявил, что всё это непременно означает большую европейскую войну, и спросил военных, готова ли Россия к такому развитию событий. Сухомлинов и Жилинский, не моргнув глазом, бодро доложили, что Россия как никогда ранее отлично подготовлена к дуэли с Германией, не говоря уж с Австрией, но, по их мнению, такая дуэль вряд ли пока возможна.

Совещание пришло всё-таки к выводу о том, что прежде чем начинать какие бы то ни было практические шаги, России необходимо выяснить точку зрения союзников. Если переговоры с Берлином о миссии Сандерса закончатся провалом, то России, вероятно, следовало взвесить возможность каких-либо мер воздействия на Турцию, к примеру, объявить ей финансовый бойкот или отозвать из Константинополя послов стран Антанты. Альбертини и Фэй пишут о благотворном влиянии Коковцова на исход совещания.

Никаких мер в связи с делом Сандерса русскому правительству принимать, к счастью, не пришлось. К 15 января 1914 году конфликт вроде был формально улажен. Германский посол в Константинополе Вангенхейм развил кипучую деятельность, и решение было найдено. Оно было изящно, эффективно и убедительно: константинопольский корпус был отдан под командование турецкого генерала, поскольку кайзер повысил фон Сандерса в звании до генерал-лейтенанта, а это в турецкой армии соответствовало званию фельдмаршала. Следовательно, округ был для Сандерса уже маловат, и он стал Главным инспектором турецкой армии.

Но это мало что изменило в практическом плане, поскольку младотурки, свергшие султана и ставшие инициаторами армянского геноцида, беспрепятственно сползали на милитаристские и прогерманские позиции, готовясь к реализации идеи Великой Турции до Алтая. И русская дипломатия оказалась перед этой стеной вражды беспомощной.

В начавшейся войне, в которой Турция примет участие на стороне Тройственного союза, генерал Сандерс возглавит турецкую армию, доставит много хлопот Кавказской группировке русских и нанесёт сокрушительный удар по англо-французскому экспедиционному корпусу под Дарданеллами и в Галлиполи.

Выводы.

Итак, Европа успешно миновала все опасные подводные камни, которые подстерегали её на протяжении последних 50 лет, и благополучно избежала большого конфликта. Здравый смысл, несмотря ни на что, всё-таки продолжал преобладать над соблазнами.

На предыдущих страницах мы сосредоточились главным образом на том, как европейское сообщество в целом реагировало на возникавшие внешние конфликты, которые угрожали всеобщему миру и безопасности. Русско-японская война 1904-1905 гг. нами в расчёт не берётся, поскольку она угрозу для развязывания всеобщей войны не представляла.

Чтобы лучше понять мотивы, которыми руководствовались дипломаты этих стран, попытаемся теперь заглянуть за дипломатические кулисы каждой страны, участвовавшей в этом процессе, познакомиться с кухней её внешней политики, а также с её исполнителями.

Григорьев Борис Николаевич