Узел 6. Вторая балканская война

Делёж захваченных турецких территорий между членами Балканского союза вылился в большую проблему. Главным яблоком раздора стала «бесхозная» территория Македонии, на которую одновременно претендовали Сербия, Болгария и Греция. Сербия, у которой Лондонская конференция послов отобрала часть албанской территории, теперь претендовала на компенсацию за счёт Македонии. У Белграда возникли трения с Болгарией, не выполнившей своего союзнического долга: в то время как сербская 50-тысячная армия приняла активное участие в завоевании Адрианополя, болгары свою 100-тысячную армию на сербско-турецкий фронт не послали. По этой причине Белград потребовал от Софии компенсацию за счёт болгарской доли в Македонии. Не имея доступа к морю, Белград потребовал себе также район порта Салоники.

Между тем, Салоники, как мы упоминали выше, к концу войны были заняты греческими и болгарскими военными, которые считали, что Салоники должен был принадлежать именно им. Греческие националисты, поддерживаемые новым греческим королём Константином (1913-1917), женатым на сестре кайзера Вильгельма II, захватили также территорию восточнее Салоник, прилегающую к болгарской Фракии и включающую города Серрес, Драму и Кавалу, и даже стали мечтать о захвате Константинополя.

Не участвовавшую в военных действиях Румынию наградили Силистрией, отняв её у Болгарии, но Бухарест за свой «позитивный» нейтралитет претендовал на большее.

Спор между Болгарией и Сербией должен был решить Николай II, но болгарский царь Фердинанд, обуреваемый идеей создания Великой Болгарии, исподтишка поддерживаемый Берлином и Веной, не стал дожидаться решения Петербурга и в ночь с 29 на 30 июня двинул свою армию на сербов. Началась, как пишет А. Пастухов, не война, а братоубийственная бойня. Одновременно болгарская армия напала и на греков. От Балканского союза остались лишь одни воспоминания. «Великая идея славянского союза была потоплена в крови», – пишет А. Пастухов.

Австрийский начгенштаба Конрад фон Гётцендорф, как только на болгарско-сербском фронте начались военные действия, выступил с призывом оказать немедленную помощь болгарской армии. Император Франц Иосиф глубокомысленно сказал, что Австрия вмешается в войну только тогда, когда сербы и болгары как следует, набьют друг другу шишек. Бертольд разъяснил начальнику генштаба, что на обычном языке время «шишек» наступит тогда, когда Болгария потерпит в войне поражение. «Итак, в результате летом возможно дело дойдёт до войны с Сербией», – резюмировал Гётцендорф, – «и если Россия в своих требованиях пойдёт на крайности, то нам следует стремиться к войне с Россией?» – «Стремиться? Нет, пусть всё идёт своим ходом», – ответил Берхтольд.

Германский посол Хейнрих Леопольд фон Чиршки-и-Бёгендорфф (1907-1916) телеграфировал в Берлин, что если Болгария начнёт выигрывать войну, то на помощь сербам придут русские, и тогда Австро-Венгрия должна будет воевать с Россией. «Совсем с ума сошли! Всё-таки война в любом случае!», – прокомментировал на полях депеши кайзер Вильгельм. Он тогда даже наедине с собой изо всех сил изображал из себя миротворца. Впрочем, уже 8 сентября, сразу после известных маневров в Бреслау, он высказывал Гётцендорфу сожаление по поводу того, что Австрия не использовала шансы для уничтожения Сербии.

Бетман с мининделом Яговым продолжали советовать Берхтольду нейтрализовать Румынию и спокойно ждать развития событий. «Развитие событий на Балканах выше всяких ожиданий чрезвычайно благоприятно для Австро-Венгрии», – писал ему Ягов. – «балканский союз распался, по влиянию России нанесён сильный удар, балканские государства грызутся теперь друг с другом и во время войны так ослабнут, что оправятся от неё нескоро. Даже если Сербия расширит свою территорию на юге, она всё равно не будет представлять для Австрии никакой опасности. Ещё вопрос, не будет ли она менее опасным соседом для Албании, нежели жестокая Болгария. В любом случае торговый путь в Салоники более предпочтителен через территории Сербии и Греции, чем через болгарские границы». В это время Ягов был ещё способен на вполне трезвые и разумные вещи.

Царь Фердинанд начал войну с Сербией, даже не предупредив об этом своё правительство. Когда болгарские министры узнали о войне, то генерал Савов 1 июля отдал приказ болгарской армии остановить наступление, а премьер-министр Данев (1913) заявил австрийскому послу Тарновскому (1911-1917), что Болгария войны не желает, и если Сербия примет надлежащие меры, чтобы избежать её, то конфликт скоро будет улажен. И 3 июля 1913 года София обратилась к Белграду и Афинам с предложением о прекращении огня.

Но было уже поздно. Сербия и Греция не хотели упустить удобный случай наказать болгар и удовлетворить свои территориальные притязания. 8 июля сербы в районе Брегальницы нанесли болгарам сокрушительное поражение, вошли в Иштип и погнали бывших союзников на восток. Греки тоже ошеломили болгар своим контрнаступлением и быстро захватили города Серерс, Драму и Кавалу. А 3 июля мобилизацию своей армии объявила Румыния и без единого выстрела оккупировала провинцию Добруджа, двигаясь в сторону Софии.

Царь Фердинанд был в панике. Он уволил Данева, назначил  вместо него проавстрийски настроенного Радославова (1913-1918) и спешно запросил у Вены помощи и совета. «Как же так?» – с удивлением спросил царь австрийского посла Тарновского 18 июля. – «Почему Вена не воспользовалась благоприятным шансом покончить с Сербией? Вы позволяете погибнуть стране в тот самый момент, когда  весь народ, благодаря своему царю, осознал, наконец, что его врагом является Россия». В ответ Берхтольд холодно посоветовал болгарскому царю договориться с Румынией, уступив ей Добруджу. Правда, Румыния не станет заключать с Болгарией сепаратного мира без согласия Сербии и Греции. Что ж, тогда положение Болгарии безвыходное, ей придётся договариваться со всеми своими противниками.

Между тем сербская и греческая армии неуклонно приближались к Софии. 27 июля Фердинанд снова жаловался Тарновскому на бездействие Вены, но Вена продолжала молчать. Свои бесплатные советы она ему уже дала. Румыния остановила свои войска на линии Туртукай-Балчик и предложила сербам и грекам начать переговоры с болгарами о перемирии. Мир, по мнению румынского короля, следовало заключать в Бухаресте. Но сербы и греки продолжали наступать вглубь болгарской территории, не обращая никакого внимания ни на рекомендации Бухареста, ни на окрики из Вены.

И в этот момент турецкая армия начала наступление на Адрианополь. Болгарию зажали со всех сторон, и если бы не обращение Берхтольда к Сазонову 24 июля 1913 года с призывом спасти Болгарию от турок, то, скорее всего, в Софии через пару дней скоро бы встретились все четыре армии. Сазонов 25 июля ответил Берхтольду, что меры против турок принимаются, но дал понять, что Россия не потерпит никаких действий Австро-Венгрии против Сербии.

28 июля представители стран-победительниц прибыли в Бухарест и через три дня провели там своё первое заседание. Результатом было 5-дневное перемирие их армий с армией Болгарии. Вена пыталась спасти для Болгарии всё, что было можно, но не могла действовать без согласия Берлина. Берлин планировал поддержать Грецию и Румынию, в то время как Петербург был резко настроен против продвижения Греции во Фракии, увидев в нём угрозу своим планам в отношении проливов, и тоже не был заинтересован унижать до крайностей болгар. Возникла возможность – довольно ограниченная – для взаимодействия императорских и царских дипломатов.

Итак, в той степени, в какой Вена и Петербург были настроены вполне благожелательно к Болгарии и неблагожелательно – к Греции, Париж и Берлин, наоборот, в такой же степени были настроены в пользу Греции, но против Болгарии. Кайзер, уступая требованиям своей сестры, греческой королевы, неоднозначно обещал грекам порт Кавалу, а бывший греческий премьер-министр и министр иностранных дел Георгий Николай Теотокис разъезжал по европейским столицам и во всеуслышание заявлял о том, что Греция хочет присоединиться к Тройственному союзу.

10 августа 1913 года Болгария, надеясь на пересмотр Бухарестского мира и на поддержку в этом вопросе России и Австро-Венгрии, подписала навязанные ей Бухарестские соглашения, по которым значительные македонские территории на западе и юго-западе уступала Греции и Сербии. Кавала тоже отходила к Греции, а Добруджа – к Румынии. За вторую балканскую войну Болгария расплатилась по всем счетам. И поделом.

Все надежды Берхтольда были обращены в сторону Петербурга. Но уже 14 августа 1913 года Сазонов заявил австрийскому послу Турну (1911-1913), что, поскольку никакой процедуры в отношении ревизии Бухарестских соглашений выработано не было, Россия отказывается от своего требования подвергнуть их пересмотру. С этим договором Балканы вошли в первую мировую войну.

Разногласия между Австро-Венгрией и Германией по Болгарии, Румынии и Греции оказались настолько серьёзными и непримиримыми, что в Вене просто пришли в отчаяние. Кайзер был раздражён действиями австрийского министра иностранных дел и уже после Бухарестского мира дал волю своим эмоциям. 16 августа в немецких газетах была опубликована переписка кайзера с румынским королём, в которой Вильгельм открытым текстом требовал замены Берхтольда на более подходящее лицо в МИД Австро-Венгрии. Явно в пику Вене Вильгельм наградил короля Константина маршальским жезлом.

Берхтольд решил обратиться к единственному оставшемуся в его распоряжении средству – ревизии Бухарестских соглашений с помощью Лондонской конференции послов. Его поддержали Сазонов и Грей, тоже несогласный отнимать у болгар и отдавать грекам Кавалу. Оставалось самое малое – заручиться поддержкой всех участников конференции. Однако идее ревизии воспротивились Франция, Германия и, естественно, страны-победители, так что вопрос о ней повис в воздухе.

Лондонская конференция взялась за чисто техническую работу и образовала 3 комиссии, одна из которых занималась определением границы между Грецией и Албанией, вторая – между Албанией и Сербией, а третья взяла под временное управление Албанию. Работа комиссий протекала медленно и сложно: кроме объективных трудностей, много проблем создавали Греция и Сербия.

Союз Черногории и Сербии, как неизбежное следствие второй балканской войны, стал следующим моментом напряжённости в их отношениях с Габсбургской монархией. Поскольку Сербия и Черногория получили общую границу, то вполне естественно встал вопрос об их объединении. Вена снова усмотрела в этом угрозу для своей безопасности и начала новую возню на Балканах. В частности, генерал Гётцендорф выдвинул теперь совершенно утопичную идею включить Сербию с Черногорией на правах автономии в состав монархии.

Следующей заботой Берхтольда стало «выпроваживание» сербской армии из Албании. Пока конференция рассматривала этот вопрос, на оккупированных албанских территориях возникли беспорядки. Местное население, недовольное отсутствием всякого порядка и продовольственного снабжения, а также возмущённое, по всей видимости, излишней жёсткостью и жестокостью сербских военных, подняли восстание. К возмущению албанцев и турок приложили свою руку болгарские комитаджи, т.е. партизаны. Под видом борьбы с бандитизмом сербская армия вторглась на территорию собственно Албании, а посол Сербии в Софии и врио министра иностранных дел Сербии Мирослав Спалайкович потребовали пересмотреть решения Лондонской конференции в пользу новых территориальных приобретений для Сербии. Это вызвало резкую негативную реакцию в Вене и обоснованные подозрения у членов Лондонской конференции послов в новом сговоре Сербии, Румынии и Греции.

Берхтольд дал указание своему послу в Белграде строго предупредить сербское правительство и заявил, что Австро-Венгрия, в целях восстановления порядка в Албании, не исключает осуществления односторонних экстренных мер. Берхтольд даже склонялся к тому, чтобы предъявить Сербии ультиматум и объявить о мобилизации австрийской армии, за что рьяно ратовал Гётцендорф, но австрийского министра иностранных дел пугал большой срок – почти 3 недели, необходимый для развёртывания армии в боевые порядки. За это время Лондонская конференция сумеет вмешаться и предотвратить одностороннюю австрийскую акцию. Этот сценарий Берхтольд с Гётцендорфом разыграют после сараевского убийства эрцгерцога, а пока они к этому были ещё не готовы.

Обращение Вены за помощью к Петербургу результатов не дали. Замещавший уехавшего на лечение в Виши Сазонова Нератов сослался на большие трудности в этом деле. В Париже ответственный сотрудник МИД Франции Морис Палеолог разъяснил австрийскому послу, что сербы для защиты своих интересов имеют право временно оккупировать некоторые стратегические районы Албании.

1 октября временный поверенный в делах Сербии в Вене сделал венскому кабинету заверения в том, что сербская армия в Албании не преследует никаких завоевательных планов и уйдёт из страны, как только подавит бунт. Премьер-министр Пашич тоже заявил о своём желании установить с монархией хорошие добрососедские отношения. И хотя Пашичу австрийцы верили мало, это всё-таки внесло определённую разрядку в двусторонние сербо-австрийские отношения и предотвратило военную авантюру Вены. 16 октября посол Сербии в Париже известил французское правительство о том, что сербская армия свою задачу в Албании выполнила и покидает страну.

Берхтольд дал указание  своему временному поверенному в Сербии Вильгельму Шторку вручить Пашичу ноту, требующую немедленного вывода сербских военных из Албании и содержащую угрозу принятия Австрией надлежащих мер для выполнения решений Лондонской конференции. Сценарий объявления войны Сербии был всё-таки апробирован.

Только на следующий день после вручения ультиматума Берхтольд сообщил Риму, что если Сербия не выполнит предъявленное ей требование, то он будет вынужден принять в отношении Белграда более строгие меры воздействия. Берлин был поставлен об ультиматуме заблаговременно, потому что Берхтольду надо было заручиться безоговорочной поддержкой Германии. И Италия, и члены Антанты были глубоко возмущены такими односторонними действиями Австрии и выразили Вене протест.

Интересно в этой связи отметить поведение Берлина. Сообщение о намерении поставить Сербию перед ультиматумом 16 октября получил статс-секретарь Альфред Циммерман (министр Ягов отсутствовал). В своём ответе Берхтольду он написал о полной моральной поддержке Вены, но не больше того. Циммерман проинформировал об этом своё начальство и, как бы оправдываясь перед ним, разъяснил, что отказать Австрии в какой бы то ни было поддержке было не возможно – это выглядело бы в глазах австрийских союзников как оскорбление. Потом, почувствовав, вероятно, угрызения совести, он проинформировал о произошедшем Петербург, Париж и Лондон, подчеркнув, что Вена «выбрала форс-мажорный вариант по собственной инициативе, не проконсультировавшись с нами». Это было предательство по отношению к Вене, а, во-вторых, не соответствовало действительности – Берлин был в курсе всего происходившего. Почему так поступил Циммерман, не известно – вероятно, ещё сработали принципы порядочности. Во всяком случае, ничего не подозревавший Берхтольд был в высшей степени доволен ответом из Берлина и настроился на мирное разрешение ситуации.

Заслуживает внимания ответ кайзера Вильгельма Циммерману. Он в определённой степени предваряет поведение германского монарха в июльские дни 1914 года. Вильгельм с удовлетворением отметил, что Австрия, наконец, полна решимости не уступать Сербии, и сообщил о своей полной поддержке её позиции. На телеграмме своего посла в Белграде от 16 октября Вильгельм сделал пометку о том, что Вена напрасно дала возможность Пашичу устанавливать дату отвода своих войск из Албании – Вена сама должна была определить этот срок. А прочитав место, в котором посол сообщает, что Пашич дал уклончивый ответ, Вильгельм начертал: «Нахал! Вена не должна терпеть такое!».

Когда же кайзер узнал, что Берхтольд никаких решительных шагов по отношению к Сербии предпринимать не собирается и ждёт момента, когда Белград, наконец, сдастся, он на соответствующей депеше раздражённо записал: «Это прямо-таки прискорбно. Теперь или никогда! Когда-то надо установить там мир и порядок!». Эти слова: «теперь или никогда» он повторит 30 июня 1914 года.

В том же стиле кайзер 18 октября, в день вручения австрийского ультиматума № 1³² в Белграде, говорил с Конрадом фон Гётцендорфом, прибывшим вместе с Францем Фердинандом на 100-летний юбилей Лейпцигской битвы народов:

«Я с вами. Другие (страны Антанты, Б.Г.) ещё не готовы, они вам не помешают. Через несколько дней вы будете в Белграде. Я всегда был сторонником мира, но всему есть пределы. Я много читал о войне и знаю, что она значит, но, в конце концов, наступает момент, когда великие державы не могут больше наблюдать, а должны вытащить из ножен меч».

Примечание 32. Ультиматум № 2 будет в июле 1914 г. Конец примечания.

Когда начальник генштаба австрийской армии вернулся домой и передал слова Вильгельма своему императору, тот сказал: «На сей раз он вёл себя лояльно». Очередное временное «помутнение» мозгов у кайзера прошло, и он стал проявлять по отношению к «швабам» лояльность.

Назрел вопрос о мобилизации. Франц Иосиф высказался «за», и Берхтольд вернулся к вопросу о возможности оккупации Сербии наличными силами, не дожидаясь, когда отмобилизуется вся армия, но Гётцендорф такой вариант отверг, назвав его непрактичным. Все замерли в ожидании следующих событий. Английский временный поверенный в Белграде сообщил австрийскому военному атташе о том, что задержка с выполнением условий ультиматума объясняется сильным противодействием Пашичу со стороны оппозиционной «Чёрной руки» и её руководителя, начальника военной разведки подполковника Драгутина Димитриевича.

Наконец 20 октября сербский посол в Вене Йованович смог сообщить Берхтольду, что накануне сербским подразделениям в Албании был отдан приказ об отходе на исходные позиции. Аналогичное сообщение в тот же день сделал посол Сербии в Париже. Потом стало известно, что сербы снова блефовали: в Албании они вошли в контакт с турецким военачальником Эссад-пашой и уговаривали его прогнать временное албанское правительство, чтобы добиться выхода к морю через албанскую территорию. Альбертини утверждает, что за албанской авантюрой Сербии стоял русский посол в Белграде Н. Гартвиг и сам Сергей Дмитриевич Сазонов, что, на наш взгляд, тоже вполне вероятно.

Сазонов, искренно работая на достижение мира на Балканах, одновременно всемерно старался повысить пошатнувшийся в Сербии престиж России и мог посоветовать Пашичу воспользоваться сумятицей и услугами Эссад-паши, давшего уже однажды уговорить себя сербам при сдаче албанской крепости. 5 мая 1913 года Сазонов писал Гартвигу:

«Сербия прошла лишь первый этап своего исторического пути и для достижения своей цели должна ещё выдержать страшную борьбу, в которой на карту будет поставлено само её существование. Обетованная земля Сербии находится в Венгрии, а не в том направлении, в котором она сейчас идёт, встречая на пути Болгарию. В этих обстоятельствах жизненно важным для Сербии является, с одной стороны, союз с Болгарией, а с другой – достижение путём  упорной и  терпеливой работы нужной степени готовности для будущей неизбежной борьбы».

Как бы то ни было, последствия второй балканской войны были кое-как преодолены, но противоборствующие стороны отнюдь не успокоились на достигнутом и продолжали следовать избранной линии поведения на вытеснение своих противников с занятых ими рубежей и достижение над ними военного преимущества. Тройственный союз продолжил свои усилия на сохранение в своей орбите Румынии, начавшей заигрывать с обоими блоками в расчёте получить от них максимальные выгоды.

Впрочем, мира не было даже внутри Тройственного союза. В роли «гадкого мальчика» в нём по-прежнему выступала Италия. Она постоянно проявляла своё недовольство условиями членства в Тройственном союзе, пытаясь выторговать для себя какие-либо преимущества. Играя на своей значимости для сохранения баланса сил в Европе, Рим вступал в тайные сделки то с Францией, то с Россией, то с Англией. Самые большие трения у Италии происходили со старым противником и соперником Австро-Венгрией. Вот и теперь, после окончания второй балканской войны, у Вены и Рима возникли большие разногласия. Повод для них дал губернатор Триеста князь Хоэнлоэ, который принял закон о недопущении иностранных граждан на государственную австрийскую службу. Под иностранцами подразумевались итальянцы, образующие саму большую иностранную колонию в этом городе.

Неприязнь в отношениях между государствами в самых резких формах проявилась скоро в Албании, которая традиционно считалась негласной сферой влияния Италии. Албания, аморфное полуфеодальное образование с 2 миллионами католиков, православных и мусульман, находилась в неприязни с Сербией и стремилась к самостоятельности. Когда сербы и греки вторглись на их территорию, албанский князь Исмаил Кемаль собрал представителей племён и с одобрения Вены и Рима 28 ноября 1912 года объявил о независимости и нейтралитете страны. Над его резиденцией был поднят красный с чёрным двуглавым орлом Скандербега³³ флаг.

Примечание 33. Скандербег Георг Камтриоти (1405-1468), национальный герой Албании, служил у турок, потом поднял против них восстание и освободил от них почти всю Албанию. Конец примечания.

Ещё накануне провозглашения независимости страны Италия стремилась посадить на албанский трон либо уже упоминавшегося Эссад-пашу, либо одного из Наполеонидов. Но победили австрийцы, и албанским князем стал немецкий князь Вильгельм Видский. 17 марта 1914 года князь сошёл с австрийского корабля на берег в Дурресе и стал править, но контролировал он только Дуррес, да и то совсем не долго – всего несколько месяцев.

У албанского князя не было ни характера, ни денег, ни армии. Страна раздиралась межплеменными феодальными противоречиями, а её земли контролировались просербскими, прогреческими, проитальянскими, проболгарскими, проавстрийскими группировками или просто разными бандитскими шайками. Князь нуждался в защитниках, и они явились. Это были австрийцы и итальянцы. Между последними началась подковёрная и жестокая борьба за его влияние. Вильгельм Видский оказался между молотом и наковальней, т.е. между австрийским и итальянским послами, каждый из которых вёл его в противоположную сторону.

В мае 1914 года в центральной провинции страны началось восстание, и Дуррес оказался под угрозой. Защищавшие город от бунтовщиков военные части голландского майора Шлёйса, действовавшего по мандату Лондонской конференции, и подразделения Эссад-паши, ставленника Италии, не смогли договориться, и Эссад-паша на итальянском судне предусмотрительно ретировался из Албании, опасаясь за свою жизнь. Но уже на следующий день албанское правительство подало в отставку, бунтовщики подступили к Дурресу, и князь со своей семьёй был вынужден бежать из страны. Потом он вернулся обратно, но положение в Албании не улучшалось, а наоборот, становилось всё более угрожающим.

Теперь эпирские повстанцы, вооружённые Грецией и возглавляемые греческими офицерами, двигались с юга. Верные князю горные племена, мобилизованные против эпирских бандитов, потерпели поражение и разбежались. Столица представляла собой банку пауков, готовых уничтожить друг друга: австрийцы обвиняли итальянцев, а те – австрийцев. Итальянцы требовали убрать Вильгельма Видского, а австрийцы не соглашались и настаивали на отзыве из Дурреса итальянского посла Алиотти как главного зачинщика беспорядков. В спор вмешался кайзер Вильгельм и заклеймил позорные предательские действия Италии в самых нелицеприятных выражениях, которые историк Альбертини не решился привести в своём труде по соображениям приличия, однако в адрес Греции, спровоцировавшей выступление эпирских инсургентов, кайзер никаких слов не нашёл – Греция была священной коровой, и критиковать её он никому не позволял.

Одним словом, если бы у великих держав не было других более важных проблем, то Албания представила бы хорошее поле для выяснения их взаимных отношений. Но албанская проблема оказалась всё-таки слишком мелкой даже для той же Австрии и Италии, так что она осталась неурегулированной до конца войны.

Григорьев Борис Николаевич