"Книги - это корабли мысли, странствующие по волнам времени и
  бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению"

(Фрэнсис Бэкон)


Узел 5. Первая балканская война

 

– Ты турок любишь? – обратился Швейк к трактирщику Паливцу.
– Этих нехристей?

Я. Гашек,
«Похождения бравого солдата Швейка.

В начале Триполитанской войны русская дипломатия одновременно действовала в трёх разных направлениях, что свидетельствовало либо об отсутствии на Певческом Мосту твёрдой руки, либо чётких политических взглядов на роль России. Извольский, подмявший под себя Сазонова, из Парижа, через посла в Константинополе Чарыкова добивался у турок открытия проливов для русских военных судов. Тот же Чарыков по собственной иницативе настойчиво предлагал Порте альянс с Болгарией и Сербией против Австрии. Естественно, эта бредовая идея ни у турок, ни у славян успеха не имела, а Чарыкова скоро «ушли» в отставку. Послы в Софии и Белграде Неклюдов и Гартвиг трудились над сколачиванием Балканской лиги с участием Болгарии, Греции, Сербии и Черногории. Результатов русская дипломатии добилась именно на этом направлении.

Итало-турецким конфликтом должны были неминуемо воспользоваться балканские государства, и они своего шанса не упустили. Берлинский конгресс 1878 года, оставив нетронутым турецкое присутствие на Балканском полуострове, подготовил почву для недовольства у всех балканских стран. Экспансия Австро-Венгрии и замена турецкой эксплуатации австрийской мало способствовали стабильности в регионе, а скорее, наоборот, подталкивали Сербию, Болгарию и Черногорию к самостоятельным действиям, идущим вразрез и с планами Вены, и с заключившим с ней целый ряд соглашений Петербургом. 

После поражения в боснийском кризисе Извольский, занявший место влиятельного посла в Париже, искал случая отомстить Эренталю, и он нашёл его на Балканах. В 1909 году в Белград из Тегерана был переведен энергичный и способный дипломат Н. Гартвиг, пламенный сторонник славянского единения и противник австрийского влияния на Балканах. С его помощью и с благословения Извольского, а потом Сазонова и его заместителя Нератова весной 1911 года начались секретные сербско-болгарские переговоры, закончившиеся заключением секретного оборонительно-наступательного союза, направленного как против Турции, так и против Австро-Венгрии. Их главной целью было освобождение от турок всех славянских территорий: Македонии, Восточной Румелии и санджака Новый Базар и раздел их территорий между собой (ст. I договора). Определялись заранее территории преимущественно сербских и преимущественно болгарских интересов, в то время как судьба спорных земель должна была решаться согласно арбитражному решению царя Николая II. Для того чтобы склонить к союзу Болгарию, находившуюся под сильным влиянием Австрии и Германии, России пришлось пообещать царю Фердинанду румынскую Добруджу. (Этот шаг станет потом поводом для антирусских настроений в Бухаресте). Статья II договора определяла, что конечное решение о конкретных военных акциях должна была вынести Россия.

12 июня 1912 года к сербо-болгарскому союзу присоединилась Греция, ограничившаяся лишь заключением оборонительного договора, за которым через четыре месяца последовало заключение греко-болгарской военной конвенции. Летом того же года к союзу по устной договорённости присоединилась и Черногория.

Итак, на Балканах при содействии России возник союз государств, намеревавшихся взорвать тот самый статус-кво, гарантом которого была та же Россия. Ситуация щекотливая, и исход её был предсказуем заранее, но Извольский, а потом и Сазонов, по всей видимости, были так злы на Эренталя, и им так хотелось взять реванш за боснийское поражение, что они пошли на беспрецедентную авантюру чуть ли не с закрытыми глазами. Невероятно, как всё это одобрил мудрейший Пётр Аркадьевич Столыпин. Впрочем, глава российского правительства по странной традиции к внешним делам практически не допускался.

Скорее всего, дипломаты действовали за его спиной – живой и заразительный пример проходимца Эренталя стоял у них перед глазами. Сазонов с Извольским утаили от союзников свою причастность к поощрению завоевательных, по своему справедливых и оправданных ходом истории стремлений братских славянских народов, и когда события приняли грозный и необратимый характер, поставили Францию в неудобное положение. Франция не намеревалась втягиваться в войну из-за интересов России на Балканском полуострове, да и франко-русское «сердечное» согласие не предусматривало такой возможности. Хорошо, что президент Раймонд Пуанкаре обладал «широким» взглядом на вещи и увидел в балканском конфликте желанный момент для реализации своего реванша в отношении Эльзаса и Лотарингии.

С.Д. Сазонов не был той сильной фигурой, которая могла бы справиться с событиями, которые он сам запланировал. Будучи честным и добрым человеком, он на посту министра иностранных дел России оказался между двумя огнями: миролюбивыми настроениями царя Николая и реваншистскими, необдуманными экспромтами Извольского. Он явно пошёл на поводу у своего амбициозного и циничного предшественника, который, заняв пост посла во Франции, «умыл руки» и предоставил ему выбираться из-под обломков так бездумно выстроенной концепции. На личности С.Д. Сазонова мы ещё остановимся, а пока вернёмся к событиям на Балканах.

2 апреля 1912 года Р. Пуанкаре узнал от Извольского некоторые подробности сербско-болгарского союза и сделал русской стороне реприманд за то, что та вóвремя его об этом не проинформировала. Но месьё президент сделал это лишь для соблюдения внешних приличий, потому что скоро осознал, что балканские события послужат для Франции удобным поводом для начала желанной войны с Германией. До сих пор он полагал, что Франция не должна была воевать из-за русских интересов на Балканах, но теперь он стал смотреть на вещи шире – теперь casus foederis мог возникнуть для Франции из балканской войны.

Феномен этот историки назвали «расширительным толкованием Пуанкаре франко-русской Антанты». Точно так же, как в 1909 году австро-германский союз после подписания между обеими странами реальной военной конвенции из оборонительного стал наступательным, точно так же виртуальное расширительное толкование  договора от 1891-1892 гг. двадцать лет спустя изменило характер «сердечного соглашения» Франции с Россией. Теперь Пуанкаре было выгодно, чтобы Россия выступила на стороне Сербии против Австро-Венгрии, потому что тогда в войну на стороне Австрии ввязалась бы Германия, а это дало бы повод начать военные действия Франции, а за ней и Англии на стороне России и Франции.

Для того чтобы разобраться в русской политике на Балканах, французский премьер-министр в августе 1912 года лично прибыл в Петербург. Здесь Сазонов показал ему текст Балканского альянса, который Пуанкаре без обиняков назвал «соглашением о войне». Детали конфиденциальных бесед французского премьер-министра с русским министром иностранных дел никому неизвестны. Косвенно о них можно судить по статье, которую Сазонов опубликовал позже во французской газете Livre Noir. Во-первых, Пуанкаре, кажется, проинформировал Сазонова о том, что, хотя между Францией и Англией нет формального соглашения, последняя выступит на стороне Франции, если та подвергнется агрессии со стороны Германии. Во-вторых, он, по всей видимости, предупредил его о том, что если Россия и Австрия ввяжутся в балканские распри, а Германия при этом останется в стороне, то Франция тоже сохранит нейтралитет. По мнению француза, общественность Франции вряд ли одобрит участие Франции в большой войне из-за непонятных ей целей и  интересов.

Из поездки Пуанкаре в Петербург, заключает Альбертини, следовало, что он ни в коей мере не подталкивал Россию к военному вмешательству в события на Балканах, но и не предпринимал никаких мер по удержанию её от такого вмешательства. Он просто осторожно дал понять Сазонову, что если сработает цепочка Сербия-Австрия-Россия-Германия, то к ней немедленно присоединится Франция, а за ней, возможно, и Англия, и что такое развитие событий не являлось для него нежелательным.

Сразу по возвращении в Париж Пуанкаре попросил военного министра Александра Мильерана (1912-1913) ответить быстро и кратко на ряд вопросов, в частности, о возможной реакции Австро-Венгрии на неуступчивость Албании или Черногории, на итальянскую акцию в Дарданеллах и на конфликт Турции с балканскими государствами. Мильеран «спустил» вопросы начальнику генштаба французской армии, а тот, сообразив, кто их задал, быстро ответил, что события на Балканах и балкано-турецкий конфликт может развиться в большую войну, весьма выгодную для Антанты. Во-первых, Италия рассорится с Австрией, так что Дунайской монархии придётся отвлекать свои силы ещё и на итальянцев. Во-вторых, Германии придётся «затыкать» австрийские дыры на восточном фронте, что, в свою очередь, облегчит задачи французской и английской армий на западном фронте.

В этой связи 12 сентября 1912 года Пуанкаре – теперь уже чётко и ясно, с учётом «широкого» взгляда на ситуацию, вполне официально изложил Извольскому упомянутую выше цепочку развития событий и заверил его в том, что как только Германия ввяжется в войну на стороне Австрии, Франция и Англия не останутся безучастными и немедленно придут России на помощь. Пуанкаре предложил Сазонову немедленно заключить с Англией военно-морскую конвенцию, аналогичную той, что недавно заключили французские и английские ВМС.

Сазонов не преминул воспользоваться этим советом, но втягивать Россию в войну у него большой охоты не было – как бы красиво и убедительно не выглядели обещания «Пуанкаре-войны»25. Поэтому, посоветовавшись с Извольским, Сазонов сделал попытку дать Балканскому альянсу отбой. Возбудив большие надежды на будущее у братушек-славян, Петербург стал давать задний ход. Слишком велика оказалась ставка в игре, которую необдуманно начали бывший и действующий министры иностранных дел.

Примечание 25. Такую кличку президент Франции получил за свои реваншистские милитаристские взгляды. Конец примечания.

Когда в сентябре 1912 года Балканский союз приступил к мобилизации своих армий, Сазонов был в турне по европейским столицам и, соблюдая дипломатический декорум, заклинал, что «великая опасность общего восстания на Балканском полуострове устранена». 20 сентября он прибыл из Лондона в Париж. Вместе с Извольским они стали размышлять над тем, как можно было затормозить запущенный ими механизм. Поражение славян сильно подорвало бы престиж России на Балканах, а победа могла вызвать войну в Европе и решить вопрос о проливах не в пользу России, а, к примеру, Болгарии. Они не нашли ничего лучше, как заявить Пуанкаре и в прессе, что для России была бы предпочтительна победа…Турции, поскольку турок можно будет остановить, а вот сербско-болгарская победа повлечёт за собой вмешательство Австро-Венгрии, и тогда заварится каша.

Сазонов даже порекомендовал сербам расторгнуть союз с болгарами, но добился лишь противоположного эффекта. Ещё в 1910 году П.А. Столыпин заявил королю Петру и Пашичу, чтобы они подождали 18 месяцев, а потом делали всё, что им заблагорассудится. К тому же посол Гартвиг в Белграде совершенно игнорировал указания Сазонова и проводил в Белграде собственную линию на конфликт с Австро-Венгрией. В России у него была сильная поддержка в лице военного министра Сухомлинова, издателя «Нового времени» Суворина, в.к. Николая Николаевича и почти всего русского генералитета.

Как пишет советский историк Ю. Писарев, русская дипломатия оказалась в весьма щекотливом положении. Ей пришлось быть арбитром и посредником внутри Балканского союза, но и помнить о совместных с Австро-Венгрией обязательствах сохранять на Балканах статус-кво.

Пока великие державы спорили о том, какую формулу следовало бы применить для сохранения статус-кво на Балканах, Черногория 8 октября первой открыла военные действия с турками, а 17 октября в войну вступили Болгария, Сербия и Греция. Всем стало ясно, что инициаторами этих действий были русские хотя бы потому, что в черногорской армии своих офицеров не было, и все должности занимали русские офицеры.

Балканские государства не обратили никакого внимания на европейские демарши и приступили к реализации планов, согласованных в своё время с Сазоновым и Извольским. Война шла на трёх фронтах: во Фракии – турецко-болгарский, а в Македонии – сербо-черногоро-турецкий и греко-турецкий фронты. Все, в том числе и «авторы» балканского проекта Сазонов и Извольский, на первых порах были уверены в поражении славян, поскольку турецкая армия имела над армиями Балканского союза двойное численное превосходство, не говоря уж о ресурсах, вооружении и выучке.

Но уже к началу ноября болгары разбили в пух и прах турецкую армию и оказались у стен Константинополя. Не отставали от них и сербы и черногорцы: он вместе заняли санджак Новый Базар и вторглись в Македонию. К середине ноября половина турок там либо погибла, либо была взята в плен, в то время как остатки их армии укрылись в Албании. Через северную Албанию победоносные сербские войска прошли к побережью Адриатического моря, заняли Дураццо (Дубровники он же Дуррес) и осадили Скутари, где укрылся большой турецкий гарнизон. Греки одержали победы в Фессалии, 9 ноября заняли Салоники, куда на следующий день вошли и болгары, а потом они вместе осадили город Янину. Победа была громкой, ошеломительной и неожиданной. Все в Европе от удивления открыли рты.

О смятении Сазонова в этот момент свидетельствует его послание к Пуанкаре, в котором он уведомил президента Франции о том, что если Болгария займёт Константинополь, то Россия пошлёт на помощь туркам свой Черноморский флот26. Господство турок на Балканах практически закончилось, если не считать крепости Янину, Андрианополь и Скутари. Пресловутое статус-кво, о котором так долго пеклась Европа, а для видимости – и Россия, больше не существовало. 3 декабря Болгария, Сербия и Черногория подписали с Турцией перемирие, согласно которому победоносные армии должны были оставаться на своих местах. Греция к перемирию не присоединилась и продолжала осаду Янины и блокаду турецкого побережья.

Примечание 26. Русское адмиралтейство намеревалось в это время действовать по-итальянски: «для защиты нашего посольства и наших интересов в целом высадить морской десант, который для уменьшения потерь желательно усилить сухопутными частями, вооружёнными пулемётами… При оккупации Босфора не следует слишком сильно удаляться от берега, но зато тогда будет легче остаться там надолго. Если мы будем крепко держать Босфор в своих руках, спорный вопрос о проливах будет уже улажен. Если для этого шага не представится возможности, то её надо создать искусственно. Если невозможно овладеть всеми проливами, мы всё равно достигнем большого политического преимущества, имея только Босфор». Конец примечания.

Накануне балканской войны, 10 сентября 1912 года, военный министр России В.А. Сухомлинов провёл совещание военных, чтобы обсудить вопрос о частичной мобилизации русской армии. В частности, планировалось мобилизовать войска Киевского и частично Варшавского военного округа. Военный министр утверждал, что Россия к войне подготовлена наилучшим образом, и что война России пойдёт лишь на пользу27.

Примечание 27. Насколько легкомыслен был этот человек, свидетельствует тот факт, что после объявления войны он собирался уехать за границу к месту лечения своей жены! Конец примечания.

Царь Николай, склонявшийся, согласно Милюкову, на сторону «националистов», почему-то полагал, что предстоящая война будет только с Австро-Венгрией. Подталкиваемый в первую очередь великим князем Николаем Николаевичем и другими генералами, царь на первых порах пытался настроить Сазонова на «военный лад» и оказать военную помощь балканским славянам, но события на балканских фронтах слишком опередили эти планы. Теперь он настоял на том, чтобы на совещании присутствовали председатель Совета министров В.Н. Коковцов и С.Д. Сазонов.

Коковцов выступил с резкими возражениями в отношении мобилизации и сказал, что Россия к войне не готова. Линия на мирное урегулирование конфликта победила, и 9 ноября Сазонов проинструктировал в Белграде Гартвига о том, чтобы он проинформировал об этом Пашича. Сазонов просил сербов не затруднять России роль их защитников и осуждал действия сербских военных, оккупировавших албанский портовый города Дураццо. В повторной телеграмме от 11 ноября министр указывал Гартвигу, что поскольку решение Австрии не предоставлять Сербии доступ к морю было окончательным, и что Австрию поддерживали Германия и Италия, а Франция и Англия не считали возможным обострять из-за Сербии отношения с Тройственным союзом, то Сербия не должна была втягивать Россию в войну из-за порта на Адриатическом море. Существование Албании как самостоятельного государства было решённым делом, и нужно было оставить её в покое.

О линии Петербурга в отношении Сербии был проинформирован Пуанкаре. Казалось, что французское правительство должно было быть довольно, но выяснилось, что взгляды Пуанкаре на Балканы теперь «расширились» ещё больше. Когда 10 декабря 1912 года на Балканах началась война всех против Турции, Пуанкаре предложил созвать конференцию великих и заинтересованных держав, призванную остановить нарушение статус-кво в регионе и сохранить там владения Турции. Эта инициатива Парижа и стала толчком к созыву так называемой Конференции послов в Лондоне. Потом, убедившись в том, что балканские союзники одержали убедительные победы, Пуанкаре пришёл к выводу, что требование о сохранении османского господства на Балканах было нереально, и заявил, что посредничество великих держав на Балканах должно быть «незаинтересованным», т.е. нейтральным.

В любом случае, статус-кво на Балканах был кардинально нарушен, что дало повод Сазонову высказаться, что «статус-кво мёртв и похоронен».

Теперь, узнав о мирных настроениях в Петербурге и об отсутствии у Австрии территориальных претензий к Сербии, Пуанкаре, тем не менее, запросил Сазонова, какие практические меры планировало русское правительство на случай «решительных» действий Вены в отношении Белграда. Сазонов промолчал, и Пуанкаре ответа на свой вопрос так и не дождался. По всей видимости, Сазонов разгадал истинный смысл французского обращения и счёл за лучшее оставить запрос без ответа. У Парижа явно чесались руки «подраться», и потому Пуанкаре намекал Сазонову на то, что он отнюдь не возражал бы, если бы Россия всё-таки вмешалась в балканские события. Послу Извольскому он заявил прямым текстом: «Если Россия начнёт войну, то Франция тоже начнёт воевать».

Примерно в это же время военный атташе России во Франции полковник граф А.А. Игнатьев имел следующий разговор с военным министром Мильераном:

М. Итак, полковник, каково Ваше мнение о целях австрийской мобилизации28?

И. Трудно сказать заранее, но несомненно, что австрийские приготовления против России носят в настоящее время оборонительный характер.

М. Совершенно верно, но не считаете ли вы, что оккупация Сербии сама по себе является провокацией к войне?

И. Не могу ответить на этот вопрос, но знаю, что у нас нет желания начинать европейскую войну и совершать какие-либо шаги, которые могут вызвать европейскую конфронтацию.

М. В таком случае вы оставите Сербию на произвол судьбы. Это, естественно, ваше дело. Мы хотим лишь одного,  чтобы вы потом не обвиняли нас в этом. Мы готовы, и это вы должны чётко помнить…

Примечание 28. После первой балканской войны Австро-Венгрия провела частичную мобилизацию своей армии в Галиции. Конец примечания.

Интересно отметить, что примерно такой же была и позиция Германии в отношении Австро-Венгрии. Альбертини пишет, что Вена (т.е. мининдел Берхтольд) не поняла сигналов из Берлина и, к сожалению кайзера и его окружения, от активных действий на Балканах вслед за Россией тоже воздержалась. В отличие от Вены, Петербург сигналы своего союзника понял даже очень хорошо, но просто не воспользовался ими, потому как не имел желания воевать. Удивительно, как позиция членов обоих блоков – и Тройственного союза, и Тройственного согласия29 – и во время боснийского кризиса, и в период балканских войн 1912-1913 гг. была зеркальной: Австро-Венгрия и Россия в позе бойцов и Германия и Франция за их спиной в роли секундантов. Эта  ситуация повторится через два года.

Примечание 29. Формально говоря, Тройственное согласие до августа 1914 г. лишь подразумевалось. Оно окончательно оформилось лишь с вступлением в войну Англии. До тех пор Англия формально в союзе с Францией и Россией не состояла. Конец примечания.

Григорьев Борис Николаевич


 
Перейти в конец страницы Перейти в начало страницы