III. Россия и Швеция в 40-е годы
|
|
Невозможно начинать никаких переговоров иначе, как приняв в основания Ништадтский мир. А.П. Бестужев-Рюмин |
1. Заговор послов
2. Стокгольм накануне войны
Повернём стрелку часов назад и вернёмся в 1740 год в Стокгольм.
Хотя к войне шведы стали готовиться давно, Юлленборг летом 1740 года, после бесполезных попыток обзавестись союзниками, так запаниковал, что сразу побежал к Сен-Северину и в отчаянии заявил, что не знает, что ему предпринять – уж не созвать ли внеочередной съезд риксдага42? Сен-Северин порекомендовал с риксдагом не спешить – ещё неизвестно, какие настроения будут у его депутатов, и по-отечески посоветовал набраться терпения. И тут в конце 1740 года произошло событие, которое вообще поставило под вопрос всю политику Швеции, а не только планы о войне с Россией.
Примечание 42. Вопросы войны и мира, согласно конституции, всё-таки решал риксдаг. Конец примечания.
Брат и самый важный советник короля Фредрика I, правитель земли Гессена, принц Вильгельм ещё годом раньше задумал выдать своего сына Фридриха за английскую принцессу Марию. Одновременно с брачным контрактом принц Вильгельм «выторговал» себе от Лондона денежные субсидии. Получалось, что шведский король, одновременно и ландграф Гессенский, получали субсидии если не от враждебного, то, во всяком случае, недружественного государства! Это на самом деле ставило под вопрос всю внешнюю политику Швеции.
По подсказке Сен-Северина Юлленборг, Спарре и Едда начали осаждать короля просьбами отказаться от английских субсидий и вместо этого попросить субсидии у французского собрата Людовика XV. Фредрик I дал себя уговорить и послал в Версаль своего эмиссара, но, как склонны считать многие шведские историки, он дал ему тайные инструкции любым способом сорвать успех всего этого предприятия. Переговоры Гессена о французских субсидиях затянулись на неопределённое время, потому что Версаль не собирался брать на себя обузу содержать ещё какой-то Гессен. Поэтому принц Вильгельм благоразумно не стал дожидаться милости от Версаля, а быстренько подписал соответствующий договор с Англией.
Таким образом, правительство Юлленборга в самый разгар подготовки войны с Россией было поставлено в весьма двусмысленное положение. Крушение авантюрного плана начать войну с Россией можно было списать на гессенские «неувязки», а значит, можно было спокойно созывать риксдаг и советоваться с ним, что делать дальше.
Было ещё одно важное обстоятельство, потребовавшее созыв внеочередного съезда шведского парламента: отправленный в Финляндию в октябре 1739 года 6-тысячный контингент из двух полков терпел серьёзные продовольственные затруднения, и для исправления создавшегося положения тоже требовалось решение риксдага. Только он мог разрешить выделить на содержание полков необходимые финансовые средства.
Риксдаг был созван 4 декабря 1740 года.
Настроение депутатов было сильно подогрето делом Синклера, и партия «шляп» постаралась использовать его с максимальной выгодой для себя. Но слышались также и голоса осуждения в адрес правительства, втягивавшего Швецию в войну, к которой ни армия, ни страна в целом не были готовы. Сторонник партии «шляп» епископ Э. Бенселиус выступил с проповедью, в которой осудил союз с «безбожной» Турцией, и его примеру последовали многие рядовые священники. Дискуссию подогрел получивший хождение в Швеции памфлет, который был отпечатан на немецком языке в Данциге и в котором неизвестный автор критиковал состояние шведской армии. Полагали, что автором памфлета был секретарь русской миссии Функ.
В Петербурге Э. Финч попытался рассеять недоверие канцлера Остермана к партнёру М.П. Бестужева в Стокгольме, посланнику Барнаби, объяснив, что контакты англичанина с «недружественно настроенными шведами» являлась частью дипломатической игры. Остерман в ответ заявил, что Петербург не боится шведов, и сообщил, что Бестужеву в Стокгольм на подкуп продажных шведских министров отправлены дополнительные денежные средства. Как мы уже сообщали выше, летом 1740 года Бестужев раздал в Стокгольме около 50 тысяч рублей. Наращивал своё «финансовое» наступление в Стокгольме и Лондон. Статс-секретарь Харрингтон просил Барнаби тратить деньги на подкуп депутатов риксдага по соглашению с русским посланником Бестужевым. В конечном счёте, Бестужеву к лету 1740 года удалось перестроить свои отношения с англичанами и наладить с Барнаби доброе сотрудничество.
К началу 1741 года всем стало ясно, что войны со Швецией не избежать. Бестужев, постоянно находясь под угрозой покушения со стороны воинственно настроенных шведских офицеров, захворал и слёг, чем вызвал большое недовольство в Петербурге. Шведы, между тем, нанесли Бестужеву ещё один сильный удар: при выходе из его дома был арестован его агент, первый секретарь канцелярии по иностранным делам барон Юлленшерна. Вероятно, именно Юлленшерна доставлял Бестужеву секретные сведения о планах шведского правительства, в том числе сообщил и детали о миссии в Турцию Синклера. Настроение в дворянской и армейской среде было таким возбуждённо-воинственным, что английский посланник Барнаби сообщил в Лондон, что вынужден сократить или вовсе приостановить свою «финансовую» программу ввиду её явной бесперспективности.
Такие настроения и стали преобладающими на открывшемся 4 декабря съезде риксдага. Вместо ожидаемого всеми краха политики «шляп» наступил их оглушительный триумф. Никому и в голову не пришло вспоминать о прошлых просчётах и ошибках правительства Юлленборга, когда перед всеми открывалась такая радужная перспектива, как возвращение прибалтийских провинций. Вместо ушедшего Тессина на пост лантмаршала риксдага почти единогласно (683 против 10) выбрали снова генерала К.Г. Левенхаупта.
Во время работы внеочередного съезда шведского риксдага 1740-41 гг. в Европе произошли серьёзные события, заставившие всех взглянуть на международное положение другими глазами. 1740 год стал для Европы в некотором роде роковым: один за другим скончались три потентата: прусский Фридрих I, русская императрица Анна Иоановна и император Священной Римской империи Карл VI. Франция, науськиваемая ею Швеция и Пруссия решили половить рыбку в «мутной» русской и австрийской воде.
Согласно т.н. Прагматической санкции от 1713 года на австрийский трон в октябре 1740 года взошла 23-летняя дочь Карла VI Мария-Терезия, но Санкция должна была быть утверждена на имперском рейхстаге всеми государствами Германии. На передний план выдвинулась Пруссия, её молодой, талантливый и динамичный король Фридрих II (1712-1786) поставил своей целью занять в Германии место Австрии. Пруссия – уже в декабре 1740 года она вторглась в Силезию, и австрийцы были вынуждены защищаться. Началась так называемая война за австрийское наследство, в которую втянулись и Франция с Англией, которая с октября 1739 года Англия находились в состоянии войны с Испанией (так называемая война из-за уха Дженкинса43).
Примечание 43. В октябре 1739 г. английский моряк Дженкинс показал в британском парламенте отрезанное у него испанцами ухо, и англичане начали войну с испанцами за обладание Флоридой, которая постепенно переросла в войну за австрийское наследство в Европе. Конец примечания.
Был ещё один сильный «игрок» – контролируемая Францией Турция, по-прежнему доставлявшая России много неприятностей. Чтобы хоть как-то обезопасить южный фланг, Петербург решил вернуть персам территории, завоёванные в Азербайджане Петром I. Россия ещё в 1726 году заключила с Австрией союзный договор, и Вена всеми силами пыталась привлечь Петербург к активной борьбе с Пруссией и Францией, в то время как Остерман, не желавший втягивать страну в европейские распри, пытался в противостоянии с Турцией заручиться поддержкой Австрии.
Вот в этих сложных международных условиях Стокгольм предполагал одним дерзким движением через Финляндию к Петербургу добиться возвращения утраченных прибалтийских провинций. В нарушение закона, согласно которому лишь риксдаг был уполномочен одобрить или запретить всякие передвижения войск, секретная комиссия взяла решение этого вопроса на себя и дала зелёный свет Будденброку на передислокацию от 10 до 12 тысяч солдат в непосредственную близость к финско-русской границе. Как пишет Мальмстрём, правительство Юлленборга, во избежание утечки секретной информации, решило пока не информировать об этом риксдаг под предлогом того, что в противном случае о передвижении войск в Финляндии станет известно русскому посланнику Бестужеву. Как бы ни был надуман этот предлог, он, тем не менее, свидетельствовал о том, что Михаил Петрович за время своей работы в стране сумел внушить шведам почтительное уважение.
Противники «шляп» – «колпаки» – попытались добиться от секретной комиссии подробных объяснений относительно положения в Финляндии, в частности с запросами в риксдаге выступили лейтенант Ульфспарре, состоявший прежде на австрийской и русской службе, и майор Риддершанц (последнего считали платным агентом М.П. Бестужева) и др., но «шляпы» их достаточно легко переспорили.
М.П. Бестужев-Рюмин 1 января 1741 года писал из Стокгольма, что ездил видеться с известным приятелем – очевидно, с Арвидом Хорном, которого нашёл в большом смущении и печали. «Приятель» был разочарован ходом последних событий в риксдаге и правительстве и полным фиаско прорусской и проанглийской партий. В Петербурге был тоже разочарован своим стокгольмским посланником, который до сих пор представлял шведские дела в благоприятном ключе. И вот оказалось, что дела обстояли значительно хуже. Реноме М.П. Бестужева-Рюмина на дипломатической «бирже» России стояло достаточно высоко, Россия обязана ему многими полезными услугами, но второй посольский срок дипломата в Стокгольме вряд ли можно назвать удачным: слишком много было в его деятельности неудач, просчётов, ошибок и беспечности. Петербург пока не знал, как в последнее время осложнилось положение и вокруг самого посланника, и его миссии. Над ними стали сгущаться тучи.
На заседании секретной комиссии 17-18 февраля 1741 года её член Плумгрен рассказал о том, что Бестужев-Рюмин прорубил в своём доме потайную дверь и раздал от неё ключи своим сторонникам, которые приходят теперь к посланнику по ночам. До сведения комиссии также дошло сообщение о том, что упомянутый выше лейтенант Ульфспарре через своих помощников занимается вербовкой людей для добычи информации о содержании её заседаний. Эти и другие подобные сообщения сильно возбудили умы членов комиссии, и она потребовала от Левенхаупта принятия надлежащих мер, в частности, начать слежку за упомянутыми подозрительными шведами, «замешанными в опасные заговоры». Лантмаршал, не моргнув глазом и грубейшим образом нарушив закон, взял дело тайной полиции в свои руки.
В риксдаге возникло, хотя и слабое, сопротивление принятым в обход закона решениям секретной комиссии, но скоро и оно было подавлено. Не успел Левенхаупт распорядиться и организовать агентурно-полицейское наблюдение за домом Бестужева, как это сделали за него несколько сверхбдительных добровольцев из партии «шляп». Тринадцать дней и ночей они непрерывно контролировали входы и выходы из дома русского посланника, пока, наконец, в ночь с 25 на 26 февраля им не удалось схватить барона Юхана Аксельссона Юлленшерну, вышедшего из дома Бестужева вместе с секретарём мекленбургской миссии Кёппеном. Юлленшерна не входил в состав секретной комиссии, но как сотрудник канцелярии правительства всё равно не имел права встречаться с иностранцами.
Задержанного тотчас отвели к Левенхаупту, который учинил ему допрос с пристрастием. В доме Юллешерны, взятом под охрану, произвели обыск и изъяли все бумаги. Секретная комиссия на следующий день одобрила эти меры и приказала продолжать допросы, пообещав арестованному снисхождение только в случае его сотрудничества со следствием. Из дела Юлленшерны, пишет Мальмстрём, наделали столько шумихи, сколько вообще было возможно. Мекленбургского дипломата Кёппена выслали из страны, а его слугу арестовали, что вызвало сильное недовольство в дипломатическом корпусе Стокгольма.
Юлленшерна стал сотрудничать со следствием, и на основе его показаний были арестованы ещё несколько сотрудников мекленбургской миссии. В квартале, где находился дом русского посланника, установили ночную патрульную службу. На поднятой волне шпиономании аресты стали происходить в массовом порядке и без всякого разбора. Так в числе арестованных оказался упомянутый выше памфлетист Архенхольц, который стал теперь депутатом от крестьян и, с точки зрения «шляп», слишком усердно выполнял их заказы в риксдаге.
Это было уже похоже на политический террор, в котором главным органом стала секретная комиссия риксдага. Барон Юлленшерна, состоявший в какой-то должности при жене А. Хорна, своими показаниями бросил тень на всех сторонников мира в Швеции, многих из них попросили явиться» в секретную комиссию на «собеседование, и в стане запуганных насмерть «колпаков» начались колебания. Одним словом, началась форменная охота на ведьм, в результате которой всякая оппозиция правительству Юлленборга и его сторонникам была практически ликвидирована. Так в условиях политического террора и шельмования утверждалась в Швеции конституционная монархия и закладывались основы нынешней шведской демократии.
Беспрепятственно протащив через риксдаг решение о подготовке армии к войне, секретная комиссия взялась за вооружение флота. 16 марта она приказала пополнить экипажи военных кораблей, а 4 апреля отправила в район Хельсингфорса эскадру под командованием адмирала Раялина, чтобы продемонстрировать там свою силу перед русским флотом.
Но денег на подготовку к войне не хватало, и шведское правительство обратилось к своим друзьям в Париже. Там оно получило полную поддержку, что было вполне объяснимо: Фридрих II напал в это время на австрийскую Силезию, и симпатизировавший Берлину Париж был заинтересован в том, чтобы Россия не выступила на стороне Австрии. Швеция должна была отвлечь Россию на северном фланге. В этом и состоял весь интерес Франции на севере Европы.
В феврале 1741 года Париж одобрил, наконец, выдачу Стокгольму субсидии в размере 900 тысяч ливров сроком на 3 года. Этого шведам показалось мало, и в марте сумма субсидий выросла до 2 млн. ливров в год, но Париж поставил условие, чтобы Швеция открыла, наконец, военные действия в Финляндии. Французы потребовали держать договорённость в секрете, причём письменного договора о предоставлении Швеции субсидий подписано не было. Первые деньги поступили в Стокгольм 3 мая 1741 года.
Английский посланник Барнаби предпринял последнюю попытку «перебить» франко-шведскую сделку, войдя в правительство Юлленборга со старым предложением «одолжить» Англии за приличную денежную компенсацию несколько тысяч шведских солдат, но она полностью провалилась. Более того: англичанин в беседе с Юлленборгом неудачно выразился, сказав, что судьба сделанного им предложения зависит теперь от Франции. За этот невинный в целом намёк Баранаби немедленно поплатился высылкой из страны как персона нон-грата. Своё решение об этом правительство Юлленборга мотивировало тем, что англичанин нанёс оскорбление чести и достоинству страны, хотя он всего лишь озвучил шведу одно из условий франко-шведской военной конвенции. В результате дипломатические отношения между Стокгольмом и Лондоном были надолго заморожены.
Между тем, Сен-Северин надоумил Юлленборга попросить денег на войну с Россией у Фридриха II. Напрасные усилия! В ответ прусский король предложил шведам сделку, аналогичную английской: он попросил «продать» ему 10 000 шведских солдат, но это, естественно, никак не устраивало Швецию. Солдат у неё у самой не хватало, тем более что впереди предстояла война с Россией. Тогда Фридрих II предложил шведам союз и приличные субсидии в размере 500 тысяч риксталеров, но при условии, что шведы начнут военные действия против русских в Курляндии. Стокгольм начал доказывать, что планируемое им нападение на Россию из Финляндии ничуть не хуже, чем война в Курляндии, но Фридрих II так не считал, и переговоры с Берлином затянулись и оказались для шведов лишней потерей времени.
Для военных действий правительство Швеции окончательно «созрело» в мае 1741 года, но понадобилось ещё два месяца, прежде чем Юлленборг объявил о них русскому посланнику Бестужеву. Армия ещё не была готова к вторжению в Россию, генералу Будденброку не удалось сконцентрировать их в срок поближе к русско-финской границе. Другая причина задержки заключалась в надежде получить прусские субсидии. И, в-третьих, неожиданно нарушилось единство взглядов на войну внутри самого правительства и секретной комиссии: донесения Нолькена из Петербурга охлаждали оптимизм некоторых их членов. Правительство призвало на совет Нолькена, надеясь, что он мог бы сообщить что-то ободряющее, но прибывший из Петербурга посланник был чрезвычайно осторожен в выражениях и надежд на желанную смуту в Петербурге не подавал. Как пишет Мальмстрём, в конечном итоге правительство Швеции решило вопрос о войне вслепую. Большинство членов риксрода (госсовета) проголосовало за войну, но при условии союза с Данией, что ввиду негативного отношения Копенгагена было тоже нереально. Чуть меньше половины министров проголосовали за мирное урегулирование спорных вопросов с Россией. «Военную» партию поддержал король, заявивший о том, что момент для войны выбран вполне удачно, тем более что риксдаг уже одобрил её. Это была плата короля за то, что риксдаг разрешил его внебрачным детям носить титулы графов.
После этого война стала свершившимся фактом.
Лантмаршалу генералу Левенхаупту вместе с 10 депутатами было поручено продумать сценарий поведения Швеции после войны. То, что придумали эти одиннадцать «мудрецов», ярко свидетельствовало, по крайней мере, об отсутствии у шведской верхушки всякого чувства реальности. В случае победоносной войны с Россией Швеции надлежало потребовать в качестве компенсации все земли, утраченные ею во время Северной войны плюс всю территорию между Ладогой и Белым морем. При неблагоприятном исходе войны Швеция могла бы удовлетвориться (слушай, слушай!) всей Карелией и всей территорией вокруг русла Невы, включая Петербург, Кронштадт и прочие населённые пункты. В том случае, если эти требования Швеции не были бы удовлетворены, то для решения вопросов войны и мира созывался бы риксдаг. Логика правительства была, очевидно, такова: мы «заварили кашу», а расхлёбывать её предоставляем возможность всем, кому захочется – например, депутатам парламента.
Неофициальное уведомление о начале войны М.П. Бестужев-Рюмин получил от Юлленборга 27 июля 1741 года. 28 июля король Фредрик I торжественно и во всеуслышание объявил о войне своему народу. В этот же день к Михаилу Петровичу Бестужеву-Рюмину явился так называемый надворный канцлер и торжественно провозгласил, что король Швеции вынужден объявить войну России. При этом правительство Швеции отказывалось признать «незаконный» императорский титул Ивана Антоновича и ссылалось на многие обиды и несправедливости, якобы чинимые Швеции Россией (эти «обиды» мы перечисляли раньше).
Это объявление, как и все объявления войны вообще, не имело ничего общего с реальным положением вещей и не раскрывало всей сути истинных претензий шведской стороны. Истинным стремлением шведского правительства был, конечно, реванш за поражение в Северной войне.
Сотрудникам русской миссии шведы гарантировали беспрепятственный выезд из страны, и М.П. Бестужев-Рюмин, закрыв посольство, отправился в Гамбург. Отъезд русского посланника из Стокгольма проходил под зловещие аккорды разгрома его агентуры, учинённого пристрастной юстицией режима Юлленборга. Следователи обнаружили, что Бестужев-Рюмин и Барнаби планировали осуществить смещение действовавшего правительства и отстранение партии «шляп» от руководства страной, для чего использовали подкуп депутатов риксдага. «И хотя это в принципе соответствовало действительности», – пишет Мальмстрём, – «но никаких доказательств этому добыто не было, кроме собственного расплывчатого и противоречивого признания Юлленшерны… Всё, что он знал или считал, основывалось на высказываниях Бестужева или на домыслах, сделанных на основании этих высказываний».
Юлленшерна признал получение от Бестужева денег и передачу ему сведений, составляющих государственную тайну Швеции, но, как утверждает Мальмстрём, самые важные секреты, которыми он располагал, русскому посланнику он не выдал. Обвиняемый был приговорён к казни и лишению чести и имущества, однако приговор по решению риксдага был смягчён и заменен на каторгу. К разным срокам тюремного заключения были приговорены и Архенхольц с Матесиусом. На графиню Рееншерна, известную как любовницу М.П. Бестужева-Рюмина, был сделан донос, согласно которому графиня якобы неподобающе высказывалась о М. Синклере и о транспортировке шведской армии в Финляндию. Оснований для её судебного преследования найдено, однако, не было, но зато её выслали из страны. На всякий случай.