10. Квесменес и Шиботн

После отступления из Финляндии 6-я дивизия вермахта сосредоточила на берегах Люнгенфьорда, вокруг крошечного посёлка Квесменес, около 8 000 советских военнопленных, которые должны были принять участие в строительстве оборонительного вала под названием «линия Люнген», а также в сооружении других оборонительных объектов (дороги, мосты и пр.) Отступая в рамках так называемой операции «Nordlicht» из Финляндии и оставляя норвежские провинции Финнмарк и Тромс, немцы планировали занять оборону на этой линии. Тут были сосредоточены большие силы немцев: до 220 тысяч солдат и 60 тысяч лошадей и мулов.

При содействии 664 сапёрного полка в каньоне Китдал была построена двухстанционная подвесная дорога и прорублена наверх извилистая узкая тропа. По ней пленные поднимали цемент, древесину, пушки, пулемёты и другое оборудование и продукты. Строительство продолжалось вплоть до апреля 1945 года, когда бои велись уже вокруг Берлина. Линия Люнген была готова, но советские части на этом направлении так и не появились. К концу войны наши командиры кое-как научились беречь солдат.

Когда американский подполковник медицинской службы Э. Росс Дженни, посетивший этот район в мае 1945 года, спросил командира 664 сапёрного полка, зачем они продолжали бессмысленное строительство до последнего дня войны, тот ответил: «Мы просто не получили никаких указаний на прекращение работ». «Слова не передадут впечатлений о трудностях (строительства, Б.Н.)», ‑ пишет Дженни. ‑ «Вряд ли кто выдержал бы сцену того, как здесь работали замёрзшие, голодные и измождённые люди. Спотыкаясь на скалы в непроглядной ночи арктической зимы, русские военнопленные продолжали работать».

Немцы такие сцены выдерживали.

Пленные для строительства оборонной линии были привлечены из близлежащих лагерей и располагались в наскоро построенном примитивном убежище рядом с линией. Два десятка кое-как и кое из чего сколоченных бараков-хибар на самой верхотуре строительства служили убежищем для пленных. Они были рассчитаны на 10 человек, а немцы в них запихивали по 60. Стены хибар насквозь продувались ледяным пронизывающим ветром — от щелей спасал только снег. Но и он проникал сквозь лохмотья, которые висели на пленных. Отпадали отмёрзшие уши, на отмороженных руках и ногах появлялась гангрена, но люди шли работать. Каждое тёмное утро их поднимали на перекличку, и они шли, потому что тех, кто не мог поднять кирку или лопату, ждала пуля. В суровые декабрьские морозы, плохо одетые и голодные пленные работали в буквальном смысле на износ. Сколько их там погибло, выбилось из сил и пристрелено, точно не известно. Некоторых, кого не пристреливали на месте, свозили в лагерь смерти «Малльнитц».

Эпизод: пленный Алексей Похвалов должен был поднять бревно, но не смог. Тогда его избили и дали другую команду, но он и с ней не справился. Немцы назвали его лентяем и выстрелили ему в лицо. Когда они увидели, что пленный ещё жив, они сделали контрольный выстрел в лоб. Мёртвый Похвалов пролежал целый день на снегу, пока его не отвезли в какую-то братскую могилу. Из 272 пленных, работавших здесь, выжили всего 67 человек, из них сразу после освобождения от истощения и побоев умерли ещё 25 человек.

Вероятно, чтобы ускорить процесс избавления от «лишних» пленных, немцы применили здесь ноу-хау «мягкого» истребления людей: они делали им смертные инъекции, используя в качестве яда керосин.

Убыль рабочей силы наверху пополнялась прибытием новых партий военнопленных из долины, снизу. Потом советские офицеры-следователи выяснили, что именно самых слабых и «непригодных» немцы поднимали наверх, чтобы выжать из них последние дешёвые калории. «Это был процесс, задуманный как эффективная утилизация избыточной рабской трудовой силы», – пишет Дженни, – «выжимание губки, прежде чем её выбросить на свалку. Система была санкционирована в высоких штабах. Нам торжественно предъявили соответствующий приказ, как будто он что-то объяснял».

Умерших, забитых, пристрелянных немцы собирались спрятать в массовых могилах. И прятали... Они заставляли пленных рыть глубокие ямы, засыпать тела погибших камнями и землёй, а сверху – сажать молодые берёзки, призванные очевидно скрыть свои преступления от грядущих победителей. К счастью для победителей, этот «процесс» вермахт завершить не успел. К тому же, к несчастью для побеждённых, несмотря ни на какие их ухищрения, некоторые жертвы немецких зверств выжили и поведали союзникам секреты Китдала. Участвовавший в расследовании этих зверств Дженни был удивлён, как хорошо работала память этих несчастных.

Расследовали преступления немцев в этом лагере норвежцы и союзники. Они направили материалы следствия в Нюрнберг, где проходил процесс над главарями рейха, но ответственный за лагерь «Малльнитц» генерал Лотар Рендулич по какой-то странной случайности или ошибке Нюрнбергского суда остался ненаказанным. По всей видимости, кабинетным судьям норвежские события на фоне «грандиозных свершений» нацистов в Дахау или Бухенвальде показались незначительными.

Шведский и норвежский паталогоанатомы, участвовавшие в расследовании немецких преступлений в лагерях в губернии Тромс, были удивлены: почки, печень и селезёнка погибших людей были на одну треть меньше, чем у нормальных людей. С подобным феноменом ранее им никогда не пришлось сталкиваться. У убитых был целый букет болезней, и врачи не могли представить, как мог человеческий организм выдержать всё это. Большинство тел имели следы побоев или огнестрельные раны в голову, грудь или спину. Но попадались тела с прострелянными половыми органами: перед расстрелом немцы заставляли свои жертвы становиться на четвереньки. В трёх случаях на телах погибших были обнаружены срезы мускулистых частей тела – следы людоедства.

Раскапывать 104 трупа из общей могилы лагеря Малльнитц заставили немцев. Роли поменялись. Всё, что рассказали выжившие пленные, подтвердилось до последней мелочи, пишет Дженни: кто и каким способом был убит, когда и сколько их было и т.п. При поднятии из ямы 3 трупов, на которого были срезы мускульных частей, стоявшие рядом свидетели плакали и только повторяли:

– У нас не было выхода, у нас не было выхода...

«Они внимательно  наблюдали, как переводчик переводил нам их рассказ», – пишет Дженни, – «и я чувствовал, как они сомневались, что мы их поймём – мы, обутые в тяжёлые ботинки и с шапками на головах».

В июне эксгумированные трупы были перезахоронены. Оркестр г. Тромсё играл похоронный марш Шопена, звуки печальной мелодии, будто на хлопьях неожиданно выпавшего снега, улетали в долину Китдал и отзывались эхом в скалах... Угрюмые молчаливые немецкие солдаты гроб за гробом опускали в братские могилы – по 30 гробов в каждую. На импровизированной штанге развевался импровизированный советский флаг. Рядом с ним с обнажёнными головами стояли оборванные оставшиеся в живых товарищи...

О зверских преступлениях немцев во время войны широко известно. Менее известны их бесчеловечные деяния в Норвегии. Норвежские Дахау и Освенцим располагались в северной провинции Тромс в лагерях вокруг посёлков Квесменес и Шиботн. Как и в других местах Европы, это не были злодеяния, совершённые отдельными немецкими администраторами – это была политика центральных властей рейха. Норвежский майор Л. Крейберг, представлявший норвежскую сторону в северных губерниях Норвегии по делам советских военнопленных, оставил отчёт о посещении лагерей. Вот некоторые выдержки из него:

«Лагерь для военнопленных Дундерланд. 477 русских, из них 330 больные, 40 больны туберкулёзом...100 человек сильно ослаблены, не могут ходить... Лагерь Стурволлен. 422 русских, из них 300 больных, 23 — туберкулёзом, после 26 марта 30 человек умерли... Лагерь Бъяркосен. 918 русских, из них 430 больных... Лагерь Наббвольден. 426 русских, из них только 20 здоровых и работоспособных. Лагерь был просто ужасным...»

Профессор и д.м.н. Антон Ервелль, главный врач больницы в Тёнсберге в 1945 году так описывает туберкулёзный лагерь на о-ве Могерё (Нёттертёй):

«Здесь условия для пленных с запущенным туберкулёзом не поддаются описанию. Лагерь был изолирован колючей проволокой, а немецкая охрана не имела разрешения заходить на его территорию. Не было ни уборных, ни каких-либо приспособлений для принятия пищи... 116 военнопленных были сразу эвакуированы в госпиталь в Вествольде, и 20 из них скоро там скончались...»

В губернии Трёнделаг, где при освобождении оказалось 11 200 советских военнопленных, положение было не лучше. В лагере Чюрксэтерёра было около 180 советских военнопленных, только в период между летом 1942 и весной 1943 гг. здесь умерли (или были убиты) 28 человек. Тронхеймская газета «Адрессеависен» от 13.06.1945 года рассказывает о том, как один из военнопленных был убит охранником лопатой только за то, что тот от упадка сил не мог сил держать строй.

Преступные действия немцев в Норвегии были расследованы сразу, что называется, по горячим следам. Но в силу различных причин они не получили такого широкого резонанса, как в других местах. Возможно, это случилось потому, что о них постарались позабыть.

Сохранился «Неформальный отчёт» комиссии по расследованию военных преступлений в губернии Тромс, работавшей весной и летом 1945 года в долине Китдален и возглавляемой капитанами (британской армии?) МакДжиллом и Галлахером. Медицинскую часть возглавлял американский врач, вышеупомянутый подполковник медицинской службы Э. Росс Дженни. Им помогали шведский паталогоанатом, профессор Лундского университета, Шёвалль и врач Государственного госпиталя Норвегии в Осло Свенсен, советский дипломат Велья, местный полицеймейстер Лунд, местный врач Хагенрюд, два бывших советских узника-офицера, офицеры норвежской армии и переводчик. Вся или почти вся собранная комиссией информация исходила от бывших советских военнопленных, находившихся на реабилитации в госпитале Эвергорд²⁰. Часть информации сообщили местные жители, а ещё меньшую часть – сами преступники, немцы.

Примечание 20. Госпиталь был построен немцами в январе 1944 года для лечения своих раненых, поступавших с финского и норвежского фронтов войны, но после их капитуляции госпиталь был отдан под реабилитацию советских военнопленных. Конец примечания.

О преступлениях немцев, как уже заметил читатель, кричат факты, о какой стороне жизни советских военнопленных мы бы ни говорили. С некоторыми эпизодами читатель уже ознакомился. И везде одно и то же: голод, побои, издевательства, унижения, болезни, непосильный физический труд, расстрелы…

Работа комиссии по сбору информации, поиску могил массового захоронения, эксгумации и транспортировке трупов, проведению аутотопсии, перезахоронению, определению виновных немцев и их арестам происходила слаженно, быстро и без задержек. На всех стадиях 143 случаев аутотопсии присутствовали немецкий паталогоанатом, немецкий военврач и адвокат. Интернированные германские военные 6-й горнострелковой дивизии предоставили в распоряжение комиссии карты, фотоаппараты, фотоплёнку, легковые и грузовые автомобили, шофёров, бензин, различные инструменты и приспособления, медицинские халаты и перчатки, гробы, а также сообщили комиссии свои соображения о деталях предстоящей работы. С их стороны не последовало ни одного протеста или знака недовольства действиями комиссии. Полномочия комиссии никакого сомнения у них также не вызвали.

Эксгумацией трупов из могил занимались немцы. Они работали партиями по 20-40 человек под руководством немецких же лейтенантов и под контролем капитана МакДжилла. Трупы возили тоже немцы на своих грузовиках и складывали их в здании на берегу Стурфьорда. Аутопсию проводили Шёвалль и Свенсен. Кандидатов на арест немецких офицеров и доставку их к местам преступлений готовил майор норвежской армии Дюкер (Dycher). Сначала планировались аресты целых немецких подразделений, предусматривались опознания преступников их жертвами, советскими военнопленными, а также очные ставки, но судьба этих планов осталась за рамками отчёта Комиссии.

Результаты аутопсии однозначно свидетельствовали, что все эксгумированные умерли насильственной смертью, и что смерть для них не являлась актом милосердия: все они могли выжить и жить. Всё указывало на то, что жертвы о предстоящей своей смерти не предполагали, потому что при них был найден рабочий инструмент, с которым они шли на работу. 5 пленных пытались, вероятно, бежать и были убиты с расстояния. Двоих немцы добивали прикладами. После акта расстрела все трупы были сброшены в яму, облиты бензином и сожжены. Эти данные были подтверждены местным полицеймейстером Лундом.

Поскольку масштабы немецких преступлений в губернии Тромс и Трёнделаг были велики, а массовых захоронений было слишком много, то понадобилось бы несколько комиссий, чтобы с ними можно было справиться. Поэтому комиссия МакДжилла-Галахера решила сосредоточить своё внимание только на 4 из них. В своих выводах «Неформальный отчёт» указывает также на отсутствие из союзнической верхушки чётких директив и инструкций на проведение аналогичных следственных действий, что дало капитану Галлахер повод сомневаться, имеет ли он формальное право на аресты немецких преступников. Это также затрудняло работу комиссии в Тромсе. Западные союзники в Норвегии слабо представляли последствия немецкой оккупации Норвегии в целом и результаты «деятельности» немцев в отношении советских военнопленных, в частности. Впрочем, они, возможно, и не горели желанием слишком глубоко «влезать в частности». Их больше беспокоили советское присутствие на севере Норвегии и скорые способы вытеснения Советской Армии из района Киркенеса.

Высший орган союзников по этому вопросу – War Crimes Commission (Комиссия по расследованию военных преступлений) – блистал в Тромсе своим полным отсутствием. КРВП, кажется, полностью устранилась от своих прямых обязанностей в Норвегии, уповая на то, что ею должны были заняться гражданские власти Норвегии. Эта идея, по мнению авторов «Неформального отчёта», совершенно не отвечала ни масштабам предстоящей работы, ни мировому значению проблемы военных преступлений. Добавим, что упование союзников «спихнуть» свою работу на норвежские власти было просто безответственным. Они не могли не понимать, что норвежское правительство испытывало в это время известные трудности: оно только что вернулось из эмиграции, и работу по управлению страной нужно было ещё наладить. Нужно было рассчитаться с коллаборационистами и предателями в собственном населении. Так что заниматься проблемами советских военнопленных одним норвежцам было просто не по плечу.

Вслед за расследованием немецкий преступлений в Тромсе намечалось провести подобное мероприятие в г. Харштаде, но проводилось ли оно и с какими результатами, тоже не известно. «Не ясно, будет ли Россия или другая какая страна проводить расследование и организовывать суды в связи со своими гражданами», – говорится в отчёте. Насколько нам известно, советская сторона таких расследований в Норвегии не проводила.

Э. Росс Дженни во время работы комиссии посетил 8 филиалов печально известных лагерей Квесменес и Шиботн, в которых находилось 2 188 советских военнопленных при 22 офицерах, а также был частым гостем в госпитале Эвергорд, комендантом которого был всё ещё немецкий лейтенант Деметри Корски. 558 советских пациентов занимали в госпитале 8 секций. Их обслуживали 4 советских врача, бывшие узники лагерей, в том числе тбилисец Клементий Гогия, взятый в плен под Сталинградом. Им помогали немецкие врачи и 2 норвежские сестры. Пища и медикаменты поступали из запасов немецкой армии. Часть пациентов – 147 человек – страдали от туберкулёза, каждый день умирали по 3-4 человека. Многие страдали и умирали от гангрен конечностей. Некоторых, согласно Гогии, можно было спасти с помощью хирургии в Советском Союзе. В целом у пациентов был представлен такой букет болезней, с которыми врачи не успевали справляться. Несмотря на болезни, самым большим желанием русских было поскорее вернуться домой.

Во время работы комиссии советский дипломат Велья получил данные о других массовых захоронениях: в Рогнане (300 человек), Тронденесе/Харстад (1 800 трупов, 600 из которых были расстреляны, а остальные заморены голодом). Свидетельские показания о преступлениях немцев в районе Харстада давал норвежский майор Хейен, до 1943 года работавший инженером в этом городе. Допрошенные комиссией немецкие офицеры из 6-й горнострелковой дивизии и 664-го сапёрного полка утверждали, что урезание пищевого рациона советских военнопленных происходило по приказу из Берлина, что средств на их медицинское обслуживание объективно не хватало, а о расстрелах или убийствах пленных они якобы ничего не слышали.

Судьба «Неформального отчёта» не ясна. Во всяком случае, в работах норвежских исследователей мы пока не встретили ни одной ссылки на него. Как мы понимаем, он должен был быть представлен союзнической Комиссии по делам военных преступлений в Норвегии и появиться и на Нюрнбергском процессе, но сделано ли было это и с какими последствиями, тоже не известно.

Массовые захоронения советских военнопленных, судя по всему, были не только на севере Норвегии. Типичным примером того, как по свежим следам относились к сигналам о преступлениях немцев в Норвегии, является эпизод, связанный с лагерем Сумармюр. Местные жители осенью и зимой 1944 года видели, как немцы несколько раз увозили пленных в ближайших лес, а потом слышали оттуда то пулемётные очереди, то ружейные залпы. Никто из норвежцев потом не видел, чтобы пленные возвращались из леса обратно.

Сразу после войны местный полицейский Мартин Осланд опубликовал об этом в газете «Ставангерен» статью, а 25 июня 1945 года он взял с собой двух коллег и отправился в упомянутый лес. В лесу их остановили немецкие охранники (таковы были порядки, установленные англичанами и американцами в Норвегии после капитуляции Германии!), которые под предлогом охраны важного склада с боеприпасами и во исполнение полученных от союзников инструкций преградили им путь.

Норвежцы на этом не успокоились и доложили обо всём союзнической администрации в Ставангере, но никаких расследований с их стороны не последовало. Союзники, якобы, были по уши заняты другими важными расследованиями преступлений немцев в Норвегии, они пообещали проверить обстоятельства трагедии в Сумармюре позже, но так к этому делу не вернулись. Теперь и норвежцы пишут, что никакого массового захоронения рядом с Сумармюром не было, и что всё это дело возникло в результате заблуждений местных жителей.