Глава 10
Быт и самобытность
Запах парного молока
Мой утренний сон часто нарушался характерным мычанием коров, блеянием коз и овец, пощёлкиванием кнута и женскими криками: «Белка, Белка, куды пошла!», или «Красавка, моя хорошая, что стала? Иди, иди», или «Машка, не балуй! Стой смирно». Это сельчане выводили на выгон свой крупный рогатый и мелкий скот, чтобы отправить их на свободный выпас. Выгон для коров начинался в конце апреля и находился в самом широком месте села, недалеко от моего дома. В свободное от коров время он использовался нами для игры в лапту и футбол.
Городские жители отводят своих детишек в детские сады и ясли, а мои односельчане провожали своих любимиц под надзор пастуха. Выбор пастуха происходил на «всенародном» собрании, главными пунктами для обсуждения были заботливый подход кандидата к животным и цена его услуг. Услуги эти обычно оплачивались в конце сезона определённой суммой денег и натурой – молоком, творогом и маслом. Вместе с пастухом иногда выбирался и подпасок, обычно по выбору пастуха.
…Но вот стадо удаляется, звуки становятся всё менее различимыми, оставшиеся бабы обмениваются последними новостями и тоже уходят. В деревне снова воцаряется тишина, и мне предоставляется возможность увидеть ещё один-два сна.
Возвращение стада домой тоже представляло собой интересную для наблюдения сцену. Подгоняемые окриками и хлопаньем кнута, коровы торжественно маршировали по селу, оставляя за собой запах парного молока и звуки шлёпающихся на землю «лепёшек». (Высохшие «лепёшки» – котяхи – мальчишки и девчонки потом собирали, чтобы использовать их в качестве топлива. Под котяхами мы находили жуков и личинок и употребляли их в качестве насадки на рыбалке). Некоторых строптивых коров приходилось встречать, чтобы они ненароком не забрели в чей-либо палисадник или огород. До дома часто не доходили овцы и козы, и встревоженные хозяйки уже в потёмках бегали по селу, разыскивая заблудших ярок и баранов.
Коровы и овцы были тогда практически в каждом доме. Они давали возможность вдовам «поднять» детей и «сводить концы с концами». Часть продукции – молоко, масло, шерсть, щетину и мясо телят – можно было либо снести на рынок, либо сдать в Заготсырьё. Вырученные деньги давали возможность купить кое-какую «одежонку» и «обувку», обеспечить дом «карасином», а то и «разориться» на хвост селёдки или пакетик слипшихся конфет-подушечек. Недаром корову звали кормилицей.
Конечно, иметь корову было не так уж и легко – не хватало корма, пастбищ, времени, но кураповцы с упорством держались за малейшую возможность сохранять их в доме. Используемые пастбища – в основном овраги, опушки Тютчевского и Зайцевского леса – за лето общипывались догола, так что не насытившиеся коровы после выпаса с остервенением набрасывались на посадки в огородах, оставляя на них заметные потравы и подставляя пастуха под нарекания потерпевших убытки хозяев. Женщины всегда возвращались с прополки с мешками, туго набитыми повиликой, осотом и прочими сорняками, чтобы вечером подкормить своих животных.
Для заготовки на зиму сена скашивали каждый укромный поросший травой уголок. Сена обычно на всю зиму не хватало, и тогда в дело шла «резка» – мелко нарезанная солома, сдабриваемая бардой, то бишь, свекольным отваром. Готовить «резку» входило в мою святую обязанность. Бабушка или тётя Шура подавали в металлические «рога» так нащываемого самодельного козла пук соломы, а я резал его косьём – коротким отрезком старой косы. В плохие годы, когда кончалась и солома, выдававшаяся на трудодни, в дело шла старновка – солома с крыши.
Определённые заботы представляли хозяйкам проблемы случки коров с быками и получения приплода. Свидание с племенным быком происходило в основном на колхозном дворе, но некоторые ревнивые хозяйки водили коров к какому-нибудь «знаменитому» быку в соседние сёла. За случку приходилось рассчитываться с хозяином быка звонкой монетой. Телёночка оставляли, как правило, на вырост, а поздней осенью резали, обеспечивая семью и мясом, и деньгами после продажи мяса на рынке, часто московском.
Отёл коров тоже было большим событием в кураповской семье, его ждали и с радостью встречали и взрослые, и дети. Коровы телились в основном зимой, в период крепких морозов, и хозяева в это время обычно не спали, опасаясь гибели телёнка. Телёночка на первое время сразу забирали в дом, а чуть позже возвращали обратно корове в закуту. Весь этот период проходил под наблюдением местного ветеринара дяди Пети, инвалида войны, приволакивавшего при ходьбе одну ногу. Был ли он ветеринаром с дипломом или самоучкой, не знаю, но специалистом он был, кажется, неплохим, и его опыту и знаниям все доверяли. Он кастрировал всех козлов и делал это …перочинным ножичком, который после операции складывал и клал в карман.
В жаркий летний полдень животных донимали оводы и мухи, так что некоторые из них, задрав хвосты, убегали из стада и возвращались домой. Чтобы как-то смягчить страдания животных от жары и укусов насекомых, пастух загонял стадо в реку на мелководье. Одно такое излюбленное для «купания» коров место было за восточной окраиной села, наискось от старой мельницы. Другое, используемой потом для стада, принадлежавшего Зайцевскому и Барскому концу, находилось около моста на правом берегу реки.
Это стадо форсировало реку дважды: утром, по пути на выпас, и вечером, при возвращении домой. Пастух первым забегал на мост, преграждая коровам путь, а подпасок загонял коров в воду. Стадо переплывало реку справа от моста, борясь одновременно с сильным течением, сносившим их под мост. Некоторые из них не справлялись с течением и попадали под мост, что было довольно опасно из-за торчавших под мостом старых свай. Как бы то ни было, к середине пастбищного сезона коровы привыкали к речным купаниям и даже находили в этом для себя истинное удовольствие. Коровы оказались хорошими пловцами.
До сих пор у меня перед глазами стоит зрелище переплывших реку и с храпом поднимавшихся на крутой берег коров. Я видел в них каких-то мифических чудовищ добиблейских времён, неожиданно посетивших нашу прозаическую сельскую жизнь. Впрочем, любоваться на них не было времени: какое-нибудь из этих «мифических существ» могло оказаться на нашем огороде и в один приём «снести» пару ещё не выросших капустных кочанов. Так что встреча стада стала моим ужасно надоедливым летним занятием, и я с нетерпением ждал осени и зимы.
Между коровами происходили бои, в некоторых случаях они были такими жестокими, что кончались увечьями на теле животных или потерей рогов, которые потом заботливо обматывали тряпочками. У некоторых коров рога не вырастали, некоторые рождались без рогов, и их называли комолыми. Кураповцы говорили: «Брухливой корове Бог рогов не дал»). «Брухливая» от «брухаться», т.е. бодаться.
По мере «прогресса», т.е. сокращения и старения населения села, количество коров и другого скота стало тоже резко убывать, и концу 50-х на селе осталось всего лишь одно небольшое стадо. А через 10-15 лет коров оставались единицы, а потом они и вовсе исчезли вместе с овцами, козами и свиньями. Молоко, молочные и мясные продукты стали приобретать в магазинах, о чём в своё время мечтал Никита Хрущёв, хотя и не в таком ракурсе и разрезе: исчезновение сельского населения в его планы вроде бы не входило.
Но прогресс на селе всё-таки наблюдается: с исчезновением навозных куч и домашних животных исчезли в Курапово и мухи, и слепни. И весь быт стал больше напоминать городской.