Глава 10
Быт и самобытность
Кулачные бои
Звание сына учительницы обязывало. То, что сходило с рук любому мальчишке, мне ставилось в укор: «А ещё учителев сын!». Я по возможности старался вести себя осмотрительно, не «филюганить», не участвовать в слишком разнузданных шалостях и избегать драк. Драки же на селе были своеобразным видом спорта и средством самоутверждения.
Ни один праздник на селе не обходился без драки, но наступал сезон, в котором драке придавался спортивный и организованный характер – масленица. На масленицу в Курапово по ещё сохранившемуся старинному обычаю бились на кулачках, стенка на стенку. Это слово не является формой множественного числа от существительного «кулачок». Оно образовано от того же корня, но употребляется только во множественном числе и имеет ударение не на последнем, а на втором слоге: кулáчки46.
Примечание 46. Любимая бабушкина поговорка: «Черти на кулачкях ишшо не бьются», то есть очень рано. Конец примечания.
Сразу после школы, не успев как следует пообедать, первый эшелон «кулачников» выбегал на улицу. Его участники, в соответствии со своей весовой категорией, являлись мальчишки от восьми до двенадцати лет. «Кулачки» начинались на границе Иншаковского и Зайцевского порядка, напротив магазина и церкви. Бойцы с той и другой стороны выстраивались в линию – стенку – и начинали биться, то бишь, боксировать, кто как умел. Впрочем, правила «кулачек» были довольно строгие: наносить удары по голове и ниже пояса, а также ногами и посторонними предметами запрещалось категорически. При малейшем подозрении бой немедленно останавливался, и подозреваемый должен был предъявить противникам свои варежки или рукавицы, чтобы те могли убедиться, не спрятан ли там свинцовый, деревянный или железный «биток».
В том случае, если подручное средство обнаруживалось, виновному предлагалось «биться» один на один с самым сильным бойцом противной стороны, при этом никто из его команды за него вступиться не имел права. Если «нарушитель конвенции» от единоборства отказывался, то он изгонялся с «кулачек» на весь «спортивный сезон», то есть, до конца масленицы. Это было позорно и невыгодно: команда лишалась одного бойца, поэтому он покорно обрекал себя на избиение, но зато никто уже никаких претензий к нему предъявить не смог.
Бой часто бывал такой ожесточенный, что стенка под напором противной стороны иногда не выдерживала, начинала колебаться, трещать по швам и разламываться, а её участники были вынуждены отступать, чтобы, отбежав на какое-то расстояние, остановиться, вновь выстроиться и организовать оборону. Если отпор организовать не удавалось, то проигравшие разбегались по домам, а победители, горделиво выпячивая грудь, разгуливали по чужой территории и кричали:
– Эй вы, зайцы! Выходите, трусы позорные!
«Зайцы» осторожно открывали двери дома, просовывали головы и отвечали не менее оскорбительными выкриками. Тогда противник великодушно освобождал занятую территорию и давал проигравшим шанс снова выйти на улицу и организоваться для нового сражения.
Я как житель Зайцева конца, вопреки наказам матери, тоже участвовал в «кулачках» и часто возбуждённый возвращался домой и хвастался бабке Семёнихе:
– Сегодня мы гнали иншаковских до самой школы!
Бабка удовлетворённо кивала головой и обещала матери ничего не рассказывать.
Когда счастье было на стороне иншаковских, то я, естественно, помалкивал, и бабка Семёниха спрашивала его:
– Чтой-то ты, унучек, рано пришёл домой?
– Да... нас там... это... «иншаки» потеснили.
Когда наступали сумерки, то в бой вступал второй эшелон «кулачников» – подростки тринадцати-пятнадцати лет, ученики Троекуровской семилетки. А уж когда возвращались с работы и ужинали взрослые парни, на улицу выходил третий, последний эшелон. Подростки уходили с «подмостков» и уступали «сцену» своим старшим братьям и даже отцам. Некоторые женатые мужики любили вспомнить молодость и тоже выходили «размяться» на морозе. Многим из них не терпелось скорее вступить в дело, и они стояли рядом и давали рекомендации своим сыновьям и младшим братьям, как лучше ухандакать противника. Лучше всех умел подзадорить Егорлексев: он всегда находил подбадривающее слово для своего и уничижительное – для чужого бойца.
– Молодец, Борькя, так его, не давай спуску! – покрикивал он, видя, что мой иншаковский «партнёр» начинал меня теснить.
– Колькя, да добей ты эту соплю! – возникал он рядом с Седаном, нещадно молотившим своего противника.
Когда дрались взрослые, улица наполнялась характерным уханьем, кряхтеньем, сопеньем, вскрикиванием и тупыми приглушёнными ударами кулаков по телу, что напоминало Куликовское побоище 1380 года. Иногда «кулачники», «подогретые» самогоном, увлекались боем и входили в такой раж, что забывали о правилах, и начинался форменный мордобой. Тогда старались запомнить виновного, отловить его где-нибудь одного, застигнуть врасплох и отомстить.
У иншаковских хорошими бойцами слыли братья Антохины – Михаил и Иван Яковлевичи Иншаковы. Иван был от роду хромым на одну ногу, но это не мешало ему сражаться на равных с «нормальными» кулачниками. Дрался он зло, напористо и истово. Михаил больше брал силой и, как все кураповские бойцы, сильно размахивал руками.
У зайцевских самыми ловкими и сильными «кулачниками» были братья Гаранины – Николай и Константин Зайцевы. Когда нашим было туго, то к Николаю или Константину посылались гонцы, которые просили их подмогнуть. Немного поломавшись для вида, братья одевались и выходили на улицу. Там их уже ждали восторженные почитатели их таланта. В окружении малышни и подростков, под восторженные их возгласы, Николай врезался в строй сражающихся и начинал молотить по грудным клеткам иншаковских с такой неистовой силой, что они отлетали от его кулаков, падали, а когда вставали, их опять добивали.
– Ура! Наша берёт! – кричали мы, и действительно, наша брала, противник бежал, рассыпался по домам, а мы завоевателями ходили по иншаковской территории и грозили им кулаками.
О другом кулачном бойце – Иване Ивановиче Шальневе, отце наших сверстников «братушков» Мишки и Митьки, ходили легенды. Рассказывали, что он не любил драться, а если это случалось, то исход для его противника был очень печальный: то нанесёт невзначай кому-нибудь увечье, то прибьёт чуть не до смерти. Поэтому дрался он вполсилы, шутя, с весёлыми прибаутками и поговорками. Он поднимал на спор мельничный жёрнов, выпивал по ведру водки и слыл на селе богатырём. Как это часто водится на Руси, богатырство и силачество находило выход в самом распространённом пороке – пьянстве. Я помню его уже пожилым мужиком лет шестидесяти, вечно небритым и пьяным, одетым даже в самые лютые морозы кое-как, налегке. Он «выступал» на народных гуляньях с початой бутылкой в руке и неизменной припевкой:
– Всё пропьём, гармонь оставим,
А б....й плясать заставим!
Драться на кулачках он уже не мог.
Кураповские кулачники от мала до велика дрались, как могли и, конечно, о настоящем боксе знали лишь понаслышке. Использовали прямые удары – тычком, но редко, чаще всего использовали приём, строго запрещённый в боксе: замахивались с боку, и что есть силы наносили удар внутренней частью кулака. Такой удар приходился противнику по боку и по спине, а если нападающий промахивался, то – по уху. От такого удара боль ощущалась, но не такая, как от прямого удара в сплетение или в грудь. Кроме того, такой приём позволял щадить и руки – без боксёрских перчаток пальцы при прямых ударах обречены на вывих.
Когда речь заходила о выступлении на «кулачки» против другого, соседнего села, то и «иншаки», и «зайцы» и «баре» прекращали свои распри и выступали одной дружной командой, и на почве противостояния с Троекуровом или Тютчевом в кураповском лагере происходили умилительные братания. Это только лишний раз свидетельствовало о том, что перед лицом общей внешней опасности русский народ способен забыть о своих раздорах и объединить свои силы на борьбу с общим противником.
«Кулачки» на уровне сёл и деревень организовывались на льду Красивой Мечи. В них участвовало исключительно взрослое мужское население, а ребятишки принимали участие лишь в качестве рьяных болельщиков, разведчиков и курьеров:
– Дядя Миша, а вон там один троекуровский, мы видели, положил что-то себе в рукавицу!
– А ну покажи, который.
– Братан, братан! Да слушай же, тебе говорю! К тютчевским идёт подмога!
– Да что ты говоришь? Беги в село, клич ребят!
– Бегу!
От большого скопления людей лёд под ногами бойцов гудел, трещал и грозил провалиться. Зрители стояли на берегу поодаль и с замиранием сердца следили за исходом боя. Если перевеса ни на чьей стороне не было, дело часто решалось единоборством. Расчищался широкий круг, в центр его выходили единоборцы, они сбрасывали полушубки или ватники на снег, плевали в кулак и начинали сходиться. Поединок прерывался за явным преимуществом одного из бойцов, а при равных силах продолжался или до первой крови, или до первого падения наземь.