Глава 10
Быт и самобытность
Свадьбы
Свадьбы в Курапово по старой традиции играли тогда, когда основные крестьянские работы на полях были закончены, то есть на Красную Горку и на Покров. Тщательно избегали заключать браки в мае – существовала примета, что супруги буду весь век маяться.
Брачные пары, как правило, составлялись из местных жителей, в редких случаях из других сёл привозили невесту, и почти никогда – жениха. Идти в примаки было не принято, невеста всегда шла в дом к жениху. Дочери в семье считались отрезанными ломтями. Будущие новобрачные пары были легко предсказуемы, потому что ни для кого не было секретом, кто с кем гуляет и с какими намерениями. Во времена моего детства никаких шалостей до свадьбы не позволялось, а если у невесты невзначай по этой части получался прокол, то родители с обеих сторон старались как можно быстрее оформить отношения с женихом и не дать раскрыться скандалу. Никто не хотел, чтобы по селу гуляли пересуды типа:
– Страм-то какой! Не успели жениться, а уж детки полезли!
В то время ещё сохранился институт свах и сватовства. Правда, времена менялись, и молодые люди сами подбирали себе пару, сами договаривались о совместной жизни, но в исключительных случаях к потенциальной невесте засылалась сваха, особенно если речь шла о жительнице другого села. Но даже и в тех случаях, когда молодые самостоятельно всё решили между собой, форма по мере возможности соблюдалась, и в качестве сватов к невесте являлись родители или другие доверенные лица жениха.
Здесь же происходила церемония сговора: родители обеих сторон договаривались о сроках свадьбы, об условиях организации свадебного торжества, о приданом невесты. Впрочем, последний пункт упоминался больше для проформы, потому что материальные соображения играли на сговорах ритуальную роль. Невеста и жених богатством и достатком не блистали, и их соединение повлиять на материальное благополучие сторон никак не могло.
О сговоре узнавали соседи и подружки невесты, и в то время как сваты сидели в доме и вели за столом чинные разговоры, любопытные односельчане прилипали к окнам дома и, не стесняясь, разглядывали сцену сватовства и снабжали её откровенными комментариями. Всем места у окон не хватало, но зато счастливчики охотно делились с ними увиденным и вели на публику оживлённые репортажи:
– Во-во, гляди, Нинка появилась! Уся из себе красивая...
– А жених, словно телёнок: сидить и молчить, слова не вымолвя.
– Чем угощають-то? – интересовалась какая-нибудь бабка от изгороди.
– Водочкой-самогоночкой, капусткой и огурчиками солёными!
– Не дюже богато! – комментировала разочарованно бабка.
– Откуда же у Марьи богатства? – заступалась за будущую тёщу другая баба. – Трое детей на руках, кроме Нинки-то, бьётся с утра до вечера, как рыба об лёд!
– Куды уж нашей Нинке до вашего Петьки – он вить у вас из графьёв! – саркастически произносила другая баба.
Раздавался дружный хохот, первая баба поджимала губы и отходила в сторонку.
– Да, – вздыхала третья, – таперя Марье-то ишшо тижалей будя – Нинка-то уйде к жениху.
– Ничаво, зять помогать будя! Петькя парень работяшший.
После сговора жених с невестой уже редко показывались на гулянках и «мотаньях», они всё больше уединялись теперь в своих домах и готовились к совершению брачного таинства.
Накануне свадьбы вечером перевозили нехитрое приданое невесты. На обычную телегу погружались постельное бельё и кое-какие другие личные вещи невесты и без всякого ажиотажа перевозились в дом жениха. Иногда вещей было так мало, что для их доставки хватало обычной ручной двухколёсной тачки. Дотошные старухи и молодухи и тут не упускали случая, чтобы посудачить насчёт содержимого приданого, вспомнить о том, сколько добра в своё время дали за ними их родители.
В день свадьбы к дому жениха подавался тарантас на рессорах, в который запрягался самый лучший в колхозе жеребец. На дугу вешались медные колокольчики, в гриву жеребцу вплетались цветные ленты. Из дома при полном параде выходил жених: в тёмном шерстяном или шевиотовом костюме, белой рубашке с отложным воротником, новом картузе, украшенном бумажным или засушенным цветком, и хромовых сапогах «гармошкой». Его сопровождали двое свидетелей, перепоясанные через плечо, как генерал-аншефы лентами, длинными вышитыми полотенцами, и гармонист. Все садились в тарантас – на заднем сиденье жених, напротив него – свидетели, сбоку, между ними – гармонист, на облучке – кучер и ехали к дому невесты.
Невеста была наряжена в обычное цветастое платье – специальное белое платье ради только свадебной церемонии не справлялось, надевала праздничные туфли, к волосам иногда прикалывался кусок тюля, а если было холодно, то сверх платья она надевала ещё и отцовский или братнин пиджак. Она усаживалась рядом с суженым, он обнимал её правой рукой за спину и снисходительно-ласково поглядывал на неё сверху вниз. Мать невесты приносила из дома икону и вручала её одному из свидетелей. По дороге в ЗАГС и обратно свидетель держал икону лицом к молодым.
Наконец, всё было готово, кучер орал заправским голосом: «Ну, пошли, залётные!», и перегруженный тарантас рывком трогался с места, заставляя всех седоков откинуться по инерции назад. Гармонист тут же растягивал во всю ширину мехов «ливенку» или «тульскую» и начинал играть «страдание». Песенное сопровождение к музыке при этом не полагалось. В качестве ЗАГСа использовался Троекуровский сельский совет.
Расписавшись, молодые в том же порядке возвращались в село, где их уже ждали накрытые столы и гости. Обычно гуляли три дня: первый день в доме жениха, второй день – в доме невесты, а третий день, опохмелочный – где придётся, обычно на улице. Не стану описывать свадебные застолья, потому что они проходили, как везде и всегда. Отмечу только одну особенность кураповских свадеб: после длительных и обильных застолий у жениха и невесты (а то и на третий день тоже) свадьба выходила из-за стола и начинала с плясками и пением «путешествовать» по селу. Не выспавшиеся «молодые» шли под ручку в окружении свидетелей, родителей и близких друзей, перед ними – гармонист с хором и танцорами, а впереди всех – пляшущие хмельные гости. Музыка преобладала плясовая, поэтому пелись в основном частушки. Свадьбу всегда сопровождала толпа зрителей и ребятишек. При наличии запасов самогона свадьбу сопровождали два-три виночерпия с большими четвертными бутылями и стаканами в руках. По своему выбору они могли угощать односельчан, вышедших из дома посмотреть на свадьбу и молодых. Иногда свадьба вовлекала в свой круговорот и этих зрителей, которые, приняв на грудь, уже не могли удержаться и пускались в общий пляс. Самые неутомимые гости-участники свадьбы иногда переодевались в ряженых, которые, сопровождая процессию, чудили. Мужчины переодевались в женские, а женщины – в мужские костюмы, мазали для неузнаваемости лица сажей, надевали маски и невообразимые головные уборы, вооружались мётлами и кочережками гонялись за малышнёй.
На Красную Горку игралось несколько свадеб, и тогда на улицу выходило сразу несколько процессий. Гуляло, плясало и сотрясалось до основания почти всё село. Народ гулял до изнеможения, чтоб было что вспомнить в однообразные тяжёлые будни.
Браки на селе, как видно из вышеприведенного описания, носили сугубо гражданский характер. Позже, когда режим стал давать трещины, некоторые молодожёны стали практиковать получение церковного благословения или вовсе дополнять заключение брака в сельсовете церемонией венчания в Лебедянской церкви. Но это произойдёт значительно позже. А тогда выходить из атеистических советских рамок никто не осмеливался.
Браки в Курапово были крепкими, и понятия о разводах тогда не существовало. Естественно, жили супруги по-всякому, но терпели друг друга до гробовой доски.