Часть первая.
ОТ СОЛДАТА ДО МАРШАЛА

7. ЖЕНИТЬБА И ВОЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО

Бернадот приехал в Париж, когда экспедиционный корпус Наполеона Бонапарта завершал в Тулонском порту погрузку на суда. Генералу стало тесно в Европе, и он отправлялся за славой в Египет. «Миролюбивая», лицемерная и погрязшая во взятках Директория заодно избавлялась от непредсказуемого и опасного генерала, помогая ему «развлечься на стороне», подальше от Парижа.

А Париж... Париж жил исключительно ради развлечений. После якобинского террора все, особенно женщины, словно с цепи сорвались и, зажмурив глаза, бросились в океан чувственных наслаждений. Как писал современник, все люди погрязли в пороках, словно свиньи в дерьме, но чем глубже они погружались, тем больше старались перещеголять друг друга в похоти, разврате и цинизме. После каждой эпохи великого лицемерия наступает период всеобщего падения нравов. Наступил этот период и для Франции.

По приезде в столицу Бернадот обнаружил несусветную дороговизну, но сумел приобрести себе небольшой домик в пригороде Ско, что на рю де ля Лун, 3. На первом этаже небольшая передняя, кухня, похожая на подвал, и столовая с выходом в сад; винтовая лестница на второй этаж, где располагалась спальня и кабинет, и уже под крышей – комната для прислуги. Ничто так не выглядело буржуазно, как этот двухэтажный особнячок, но он вполне устроил нашего генерала. Именно в этот момент он почувствовал себя достаточно зажиточным, чтобы обзавестись супругой. Деньги от ртутного рудника и посольские гонорары сделали это вполне возможным.

Конечно, генерал не жил затворником и время от времени выходил в свет. Он был молод, красив, неотразим в глазах слабого пола и повсюду, где появлялся, обращал на себя повышенное внимание. Мадам Chastenay, встретив Бернадота на приёме у Барраса, следующим образом описала его в своих воспоминаниях:

«Статная фигура со смоляными волосами, ослепительная улыбка и никакого проблеска острого ума. Он был мужчиной, которого, встретив на приёме, нельзя было не заметить и о котором нельзя было не спросить, кто это».

Насчёт острого ума мадам Шастенэй явно ошиблась: беарнец за словом в карман никогда не лез. Просто она ожидала от него, по всей видимости, шутовского остроумия, который был так в ходу в тогдашних светских салонах.

В июне 1798 года Бернадоту пришлось ещё раз заниматься спасением своего бывшего полкового командира д'Амбера. Он был арестован по подозрению в нелегальном возвращении из эмиграции и подлежал смертной казни – таков был закон Республики в отношении всех дворянских эмигрантов. Маркиз в эмиграцию не уходил и пытался тщетно доказать это, но никто его не слушал. Бернадот обратился к Баррасу с просьбой освободить бедного полковника, но тот, не возражая против того, чтобы отпустить д'Амбера на свободу, ссылался на то, что дело его находилось в ведении другого директора – Мерлинда Дуаи (Merlinde Douai), а тот настаивал на выполнении буквы закона. Бернадот предложил маркизу единственный выход: совершить побег по пути из тюрьмы в трибунал, но тот от него гордо отказался. И вскоре был расстрелян...

Лето 1798 года прошло в интенсивных ухаживаниях за 20-летней дочерью богатого марсельского купца Франсуа Клари, торговавшего шёлкомыми тканями и мылом, и его супруги Франсуаз-Роз, урождённой Сони. Ф. Клари умер в январе 1794 года, а в августе того же года довольно удачно вышла замуж его первая дочь Жюли: её мужем оказался старший брат Наполеона Жозеф, фактически спасший всю семью Клари от революционного террора.

Жозеф Бонапарт (1768—1844), как пишет Венкер-Вильдберг, человек «безобидный, добродушный, с посредственным характером, лишённый военного тщеславия»⁴⁸, благодаря связям (младший Робеспьер, Саличетти, Рикорд) выдвинулся в первые ряды «революционеров» и приехал в Марсель в качестве военного комиссара Республики наводить «революционный» характер. Как и все «новые» люди, он употребил свою власть в целях личного обогащения и скоро превратился в одного из самых богатых людей Франции. Он буквально «вытащил» свою семью из нищеты и в определённой степени проложил дорогу для карьеры младшим братьям: Наполеону (1769–1821) и Люсьену (1775–1840)⁴⁹. Бернадот познакомился с Жозефом в Италии, после того как тот, посол Республики в Папской области, т.е. Риме, спасаясь от восставших его жителей, бежал под крыло французской армии в Милане.

Примечание 48. Д. Съюард характеризует старшего брата Наполеона совершенно противоположным образом: он у него чрезвычайно тщеславный, самонадеянный и бездарный, ищущий власти и почестей не по заслугам человек. Конец примечания.

Примечание 49. Люсьен, младший из братьев Бонапартов, в это время управляющий складами в Сен-Максимине, переименованном в Марафон, в отличие от умеренного Жозефа, играл роль неукротимого якобинца иженился на дочери хозяина дома, в котором остановился жить – на некоей Кристин Буайе, симпатичной, но необразованной девушке, неумевшей ни читать, ни писать. Все в семье Бонапартов считали этот брак мезальянсом. Конец примечания.

Предмет обожания Бернадота носил божественное имя Дезирё, Жан Батист познакомился с ней в доме у Жозефа, который с этого времени станет исполнять роль ангела-хранителя идля него. Младшая Клари была красива и обаятельна, и у неё имелось неплохое приданое. Несмотря на свою молодость, младшаяКлари позади уже имела один пылкий роман и одно неудавшеесязамужество⁵⁰.

Примечание 50. См. отдельную главу о королеве Дезире, которую читатель сможет прочесть хоть сейчас. Конец примечания.

Когда Бернадот встретился с Дезире в доме у Жозефа Бонапарта, ему было 35, а Дезире – 21 год. А. Палмер пишет, что Дезире в духе своего времени считала себя фатальной женщиной, которая, встретив своего спутника жизни, непременно героя, должна была стать его верной львицей. Выглядела Дезире далеко не львицей, а скорее хорошенькой болонкой, но лучшего героя, чем Жан Батист, пожалуй, ей было не сыскать во всей Франции. Один из современников написал о невесте Бернадота такие слова:

«Полученный в дар от родителей ум, соединённый с большим тактом и неизменной добротой и мягкостью, сделали её предметом обожания и уважения всех, кто имел счастье приблизиться к ней».

«Приблизившийся» к ней 35-летний Бернадот во всех отношениях был привлекательной партией, и Дезире без колебаний приняла сделанное генералом предложение.

А. Палмер затрудняется сказать, был ли этот брак со стороны генерала по любви или по расчёту. Д. Сьюард полагает, что брак с Дезире был способом, которым Наполеон прибрал к рукам своего самого опасного и строптивого соперника, сделав его членом своего клана. У нас же создаётся впечатление, что расчёт присутствовал с обеих сторон, что, однако, не помешало супругам поддерживать между собой тёплые и дружеские отношения до самой смерти. Ф. Венкер-Вильдберг пишет, что Бернадот относился к супруге с благосклонностью старшего друга и отца. Достойно замечания, что приданое Дезире Клари, по оценке Хёйера, составляло между 100 и 150 тысячами франков.

16 июля 1798 года Франсуаз-Роз Клари вручила зятю Жозефу Бонапарту аффидавит, выданный консульством Франции в Генуе, подтверждавший её согласие на брак Дезире с Бернадотом и уполномочивавший зятя выполнить за мать все формальности предстоящего бракосочетания. На церемонии венчания 17 августа, которое было совершено в церкви Скол'Юнит⁵¹, со стороны невесты присутствовали братья Жозефа и Люсьен, оба уже члены Совета пятисот, и то ли 50-летняя тётка Жюстьенин-Виктуар Сони (тётя Виктуар), то ли дядя Виктор Соми (Somis) – в этом историки постоянно путаются. Со стороны жениха на венчании присутствовали капитан 10-го конно-егерского полка и будущий генерал Антуан Морэн, сопровождавший Бернадота в дипломатическую командировку в Вену, и нотариус Франсуа Дегранже.

Примечание 51. Так у Блумберга. Большинство биографов Бернадота считают, что его брак с Дезире был гражданским и в церкви освящён не был. Таковы были тогда революционные порядки. Конец примечания.

Наполеоны и Бернадот стали теперь свояками.

Наполеон получил известие о браке в Египте, и особого восторга оно у него якобы не вызвало. Его соперник теперь стал близким родственником. В письме Жозефу он написал: «Желаю Дезире с Бернадотом счастья, ибо она это заслужила».

Свадебный обед состоялся в доме Жозефа Бонапарта на рю дю Роше в Париже, откуда всё общество отправилось в дом молодых в Ско, и праздник продолжился в тесной столовой на рю де ла Лун. Но поскольку молодых пришли поздравить многочисленные соседи, то праздник пришлось перенести в более просторный дом к соседу месье Арманди.

Дезире, супруга Ж.-Б. Бернадота.
Художник Р. Лефевр

Самым приятным местом в доме молодых был садик, в котором Дезире накрывала стол с обедом или ужином, ожидая супруга из Парижа с работы. Но как ни было в этом домике уютно и приятно, его пришлось продавать. Общество постоянно жаждало лицезреть своего героя и кумира, к тому же общественный статус генерала неожиданно резко возрос, и Бернадоты, вынужденные соответствовать своему статусу, переехали в Париж на улицу рю Цизальпин⁵² и приобрели там особняк. В этом доме 4 июля 1799 года у них родился единственный сын Франсуа Жозеф Оскар⁵³. Крёстным отцом ребёнка стал Жозеф Бонапарт.

Примечание 52. Ныне рю Монсо. Конец примечания.

Примечание 53. Будущий король Швеции Оскар I. Его имя взято из песен Оссиана, бывшего тогда в большой моде. Крёстным отцом новорожденного стал Жозеф Бонапарт, отсюда одно из имён в полном имени маленького Бернадота. Конец примечания.

Дом на рю Сизальпин, в котором жили молодожены Бернадот.
Неизвестный художник.

А. Палмер приводит отрывок из воспоминаний Лауры Пермон-Жюно о молодой супруге Бернадота:

«Она, естественно, была в восторге от своего мужа, но её любовь действовала прямо-таки раздражающе на бедного беарнца, который, будучи лишённым всякого романтического налёта, был чрезвычайно озадачен её поведением. Она постоянно плакала: когда он отсутствовал, она плакала, потому что его не было дома; когда он собирался уехать, то было ещё больше слёз, потому что скоро его не будет; когда он приезжал домой, опять лились слёзы, ибо он скоро снова должен будет уехать – может быть на неделю, но всё равно рано или поздно он её покинет».

Да, такая экстравагантность чувств львицам вряд ли подобала! Впрочем, Л. Жюно как женщина могла руководствоваться не самыми искренними чувствами к Дезире и вполне могла преувеличить.

Между тем дело опять шло к войне. Раштадтский конгресс не решил ни одной проблемы, в то время как Франция продолжала свою беззастенчивую политику революционизирования Европы. Естественно, монархическая Европа не могла смотреть на это беспристрастно, в войну втягивалась Россия Павла I. В Италии французской 50-тысячной армии противостояли 86 000 австрийцев, к которым потом присоединились 30 000 солдат А.В. Суворова. В Швейцарии или Гельветической – тоже «сестринской» – республике без провианта и амуниции стоял голодный 30-тысячный корпус Массены. Дунайская армия Журдана насчитывала 36 000 человек. Ей должна была ассистировать так называемая Обзервационная (резервная) армия, которой первое время командовал тот же Журдан.

Обзервационная армия, вместо 42 000 на бумаге, насчитывала всего 8 000 человек, а дивизия Бернадота, которую он примет в октябре 1798 года, едва насчитывала 3000 человек. На Массену и Журдана двигалась 90-тысячная армия эрцгерцога Карла, кроме того, в Форарльберге, Граубюндене и Тироле австрийцы держали более 60 000 человек пехоты и прекрасной кавалерии. Преимущество одних только австрийцев перед французами было во всех отношениях, в том числе в выучке и снабжении солдат, бесспорным. А в коалиции участвовали ещё Пруссия, Россия и Великобритания.

Осень 1798 года Бернадот со своей дивизией провёл в университетском городке Гиссене в относительном бездействии, если несчитать занятий в местном университете – ведь ему так и не пришлось основательно поучиться. За усердную помощь библиотеке – Бернадот подарил ей большую коллекцию французских книг, выписанных из Парижа, – ректорат выдал генералу почётный диплом доктора истории, статистики и политической экономии (по данным Хёйера, доктора философии). Отсюда генерал тщетно попытался доказать Директории нецелесообразность египетской экспедиции Наполеона.

В декабре дивизия передислоцировалась в Майнц, а потом в Ландау. Отсюда генерал, используя свои контакты в Вене, с интересом следил за развитием событий в России и информировал о них Париж. Он поменял своё отношение к египетскому походу свояка и с восхищением наблюдал теперь за развитивем событий и осаждал Жозефа Бонапарта проектами морской экспедиции по спасению армии его брата из испанских и итальянских портов, Антипатия к Бонапарту годовой давности, кажется, исчезла, но некоторое время спустя она неожиданно проявится снова.

На короткое время – в середине января 1799 года – он приезжал в Париж, чтобы уладить некоторые денежные дела, но создаётся впечатление, что это был всего лишь предлог для того, чтобы быть поближе к событиям в столице. Директория снова планировала масштабные военные действия против второй коалиции, и он мог рассчитывать на почётное место в них. Так оно и вышло: 5 февраля его назначили командующим Обзервационной армии, но уже через пять дней военный министр Шерер «перерешил» и назначил его командующим Итальянской армией вместо подавшего в отставку Жубера. Бернадот, с учётом конфликтной ситуации, послужившей поводом для ухода с этого поста Жубера, выдвинул Шереру ряд требований финансового, административного и военного характера для усиления ресурсов армии, но после того как Директория не удовлетворила их, он от назначения в Италию отказался и предпочёл занять место командующего Обзервационной армией. Шерер возмутился и сказал, что сам возглавит итальянскую армию и никаких подкреплений не потребует. 21 февраля Шерер получил назначение и убыл в Италию, где вскоре потерпел сокрушительное поражение под Маньяно. Бернадот оказался прав: итальянская армия нуждалась в усилении.

Когда в марте 1799 года без всякого формального объявления войны начались военные действия, всё рухнуло. Французы терпели поражение на всех фронтах и направлениях. 1 марта, в день объявления Францией войны Австрии, Обзервационная армия перешла Рейн и заняла Маннхейм, столицу курцфюршества Пфальц. Здесь в штабе Бернадота появилась делегация Гейдельбергского университета с ходатайством пощадить университет от превратностей войны. Бернадот заверил профессоров, что не будет входить в Гейдельберг и что университет мог спокойно продолжать свою деятельность: «Мои офицеры охраняют искусство и любят науки».

Из Маннхейма армия, в которой одним из командиров дивизий был Мишель Ней (1769–1815) и Гюдэн, выступила в направлении Филипсбурга и Хейльбронна. У Бернадота сразу сложились напряжённые отношения и с командующим Швейцарской армией Массеной, и с командующим Майнцской, а позже Дунайской армией Журданом. Шла настоящая драка за ресурсы и подкрепления, источником которых, по задумке Директории, должна была служить Обзервационная армия Бернадота. На самостоятельные оперативные действия она, таким образом, рассчитывать не могла. Журдан постоянно требовал подкреплений от Бернадота, тот нервничал, потому что Журдан не информировал его об общей картине, складывавшейся на восточных фронтах, и призывал Журдана вникнуть в его положение и избавиться от некомпетентных советников и интриганов. Журдан настаивал на немедленном присоединении армии Бернадота к своей, но тот, остановившись у Хейльбронна, ссылался на невозможность выполнения этого требования ввиду слабости своих сил. Между генералами возникла распря, в которую был вынужден вмешаться военный министр и решить её в пользу Журдана. Поскольку австрийцы 21 и 25 марта под Острахом и Штокахом нанесли поражение слабой и малочисленной Дунайской армии, и Журдан был вынужден отдать приказ к отступлению, так и не дождавшись подкрепления, то обиженный в своих лучших чувствах Бернадот снял осаду Фи-липпсбурга и, оставив небольшой гарнизон в Манхейме, снова вернулся за Рейн.

При осаде Филипсбурга шеф Обзервационной армией советовал Нею применить военную хитрость: «Для пользы своей стране и славы её оружия разрешается использовать любые средства», а при осаде Маннгейма, по его словам, нужно было его жителям дать ложное – устное – обещание об отказе от контрибуции. При отсутствии ресурсов пришлось прибегать к нечестным методам ведения военных действий.

Скоро Обзервационная и Швейцарская армия были всё-таки влиты в состав Дунайской, и в начале марта 1799 года Бернадот с Массеной стали командовать флангами Журдана.

Война в Германии была проиграна. Та же участь выпала и на долю армии в Италии. Там А.В. Суворов по всем статьям переигрывал французов. Журдан подал в отставку, и всё командование в этом районе взял на себя сначала Эрнуф, а потом Массена. Примеру Журдана 9 апреля 1799 года последовал и Бернадот – у него снова заболела грудь и открылся кашель с кровохарканьем. В Париж он не вернулся, да его туда пока и не отпускали, а пока он написал военному министру письмо, в котором, в частности, не скрывая горечи и обиды, сообщал:

«Я далёк от того, чтобы пытаться предугадать последствия мер, принятых Директорией. Я уважаю все власти, в том числе, когда они даже ошибаются...»

Оставив своё соединение на Колода, он уехал лечиться на воды в Симмерн, где стал гостем тестя своего помощника полковника Мэдона.

Между тем в Симмерне он узнал, что был избран от своего родного департамента Нижние Пиренеи в Совет пятисот. Напомнив о себе несколько раз военному министру и ссылаясь на некомпетентность местных немецких врачей, но тем не менее отдохнув и окрепнув в Симмерне, он с нетерпением ринулся в Париж.

Францией сверху донизу овладела апатия. Все критиковали правительство – Директорию, но никто ничего не хотел делать. Сама власть тоже была полностью парализована, и высшие чиновники с безразличием наблюдали за тем, как страна катится в пропасть. Прошедшие выборы ещё больше ослабили правительство и укрепили позиции свергнутых недавно якобинцев. Недовольство властью было всеобщим. У всех на устах были новости о перевороте, даже Жозеф и Люсьен Бонапарты высказывались за это. В Париже Бернадот присоединился к неформальной группе оппозиционных генералов, в которую входили Жубер, Журдан, Брюн и др. Генералы критиковали некомпетентные действия правительства, головотяпство её комиссаров в армиях и требовали смену руководства страной.

В итоге произошёл военный переворот от 30 прериаля (18 июня). В перевороте приняли участие политические силы самых разных оттенков и толков, объединённые ненавистью к прогнившей власти. По воспоминаниям Барраса, не последнюю роль в перевороте сыграл и Бернадот как командир 17-й (парижской) дивизией, хотя первую скрипку играл Жубер. Бернадот предпочёл остаться в тени.

Директория кооптировала в свой состав деятельного и способного аббата Эммануэля Жозефа Сиейеса (1748–1836), бывшего жирондиста и посла в Берлине, сумевшего избежать в эти бурные годы и ареста, и гильотины⁵⁴. Сиейес энергично взялся за реформу правительства, уволил Талейрана (двое честолюбцев-расстриг в одном правительстве вряд ли могли ужиться), который стал брать взятки почти открыто, дал пост министра полиции «мяснику из Лиона» – Жозефу Фуше и ввёл в состав Директории трёх новых членов – Гохье, Рожера Дюко и генерала Мулена, усилив, таким образом, в ней якобинское влияние. Совершилась так называемая малая революция. Новому правительству предстояло доказать свою способность в установлении порядка в стране и поднятии боевого духа в армии.

Примечание 54. Когда его спрашивали, как это ему удалось, он отвечал:«J’ai Vécu – Я (пере)жил». Конец примечания.

Основное внимание, конечно, правительство Сиейеса должно было уделить армии и ведению войны. Благодаря влиянию Жозефа и Люсьена Бонапартов в Совете пятисот и своему вкладу в переворот Бернадот получил предложение возглавить военное министерство. Баррас утверждал потом, что Бернадот был его кандидатом на этот пост, его также поддержали якобинцы Гохье и Мулен, в то время как Сиейес и Рожер-Дюко пытались продвинуть на этот пост врага Бернадота и Клебера, бывшего интенданта, Александра. Бернадот отлично представлял обстановку в стране и в армии и сначала это предложение отклонил. Он не желал становиться «мальчиком для битья» и понимал, что в своей работе в военном министерстве столкнётся с непреодолимыми трудностями – в первую очередь в лице самой Директории. Но на него «навалились» свояки Бонапарты, члены Директории, генерал Жубер и супруга Дезире, так что после интенсивных переговоров 2 июля 1799 года он стал военным министром Франции.

Историки утверждают, что в истории Франции не было ещё ни одного военного министра, который бы принимал руководство министерством в таких критических обстоятельствах. Поражения французских армий в Германии и Италии, гражданская война внутри страны, на границах коалиционные армии противника, отсутствие порядка и продовольствия, полная деградация власти, разложение армии и упадок духа у населения, – вот далеко не полный список проблем, перед которыми оказался Бернадот, когда принял портфель военного министра Франции. С другой стороны, в стране не было более подходящей фигуры для этой должности, и это хорошо понимал П. Баррас, питавший тайные надежды на то, что честный и неподкупный Бернадот справится со своими обязанностями и сумеет также взять под свой контроль непослушных и строптивых генералов, ковавших заговоры против Директории.

2 июля Бернадот приступил к исполнению своих обязанностей. С собой в министерство Жан Батист взял своих старых друзей и единомышленников: Жерара, Мэзона, Морэна, Сарразэна. Свояки Жозеф и Люсьен предприняли попытку продвинуть на ключевые посты военного ведомства своих людей с Корсики, но новый министр отбил все их атаки и сохранил за собой полную свободу действий. Если он кому и симпатизировал после переворота, то это были якобинцы типа Журдана, Ожеро и Шампионне.

На посту военного министра Бернадот пробыл всего два с половиной месяца. Что же удалось ему сделать за такое короткое время? Наполеон считал его деятельность сумбурной и дилетантской, «...он делал только ошибки, ничего не организовал, и Директория была вынуждена удалить его с поста». Поль де Баррас, не самый жаркий почитатель Бернадота, придерживался на этот счёт другого мнения: «Бонапарт хочет принизить всё, чему он обязан Бернадоту. Он и его армия годами жили за счёт того, что он сделал за несколько месяцев...». Апологеты Карла XIV Юхана, наоборот, оценивают её лишь в самых хвалебных выражениях. Современные историки полагают, что деятельность Бернадота как военного министра была полезной и честной, и этого нам вполне достаточно. Судить об её эффективности трудно, потому что плоды его трудов могли проявиться не сразу, а года через полтора-два. Но к тому времени на его месте были уже другие министры, в том числе недруг Бертье.

По мнению немецкого историка А. Имхофа, стиль работы нового военного министра был похож на стиль работы Л. Карно. Бернадот вставал каждый день в три часа утра и отправлялся на работу. В 4:00 он был уже на месте и работал до 19:00–20:00. От своих подчинённых он требовал работы с семи часов утра до десяти часов вечера. Тех, кто не справлялся со своими обязанностями или не выдерживал такой нагрузки, он нещадно увольнял. С первых же дней новый министр повёл жесточайшую войну с казнокрадами, ворами, взяточниками и прочими нечестными чиновниками, засевшими в министерстве. С приходом Бернадота в военное министерство суды стали принимать дела проворовавшихся интендантов. Он вступил в войну с бюрократией и пытался сделать так, чтобы все дела и бумаги были разобраны и на все входящие письма были даны ответы не позже суток после их поступления. Он потребовал от казны предоставить ему наличные денежные суммы, приступил к закупкам одежды и обмундирования и стал наводить порядок в интендантствах. В Египте находилась 30-тысячная армия республики, которую он предложил немедленно отозвать домой, а на границах страны от Балтики до Альп находились 260 000 человек. Всех их надо было обуть, одеть, накормить, снабдить амуницией, сформировать в новые боевые единицы. Он стал главным сержантом армии. «Дисциплина порабощенных народов зиждется на страхе», – утверждал он в циркуляре от 17 июля, – «а у свободных народов – на убеждении».

Дома после работы он почти всегда заставал у себя Жозефа с женой, но старший Бонапарт явно ошибался, если думал, что свояк будет плясать под дудку корсиканцев. Уже через месяц, 6 августа, он представил Директории доклад, содержавший анализ положения страны, состояния армии и перечень мер, которые было необходимо принять. Лейтмотивом доклада стало восстановление мощи армии, её удовлетворительное снабжение, вооружение и обучение.

Министр отправил в действующую армию на Рейн и в Италию линейные полки, которые трусливая Директория, опасаясь за свою власть и жизнь, стянула внутрь страны. Он установил тесный и перманентный контакт с властями в департаментах страны, вступил с ними в постоянную переписку, а когда и где было нужно, выезжал на места сам и своими зажигающими речами всегда способствовал успеху того или иного предприятия. В газетах Франции в этот период регулярно появлялись распоряжения военного министра, его приказы, памфлеты и статьи. Своей агитацией он хотел возбудить в стране старый якобинский дух, который увял за годы Директории.

Газета Le Moniteur поместила трогательный репортаж о посещении Бернадотом в конце его министерского срока казарму с рекрутами. После того как он выступил перед ними с патетической речью и вместе с ними посадил дерево свободы – непременный; атрибут всех церемоний и торжеств в революционной Франции, рекруты не захотели с ним расставаться и вышли его провожать. Растроганный министр каждому – а их было 600 человек – выдал по франку! По скандинавским понятиям, это была типичная театральная сцена, замечает Хёйер. Но на французов такие «постановки» тогда действовали.

Бернадот понимал значение печатного слова, но старался ограничить его лишь своими потребностями. Эта характерная для него черта проявится и позже, когда он станет наследным принцем Швеции. А пока... Пока он издал по министерству циркулярный приказ, в котором запретил заведующим отделами письменно или устно выходить на прессу и комментировать деятельность министерства. Все связи с общественностью шли только через секретариат.

Фронты получили в это время примерно 100-тысячное подкрепление. Когда Бернадот покидал свой пост, французская армия в целом, включавшая Рейнскую, Дунайскую, Альпийскую, Итальянскую и Английскую армии, насчитывала около 430 тысяч человек, из которых примерно половина находилась на фронтах. Новый министр практически реорганизовал все рода войск и сумел вдохнуть в разложившуюся армию новый дух. Он планировал реформировать систему провиантирования и снабжения армии, но не успел. Он вернул талантливого Жубера на пост главнокомандующего Итальянской армией и расставил также на руководящие должности Брюна, Моро и Шампионне.

Несмотря на большую работу, проделанную военным министром Бернадотом, положение на фронтах для французов было далеко не блестящим. Коалиционеры наступали в Германии, Италии, Швейцарии, Голландии и Бельгии и везде одерживали победы. Естественно, военный министр не нёс прямую ответственность за поражения, но без его усилий на этом посту положение на фронтах было бы только в несколько раз хуже.

К заслугам Бернадота как министра принадлежит спасение им от смертной казни более 2 тысяч участвовавших в беспорядках жителей Тулуза. К нему как-то пришёл министр юстиции и спросил, как следовало поступить с теми тулузцами, вина которых была не так уж велика.

– Отпустите их, – ответил военный министр.

Министр юстиции собрался уже уходить, но остановился в дверях и спросил:

– А что делать с теми, кого взяли с оружием в руках?

– Если они пустили оружие в ход, то единственным наказанием для них может быть лишь поступление на службу в армию, – ответил Бернадот. – Всех прочих отпустите домой.

Во время работы Бернадота в военном министерстве был случайно раскрыт роялистский заговор. Заговорщики послали пробное письмо Баррасу, но оно по ошибке попало к Сиейесу. Т. Хёйер описывает попытку вовлечения военного министра в якобинский заговор, когда к нему в сентябре 1799 года явилась депутация якобинских лидеров, обеспокоенных действиями министра полиции Фуше, направленных против их партии. Депутацию возглавляли Журдан, Ожеро и Саличетти. Они обвинили Барраса, Сиейеса и Фуше в узурпировании власти и попрании конституции и предложили Бернадоту войти в заговор и арестовать членов Директории. В новом якобинском правительстве Бернадоту была предложена ведущая роль. По воспоминаниям Сарразэна, Бернадот, Ожеро и Журдан должны были стать консулами, а сам мемуарист – военным министром. Бернадот тогда якобы отказался участвовать в «незаконном» заговоре, но заявил, что, как только сложит с себя обязанности военного министра, употребит всё своё влияние в армии на то, чтобы способствовать претворению якобинских планов в жизнь. Как конкретно он имел в виду способствовать «претворению якобинских планов» – путём военного переворота или захвата власти в парламенте, – не совсем ясно. Сарразэн утверждает, что Бернадот донёс о заговоре Баррасу и Сиейесу и тем самым сорвал замыслы заговорщиков. В своих поздних мемуарах король Карл XIV Юхан вспоминает, что в бытность свою военным министром Франции взвешивал возможность ограничить состав Директории тремя членами. Уж не отголоски ли это якобинского заговора?

В щекотливое положение попал Бернадот и в другой раз, когда скрывавшийся в Париже принц Энгиенский пришёл к нему и под обещание будущих почестей, власти и богатства попросил помочь ему укрыться от преследования Директории. Бернадот, сославшись на присягу республике, порекомендовал принцу немедленно уехать из Парижа, ибо в противном случае он будет вынужден отдать приказ о его аресте. Военный министр в данном случае не хотел рисковать своей карьерой, считая момент для переворота слишком неудачным. «Если Франции суждено стать монархией, то я подчинюсь власти событий, но это буду не я, кто вызовет их», – якобы заявил он принцу⁵⁵. Бернадот не принадлежал к людям, способным поставить всё на одну карту, как это делал, к примеру, Наполеон.

Примечание 55. По данным Хёйера, в контакт с Бернадотом вступал не сам принц Энгиенский, а его представитель корсиканец Чиаппе, вхожий в семью Бернадотов и клан Бонапартов. Впоследствии принц всё-таки будет схвачен властями и расстрелян, но Бернадот будет здесь уже ни причём. Конец примечания.

Бернадот колебался. Мешала ли ему сделать выбор приверженность к конституции, законности и порядку? Или главной причиной была его природная осторожность и нерешительность? Как бы то ни было, но он оставлял двери открытыми и для роялистов, и для их противников.

Бернадот сразу показал, что может сделать для страны честный и усердный министр. Когда он пришёл в министерство, то увидел там одни руины, оставленные предшественником Миле-Мюро, а через два месяца на их месте возникло стройное и крепкое здание. Уходя с поста военного министра осенью 1799 года, он не обогатил свой личный карман ни одним су. Сиейес ревниво следил за деятельным министром, и его личная неприязнь к Бернадоту тоже сыграла свою роль в отставке. «Мы ничего не значим», – как-то съязвил бывший аббат, – «никто нас не замечает, правительство состоит из одного только военного министра». Другой раз, услышав речь Бернадота, полную патетики и патриотических призывов, он сказал: «Вон идёт гусь лапчатый, возомнивший себя орлом!». В стране снова поднимали голову якобинцы, и Баррас с Сиейесом боялись, что Бернадот примкнёт к ним и сбросит их в одну ночь на свалку истории. Мнительному аббату всё время чудился Бернадот в образе Катилины.

Как и предполагалось, Бернадот оказался слишком честным и самостоятельным для Сиейеса: когда Сиейес стал предпринимать попытки сделать военного министра орудием исполнения своих личных планов, терпение Бернадота лопнуло, и он подал в отставку. Сыграл свою отрицательную роль и холерик Массена, заявивший, что пока «гасконский шарлатан» возглавляет военное министерство, он не может командовать Дунайской армией и выполнять его приказы. Бернадот, ещё не привыкший к методам подковёрной борьбы, в то время плохо переносил интриги и закулисные маневры и попытался в отношениях с Массеной сохранять терпение и такт. Он был из тех якобинцев, которые ещё сохраняли верность конституции страны, а не её руководителям.

Отставка была оформлена в лучших иезуитских традициях. 14 сентября 1799 года, во время беседы с Бернадотом по поводу организации так называемой Северной армии, Сиейес, наградив его лицемерными комплиментами о заслугах на посту военного министра, сказал с масляной улыбочкой на губах:

– Нас не удивит, что человек с вашими полководческими талантами сохранил желание при уходе из министерства принять командование над какой-либо армией, которое воодушевит вас...

Бернадот ответил, что, после того как он привёл министерство в надлежащий порядок, его лучшей наградой будет возвращение к своим братьям по оружию. Он и понятия не имел, что этот ответ послужил его ходатайством об отставке. Уже на следующее утро он получил от Сиейеса следующее послание:

«Гражданин министр!

В связи с вашим так часто высказываемым пожеланием вернуться к военной деятельности исполнительная директория решила назначить на ваше место другого военного министра. Портфель военного министра подлежит временной передаче дивизионному генералу Миле-Мюро. Сдайте ему все дела. Директория с удовольствием примет вас в то время, пока вы будете находиться в Париже, чтобы обсудить с вами всё, что касается командования армией, вам определённой. Сиейес, президент».

Самое удивительное было в том, что на письме была сделана резолюция:

«Ходатайство гражданина генерала Бернадота об отставке с поста военного министра настоящим удовлетворяется».

В критической ситуации, пишет А. Блумберг, нет ничего более аполитичного, чем отправить в отставку министра, пользующегося доверием народа, и нет ничего неприятнее для правительства, чем принять ходатайство о такой отставке. Бернадот ничего подобного не сделал. Естественно, вероломство Директории потрясло и возмутило его до глубины души. Она сместила его с должности, не назначив даже преемника! В своём ответном письме Сиейесу он так и написал: «Вы удовлетворили ходатайство об отставке у которое я не подавал». Письмо заключалось прошением о предоставлении военной пенсии, в которой он, как и в поправлении здоровья, сильно нуждался. Ответ Сиейеса был сформулирован ещё более издевательски: «В связи с письмом дивизионного генерала гражданина Бернадота от 29 фрюктидора, в котором он ходатайствует об уходе на пенсию по сокращению штатов, сообщаем о том, что гражданину Бернадоту назначается полагающаяся ему пенсия». Оказывается, Бернадот попросил уволить его с работы по сокращению штатов! Видимо, причины для увольнения были более глубокими, нежели Бернадот предполагал вначале. В полемику с Сиейесом и Директорией он больше не ввязывался.

В один день республика лишилась способного министра и талантливого военачальника. Обратимся теперь к собственному отчёту Бернадота, который он представил правительству перед своим уходом с поста. Он начинает его с изложения своего кредо:

«Обязанность отчитываться перед нацией издавна тяжело давалась слугам государства, но она становится наградой для того чиновника, который является гражданином».

После изложения всех трудностей, которые переживала страна и армия в момент его прихода в министерство, Бернадот переходит к перечислению своих скромных «результатов, которые наши враги назвали чудом, которому мы, однако, нисколько не удивляемся», потому что, «рождённый, так сказать, в горниле сражений и воспитанный освободительными войнами, я только чувствовал, как мои силы растут вместе с опасностями и победами».

В первую очередь он уделил внимание вопросам снабжения армий продовольствием, амуницией и вооружением. В этих целях он обратился непосредственно к гражданам, апеллируя к их сердцам и патриотизму. «Власти, которые вначале так усердно эксплуатировали моральные средства, со временем забыли о них», – пишет Бернадот с горечью. Прославленному генералу, на собственной шкуре испытавшему и разделившему вместе с солдатами все тяготы войны, люди поверили, в результате, пишет министр, в армию влились около 90 тысяч новобранцев, из которых половина людей сразу была экипирована, накормлена и хорошо вооружена. Он добился набора 40 тысяч лошадей, из которых 15 тысяч попали в ремонт, т.е. поступили непосредственно в кавалерию.

Результаты, пишет Бернадот, не замедлили сказаться: Голландию удалось спасти, левый берег Рейна защитили от нападения противника, русских из Гельвеции прогнали, Дунайская армия стала одерживать победы, европейская коалиция стала распадаться⁵⁶.

Примечание 56. В данном случае Бернадот преувеличивает своё влияние на распад второй коалиции. Вину (или заслугу) в этом несут Пруссия, вышедшая из коалиции, и заговорщики, убившие Павла I, в результате чего Россия также вышла из антифранцузского союза. Конец примечания.

Но бывший министр был далёк от того, чтобы приписывать себе все заслуги за достигнутые результаты.

«Некоторые республиканцы считают, что моральная сила, которую я вдохнул в нашу армию, не могла не оказать решающего влияния на блестящие результаты, которые были достигнуты сразу после моей отставки из министерства и увенчали завершение военной кампании», – читаем мы далее в отчёте. – «Я, однако, далёк от того, чтобы разделять это мнение... Министры, несомненно, выполняют свой долг, когда им удаётся накормить, одеть и вооружить армию и осуществить меры, способствующие её успехам, но я с удовольствием и торжественно заявляю: прежде чем честь выигрывать сражения приписывать министрам, её надо отдать: 1) благородным солдатам, жертвующим в боях своей жизнью, и 2) бесстрашным генералам, способным воспламенить и направить их мужество».

Увольнение Бернадота из военного министерства вызвало бурю удивления и возмущения в Совете пятисот. Выразить сочувствие уволенному генералу и министру пришли члены Директории Гойе и Мулен – Сиейес «сварганил» его отставку без их согласия и ведома!

– Ну что: сделали самый помпезный визит к Бернадоту? – встретил их Сиейес.

– Самый помпезный, на какой только мы были способны, – ответил Гойе.

Бернадот устранился от всей общественной жизни и уехал с женой и новорождённым сыном в деревню. На какое-то время он погрузился в патриархальную тишину своей добровольной ссылки, в семейные дела, чтение книг, прогулки. Когда придёт время и его позовут обратно, он снова вернётся к людям в Париж. А пока он время от времени показывался в политических салонах, включая салон свояка Жозефа Бонапарта, и на приёмах у Люсьена Бонапарта. Он даже встретился с известной мадам Ж. Сталь⁵⁷, которая потом сказала, что Бернадот был единственным французским генералом, который соединял в себе качества государственного деятеля с талантом полководца. Он заходил в салон мадам Жюли Рекамье и встречался там с такими известными лицами, как Бен-жамин Констант и Рене де Шатобриан. Супруга Дезире долгое время гостила у старшей сестры Жюли в имении Жозефа Бонапарта Мортефонтэн под Парижем и сопровождала её на воды в Пломбьер и Виши, а маленький красавчик Оскар играл с двумя дочерьми Люсьена Бонапарта.

Примечание 57. Когда мадам Сталь спросила как-то Наполеона о том, какую женщину он считает самой прекрасной в мире, диктатор ответил: «Мадам, это та женщина, которая родит больше всех детей». Писательница, бывшая замужем за шведским послом и изменявшаяему направо и налево, относилась к Наполеону неприязненно, за что в 1803 г. поплатилась высылкой из Парижа. В 1812–1813 гг. мадамде Сталь на правах старинного друга посетила кронпринца Карла Юхана в Стокгольме. Конец примечания.