Глава десятая
В ГОСТЯХ У КУЗЕНА

Карл XII, если раньше и имел кое-какие сомнения относительно вступления со своей армией в Саксонию, то к 1706 году эти сомнения постепенно рассеялись. По его Оценкам, в Европе вряд ли кто серьёзно станет поднимать голос в защиту Августа. Антифранцузская коалиция к этому времени набрала силу, и выбытие Из её рядов Саксонского курфюршества, Числившегося там лишь номинально, никакого негативного эффекта иметь не будет. Если император в Вене и станет ворчать, то это его дело: король Швеции преследует собственные цели — заставить наконец Августа отказаться от польского престола, и никто в этом помешать ему не сможет. Если Австрия смотрит сквозь пальцы на неоднократные проходы через свою территорию саксонских войск, то она выдержит и проход через Силезию армии короля Швеции. Фон Цинцендорф, а также подъехавшие в штаб-квартиру шведской армии английский и голландский послы^[103] в компании с Пипером могли сколько угодно в изумлении трясти буклями своих париков, но Карл 31 августа в районе Равича перешёл силезскую границу и беспрепятственно двинулся к саксонской границе.

Примечание 103. В Голландии основную вину за ввод шведских войск и Саксонию возложили на... Пруссию! Конец примечания.

Полки, оставшиеся в Польше, завидовали своим боевым соратникам, участвовавшим в саксонском походе. Богатая Саксония, блеск Дрезденского двора, цивилизованное население, аналогичный шведскому уклад жизни — все это ни в какое сравнение не шло с польскими условиями. В Саксонию ушли в основном шведы, а в Польше под командованием А.А. Мардефельта оставались наёмники, завербованные из пленных, взятых под Фрауштадтом — немцы, французы, швейцарцы, и шведские гарнизоны в Познани и Эльбинге. Мардефельту вместе с коронной армией Станислава Лещинского, которой командовал теперь Потоцкий, была поставлена задача «присматривать» за беглым Августом и действиями русских.

В Саксонию король вёл 11 500 пехотинцев, пять тысяч кавалеристов и три тысячи драгун. Одер пришлось форсировать по наведённому понтонному мосту. Когда Карл XII во главе своей кавалерии перешёл на западный берег реки, его выбежали встречать обрадованные толпы силезцев. Один седовласый сапожник схватил королевского коня за уздцы и не отпускал его, умаляя седока защитить протестантскую веру в Силезии, которую исподволь преследовала католическая Вена. Король обещал сделать все, что было в его силах. И своё обещание выполнил, тем более что оно принесло ему неоспоримые политические выгоды. Шведская пропаганда с большим успехом использовала фактор притеснения в империи лютеран в своей общеевропейской политике и в своём противостоянии с Австрией в частности.

6 сентября в районе города Шёнеберга, в верхнем Лаузитце, шведская армия пересекла саксонскую границу и разделилась на две колонны: одна пошла прямо на Дрезден, а вторая взяла к северу от столицы. У Мейсена шведы перешли Эльбу, и скоро конь нового генерала-квартирмейстера, полковника Акселя Юлленкрука (Гюльденкрока, Гюлленкрока, Гилленкрока, Гильденкрока) уже цокал подковами по центральной площади Лейпцига. Юлленкрук позвал городские власти и приказал им заняться размещением войск. Драгуны и кавалерия ускакали дальше, пытаясь настигнуть генерала Шуленбурга, спешно отходившего с жалкими остатками войск на запад. Карл с Маленьким Принцем немного поучаствовал в этой прогулке, а потом повернул назад к Лейпцигу. На пути он проезжал красивый замок Альтранштедг, который ему понравился, и там 21 сентября король устроил свою штаб-квартиру. Карл XII не любил больших городов и принципиально избегал в них останавливаться на длительный срок.

Уже на следующий день Карл XII в сопровождении принца Макса, Реншёльда, Нирота и небольшой свиты выехал в Лютцен, где произошла знаменитая битва времён Тридцатилетней войны, в которой погиб его великий предок король Густав II Адольф. Разыскали двух старых жителей города, и Карл с большим интересом стал расспрашивать их о деталях тех далёких событий. Потом, вспомнив лекции покойного Стюарта, король стал рассказывать своим спутникам о том, как протекала эта битва и какое место в ней занимал тот или иной шведский полк. Рассказ он закончил взволнованной фразой о своём предке:

— Я всегда пытался жить, как он. Может быть, Господь Бог осчастливит меня своей милостью и даст мне возможность и умереть, как он.

Когда кто-то рассказал ему версию о том, что его предок погиб от руки своих и назвали имя убийцы — герцога Лауэнбургского, он не поверил, потому что такое было для него совершенно невероятным.

В Виттенберге король побывал на могиле Мартина Лютера, а спустя два дня, 24 сентября 1706 года, в Альтранштедте между Карлом XII и Августом II был подписан мирный договор, включавший в себя двадцать пунктов. Со стороны Швеции при подписании документа присутствовали граф Пипер и королевский статс-секретарь У. Хермелин, а со стороны Саксонии — барон А.А. Имхоф и тайный советник Г.Э. Пфингстен.

Последний год дался Августу тяжело. Неудачи на полях сражений, лишение польской короны, необходимость менять то и дело дислокацию, отсутствие денег, а значит, и красивых женщин — все это его окончательно доконало. Не придавало оптимизма и присутствие в Польше 20-тысячного корпуса Александра Даниловича Меншикова. Август уже просто разуверился во всём и ни в какие обещания царя Петра и светлые перспективы больше не верил. Поэтому он ещё в августе 1706 года, когда шведы стояли перед силезской границей в Равиче, тайно призвал к себе в Литву двух своих доверенных лиц — барона Имхофа и тайного советника Пфингстена и дал им поручение как можно быстрее провести со шведами переговоры и заключить с Карлом мир. Если окажется, что шведы не посмеют войти в Силезию или если в Саксонию будет послан с армией фельдмаршал Реншёльд, то Имхоф с Пфингстеном могли об условиях мира ещё поторговаться и по возможности сохранить за Августом польский трон. Если же в Саксонию прибудет сам Карл XII, то мир следовало подписывать в любом случае, даже на самых жёстких и неблагоприятных условиях.

Миссия саксонских переговорщиков должна была храниться в строжайшей тайне, потому что рядом с Августом находился Меншиков, и курфюрст в любой момент мог стать пленником русского царя, как стал пленником саксонского замка Зонненштайн царский посол Й.Р. Паткуль. Пока Август с русским корпусом будет продвигаться вглубь Польши, Имхофу и Пфингстену надлежало за спинами русских обеспечить сепаратный мир. Потом он улучит благоприятный момент и улизнёт из-под контроля Меншикова, чтобы вернуться в свою любимую Саксонию и приклонить там где-нибудь свою бедную голову.

Пфингстен и Имхоф времени не теряли, они настигли шведов в Силезии и вступили в переговоры с графом Пипером. Они передали Карлу письмо своего несчастного монарха, в котором тот умолял пойти с ним на мир на любых условиях. Между прочим, дрезденские дипломаты предлагали разделить Польшу между Августом и Лещинским. Пипер, на вершине своего величия, обещал обо всем проинформировать своего патрона и скоро смог доложить им мнение Карла XII по существу их миссии. Карл продиктовал четыре необходимых, по его мнению, условия для мира с Саксонией:

Август должен: а) навсегда отказаться от польской короны; б) разорвать союз с Петром; в) освободить выкраденных из Силезии и сидевших под арестом в саксонском замке принцев Собесских и г) выдать шведской стороне всех перебежчиков и предателей, включая «государственного изменника Й.Р. Паткуля».

В парафировании мирного договора чисто символичное участие принял король Станислав Лещинский. При упоминании высоких договаривающихся сторон Августу был сохранен титул короля, но, естественно, без сохранения за ним польской короны. Кроме вышеупомянутых четырёх пунктов, Альтранштедтский договор включал в себя, в частности, решение таких вопросов, как обмен пленными, судьба польских крепостей, расквартирование в Саксонии шведских войск и некоторых других. Пфингстен и Имхоф уехали на следующий день к Августу, чтобы заручиться его подписью на документе. Некоторое время спустя Карл XII публично объявил об окончании войны с Саксонией.

Когда грязные, полуголодные и потрёпанные шведские солдаты входили на территорию курфюршества, местное население в панике разбегалось по домам и закрывало на засов все окна и двери — такая дурная слава о шведской армии дошла до саксонцев. Теперь король предписывал своим солдатам и офицерам вести себя «прилично», местное население не обижать и строго соблюдать воинскую дисциплину. К саксонцам обратились с призывом соблюдать спокойствие и не чинить препятствий «умеренным шведским требованиям» в части снабжения и расквартирования. Виновным же, осмелившимся выступить против законных требований короля Швеции, естественно, грозило наказание.

Совсем без эксцессов, конечно, не обошлось, но в целом в стране скоро установился мир и порядок. Бесплатно саксонцы должны были обеспечивать шведов только фуражом, за все остальное они платили деньги. При возникающих недоразумениях и обидах местному населению рекомендовалось обращаться к шведским офицерам. Шведов, нарушивших указанный порядок, обещали строго наказывать^[104]. Несмотря на то, что за время войны Август изъял у страны не менее 88 миллионов талеров и 36 500 рекрутов, Саксония все ещё оставалась зажиточным государством, и шведы мирились с запрещением некоторых вольностей по отношению к местному населению, которые они позволяли себе в Польше. Зато солдаты и офицеры в полной мере наслаждались сытной, чистой и здоровой жизнью.

Примечание 104. Шведские историки непременно упоминают о двух или трёх случаях наказания солдата, укравшего курицу у саксонского крестьянина, и двух кавалеристов, пытавшихся конфисковать у крестьянина сметану. Случаев «примерного» наказания офицеров зарегистрировано не было. Конец примечания.

А в Польше в это время разыгрывалась то ли драма, то ли фарс.

«Подписанты» Альтранштедтского мирного договора А.А. Имхоф и Г.Э. Пфингсген застали Августа уже в Люблине, где тот присоединился к корпусу А.Д. Меншикова. Король без особых возражений парафировал текст мирного договора и попал в щекотливую и во многих отношениях смешную ситуацию. Он заключил тайный мирный договор со шведами, но вместе с русским войском двигался на шведского генерала А.А. Мардефельта. Если произойдёт столкновение — а дело неминуемо шло к этому, потому что у Меншикова был приказ даря, то только что подписанный им договор окажется фикцией и обернётся страшными репрессивными мерами Карла и по отношению к нему, и к Саксонии. С другой стороны, если он уклонится от боя со шведами, то что подумает Меншиков, который в полной уверенности успеха, при значительном численном преимуществе неотвратимо шёл на Мардефелъта?

Оставался единственный выход: заставить Мардефелъта во что бы то ни стало уклониться от сражения! Августу было известно, что в пакете у Пфингстена находилось уведомление Карла к Мардефельту о мире, и, обрадованный, он попросил его на обратном пути непременно отдать пакет шведскому генералу. Но Пфингстен запаздывал с возвращением в Саксонию и решил, что личного времени у него на визит к Мардефельту не остаётся, а потому послал к нему пакет с таким-то курьером. Этот курьер к Мардефельту так и не прибыл.

Ввиду приближения объединённого русско-польско-саксонского корпуса Мардефельт некоторое время пребывал в раздумье и хотел было уже отдавать приказ об отступлении, когда в дело вмешался предводитель коронной армии Лещинского гетман Потоцкий и стал горячо уговаривать шведа дать сражение. Он заверил Мардефелъта, что поляки как один будут стойко сражаться вместе со шведами и покажут «московитам», на что они способны. Мардефельту хорошо были известны боевые качества коронной армии, и он вместе с командирами своих полков продолжал настаивать на отступлении. Но поляки наседали на генерала и кричали, что не подведут, что у русских совсем нет пехоты, а это как раз то, что им нужно.

Мысль об отступлении вообще-то была несвойственна Мардефельту, и после некоторых сомнений он наконец позволил полякам уговорить себя и решил дать Меншикову бой. В конце концов, рассудил он, успех сражения мог бы означать конец всему делу Августа, а шведское поражение будет не такой уж и большой потерей для дела короля Швеции.

При этом известий Август пришёл в ужас и послал к Мардефельту своего курьера с сообщением, что в Саксонии недавно заключено перемирие, о котором он должен был узнать из пакета, переданного ему Пфингстеном, и что он сам вынужденно находится в стане русских и ничего не может с этим поделать. Возможно, Август первый раз в жизни говорил правду, а потому её восприняли как ложь. Мардефельт, страдающий астмой толстяк, ярко выраженный холерик, довольно вежливо ответил королю, что следовать советам противника — не в его правилах, никаких уведомлений ни от таких пфингстенов он не принимал и, пока не получит официального подтверждения о мире от своего короля, он будет действовать по своему усмотрению. Состояние Августа Сильного после этого было близко к истерике.

29 октября 1706 года Меншиков в обозе с лишившимся польской короны королём Августом подошёл к Калишу. При первом же обмене выстрелами с русскими поляки, а за ними литовцы сорвались с позиций и ускакали прочь, обнажив фланги и оставив шведские части и полки их наёмников одних лицом к лицу с грозным и жаждущим успеха корпусом русских. Центр оказывал ожесточённое сопротивление, пишут шведские историки, но русские обошли шведов с флангов, и Мардефельт, не видя дальнейшего смысла сопротивляться, после четырёхчасового боя, окружённый со всех сторон, решил капитулировать. Победа противника была громкой, полной и убедительной.

Чувства Августа трудно было описать. С одной стороны, первая победа с его участием привела его в состояние эйфории (и не мелькала ли уже в его голове мысль о том, чтобы порвать Альтранштедтский договор и победителем верхом на белом коне въехать в Дрезден?), но, с другой стороны, возникла и другая мысль о том, что победа обернётся для него страшной катастрофой. Что подумает Карл об этом спектакле? Он (Август) только что отправил Пфингстена с парафированным мирным договором, а на следующий день принимает участие в сражении с войском партнёра и наносит ему тягчайшее поражение. Какой парадокс!

И Август находит выход. Он уговаривает отпустить пленных шведов на свободу под честное слово — ведь они такие великолепные и великодушные воины! Александр Данилович противится: с какой это вдруг стати отпускать пленных, которых он взял лично «на шпагу»? Ему слишком хорошо было известно, как обращались шведы с русскими пленными в Польше. Нет, он пойти на это никак не может. И тогда Август, ещё накануне вечером униженно просивший у Меншикова взаймы денег, громко кричит ему, что если тот не отдаст ему пленных шведов, то он разорвёт договор о союзных обязательствах с Петром. Это серьёзно озадачивает Меншикова. Он, как и всякий русский, боится начальства, тем более что, будучи выходцем из самых низов, врождённым чувством собственного достоинства не страдал. Каким бы ни был этот союзничек, но он — король, и портить из-за пленных шведов дело царя Петра было страшно. Рассудив так, Меншиков уступает коварному лицемеру Августу и отдаёт в его распоряжение Мардефельта и всех его 1800 солдат и офицеров (700 человек полегло на поле боя, остальные с наступлением темноты рассеялись). Черт с тобой, только заткнись! А с Петром Алексеевичем он как-нибудь объяснится.

Счастливый и довольный Август пишет объяснительное письмо Карлу в Саксонию. Он полагает, что выход найден, что он, даруя пленным свободу, оправдал себя в глазах Карла полностью. Но не тут-то было: Карлу вручают от Мардефельта полный отчёт о событиях, и ему становится ясно, что все было специально подстроено и что его уведомление о мире к Мардефельту не дошло до адресата из-за интриг Августа. Это так характерно для этого канальи! Он немедленно посылает секретаря своей канцелярии Седерхъельма к Имхофу и Пфингетену и объявляет им, что если выяснится, что в истории под Калишом роль сыграл злой умысел их курфюрста, то он сейчас же порвёт договор на клочки, потребует от Августа сатисфакции и все станет по-прежнему, как до Альтранштедта.

Но, слава богу, в это время король получает объяснительное письмо Августа, и все наконец-то становится на место. Карл XII нашёл более удобным для себя поверить «каналье», но своего презрительного мнения о кузене никогда не менял^[105].

Примечание 105. Август бежал от Меншикова в Онгеонию как вор, не попрощавшись, под именем... пленённого шведского генерала Мардефельта. Конец примечания.

Многие историки считают, что Август Сильный явно поторопился, согласившись на слишком тяжкие условия Альтранштедтского мира. В частности, он мог бы выторговать у Карла условие об отмене оккупации Саксонии шведской армией, если бы несколько потянул с переговорами. Австрия и морские державы оказали бы на Швецию давление, разыграв, к примеру, против шведов датскую карту. Эти расчёты представляются нам весьма сомнительными, они не учитывают морально-психологического состояния саксонского курфюрста, уставшего от необходимости все время спасаться от шведов бегством, потерявшего польскую корону и оставшегося практически без армии. Они также игнорируют настроение шведского властителя, который ни на йоту не отошёл бы от своих требований к миру с Саксонией.

С заключением Альтранштедтского договора связаны некоторые закулисные тайны. Саксонские переговорщики Пфингстен и Имхоф, как известно, получили от Августа карт-бланш на заключение мира при любых условиях. Для этого король выдал им чистый бланк договора с собственной подписью. О результатах переговоров с Карлом XII и о фактическом парафировании ими мирного договора на шведских условиях Пфингстен доложил Августу, находившемуся тогда вместе с Меншиковым в Петрикау. Здесь между Пфингстеном и Августом, разочарованным условиями мира, якобы состоялась следующая странная договорённость: он, Пфингстен, чувствуя свою вину за превышение (?) данных ему полномочий, не сказал Августу о заключении мира. Он с Имхофом по своему произволу использовал полученный чистый бланк с подписью своего монарха для ратификации договора и отказа Августа от польского трона. Бланк был выдан лишь на тот случай, если переговорщики смогли бы добиться от Карла более выгодных условий мира.

Получалось в результате, что Пфингстен и Имхоф были виноваты перед Августом не только в превышении полномочий, но и в утаивании от него правды о мире. Тем самым они дали в руки коварного Августа средство в подходящий момент объявить условия мира недействительными (что он потом, после поражения шведов под Полтавой, с успехом сделает, обвинив своих советников в предательстве)^[106].

Примечание 106. Август Сильный жестоко расправится с «подписантам» Альтранштсдеского мира: Имхоф просияет за решёткой до 1714 года, а Пфингстен — до своей смерти в 1733 года. Конец примечания.

После Альтранштедтского мира Россия была поставлена в исключительно сложное положение — она осталась без союзников один на один с грозным шведским соперником. Саксонского курфюрста уже никто в Европе всерьёз не воспринимая. Датский король Фредрик IV, формально не отрекаясь от союза с Петром I, наглухо закрылся от всякого сотрудничества с царём, даже если оно никак не угрожало безопасности Дании. Нет, в Копенгагене не дошли до того, чтобы желать России поражения в войне со шведами, но там с облегчением думали о том, что Карл скоро уведёт свою армию на восток подальше от датских границ. Прусский Фридрих Вильгельм I продолжал искусно лавировать между блоками и странами и пытаться ловить рыбку в мутной воде. Морские державы в целом сочувственно относились к России, но от оказания конкретной помощи Петру уходили. Английский посол в Москве Ч. Витворт говорил в 1705 году, что «...интересы Англии требуют удаления русских от Балтийского моря». Пожалуй, после Нарвы для царя Петра это был самый критический период в ходе всей Северной войны.

... А армия короля Карла отдыхала и пополняла свои ряды в Саксонии и соседних немецких княжествах. Вербовочные барабаны шведов звучали на центральных площадях всех немецких городов» и молодые немцы в массовом порядке записывались на службу к королю Швеции. Европа снова загудела словно разбуженный улей, все спрашивали: зачем Карлу опять понадобилась большая армия — уж не хочет ли он взять чью-либо сторону в войне за испанский трон?

Вена забеспокоилась: придумать формальный предлог для войны с императором Карлу ничего не стоило, потому что в последнее время их отношения с Австрией резко обострились. Ваять, к примеру, хотя бы преследование протестантов в Силезии; или беспрецедентное благоволение Вены саксонскому курфюрсту, распространявшему слухи о «временном характере» Альтраншгедтского мира; или постоянное нарушение Веной условий Вестфальского мира 1648 года, не говоря уж об обиде, так грубо и демонстративно нанесённой особе шведского короля. На одном из дипломатических приёмов, в присутствии шведского посла Страленхейма венгерский граф и камергер императора Зобор дал уничижительную характеристику Карлу, после чего посол влепил камергеру пощёчину и, демонстративно покинул Вену. На пути в Саксонию посол Страленхейм увидел остатки русского корпуса^[107], направлявшегося из Саксонии в Вену, и страшно рассердился: по Альтранштедтскому договору все русские войска должны были быть переданы в распоряжение шведов. Опять грубое нарушение! А убийство шведского капрала в Бреслау во время вербовочной работы? Рассерженный Карл в отместку австрийцам расположил на отдых в Силезии вернувшихся из русского плена солдат Мардефельта — разумеется, за счёт жителей провинции. Короче, предлогов для перенесения военных действий на территорию Священной Римской империи у Карла XII было более чем достаточно, и империя, втянутая в войну на два фронта — против Франции и против восставшей Венгрии, была не в состоянии оказать шведам достойное сопротивление. К тому же Пруссия, заключив со шведами договор о вечном мире, стала открыто проявлять своё враждебное отношение к Австрии.

Примечание 107. Речь идёт об остатках русского корпуса, ранее предоставленного царём в помощь Августу. Отношение к корпусу со стороны саксонских властей с самых первых дней его пребывания стране было настолько безобразным, что царский посол Й.Р. Паткуль, чтобы спасти людей от голода и холода, по согласованию с царём предложил передать корпус во временное распоряжение Австрии, что, кстати, послужило внешним поводам для арест Паткуля советниками Августа и оклеветания его перед Петром. Конец примечания.

Сенильный французский король живо следил за перипетиями шведско-австрийских отношений и направил в Альтранштедт своего посла Безенваля с предложением совместного выступления против кесаря. Любой на месте Карла XII воспринял бы своё положение в Альтранштедте как предлог для усиления своего влияния в Европе, а его воинственный дед Кард X придумал бы десятки комбинаций и ходов, чтобы наступить кому-нибудь на хвост или щёлкнуть по носу. И если бы Карл XII на самом деле был авантюристом по натуре» он так бы и поступил. Но Карл пока молчал, что ещё больше возбуждало взвинченные нервы в Париже и Вене, а Лондон, встревоженный перспективой вовлечения Швеции в фарватер политики Версаля, послал в Саксонию герцога Малборо (Мальборо, Мальбрук), сэра Джона Черчилля, который привёз для Карла письмо, собственноручно написанное королевой Анной, и чуть не рассыпался на часта от грубых комплиментов в его адрес. Король успокоил герцога относительно своих дальнейших намерений и объяснил «веские» причины, побудившие его ввести войска в Саксонию. Герцог имел поручение от Петра I прозондировать возможность заключения мира с Карлом» но не сделал даже и попытки, потому что понял, что король Швеции следящий поход собирается предпринять в Россию. Об этом красноречию свидетельствовала лежащая на столе у Карла карта России. Англичанин, насколько мог, способствовал улаживанию австро-шведских противоречий и с чувством исполненного долга и ещё большим чувством собственного достоинства^[108] удалился на свой остров. Из многочасовой беседы с ним Карл XII понял, что Англия в предстоящей войне с русскими ему мешать не будет. Английский дипломат Джон Робинсон так и докладывая в Лондон: «Если война с Польшей и Московитским государством закончится, то ни император, ни короли Дании и Пруссии и вообще никакой правитель в Германии не сможет сравняться с ним (Карлом XII — Б.Г.). Все будут вынуждены склониться перед его волей, в том числе и Англия с Голландией».

Примечание 108. Преклонение герцога Марлборо перед шведским королём вряд ли было искренним и явно диктовалось дипломатическими соображениями. В сношениях с графом Пипером герцог вёл себя иначе, о чем, в частности, свидетельствует следующий эпизод. Пипер пригласил герцога к себе на званый обед, но, будучи уязвлённым контактами Марлборо с голштинским бароном Гертием, решил слегка его проучить. Когда карета герцога подъехала к дому Пипера в Гюнтерсдорфе, хозяин не стал спешить ему навстречу и выдержал паузу. Герцог, вероятно, разгадав намерения шведа, вылез из кареты и на глазах у Пипера стал мочиться. Пипер был вынужден поторопиться выйти из дома и пригласить гостя войти. Конец примечания.

Джон Черчилль, герцог Мальборо.

Карл XII, конечно, не оставил без внимания вызывающее поведение австрийцев. В ответном послании к королеве Анне он писал, что они дают ему достаточный повод для того, «...чтобы вызвать негодование и оправдать мой шаг, если я, при отсутствии быстрого и достаточного удовлетворения, буду вынужден искать таковое в наследных землях императора». Вена поспешила выслать в Альтранштедт своего посла графа Братислава, и Карл, не привыкший к дипломатическим тонкостям, высказал ему все свои претензии к Австрии прямым и открытым текстом. Именно в данном случае он, повернувшись спиной к австрийцу, произнёс вполголоса свою знаменитую фразу: «Не забывайте, что я Александр, а не какой-нибудь там торгаш!». По мнению нашего историка Е. Тарле, Карл после Альтранштедта окончательно утратил чувство реальности и утонул в облаках мании своего величия.

Австрийцы поспешно, в обстановке глубокой секретности, переправили уцелевших солдат и офицеров русского корпуса в Польшу, откуда они благополучно добрались к своим. Узнав об этом, шведы возмутились ещё больше. На переговорах с Пипером Вратислав, чтобы хоть как-то удовлетворить претензий Карла, предложил ему право на расквартирование и свободный пропуск шведской армии через Силезию. Пипер холодно возразил, что у армии короля провианта хватает и без этого. Тогда Вена предложила денежную компенсацию за ускользнувших из Саксонии русских солдат и офицеров, но Пипер заявил, что ущерб, нанесённый обманными действиями австрийцев, никакими деньгами возместить нельзя. Не удовлетворило Карла и обещание Братислава принести ему официальное извинение императора. Тогда Вена пошла на уступку Голштинии Любекского епископства, для чего в это время в Альтранштедт прибыл голштинский министр барон Гёргц. Но графу Пиперу и этого было мало, он потребовал от Вены неуклонного выполнения условий Вестфальского мира и гарантий для свободы вероисповедания лютеран на территории Австрийской империи.

Это было грубое вмешательство во внутренние дела другого государства, но у императора Иосифа не было выхода, и Вена — всемогущая Вена! — пошла на удовлетворение всех требований шведского короля и тем самым испила всю чашу унижений до дна. Камергера Зобора пришлось выдать шведам, и Карл приказал посадить его в тюрьму города Штеттина. Австрия заплатила компенсацию в сумме четырёх тысяч риксдалеров за убийство шведского капрала и пошла на подписание с Карлом специального договора, гарантирующего силезским протестантам свободу вероисповедания, а шведам — свободу вербовки силезцев в шведскую армию.

Согласно требованиям шведов, католической церкви пришлось возвратить протестантам 134 храма, которые они ранее отобрали в свою собственность. Силезско-протестантскую карту шведская дипломатия разыграла в полной мере и при каждом удобном случае предъявляла свой выигрыш австрийским оппонентам.

Когда папа римский сделал императору Иосифу упрёк в том, что он идёт на поводу у какого-то еретика, тот ответил: «Святой отец, вы должны быть рады, что король Швеции не потребовал от меня принять лютеранство, ибо если бы он это сделал, я бы не знал, что мне делать». Шведский король нагнал на Иосифа такого страху, что даже его преемник Карл VI спустя семь лет, когда шведский король, лишённый былой славы и силы, через австрийскую территорию возвращался из бендерского сидения, выказывал по отношению к нему подчёркнутое уважение.

Незадолго до урегулирования австро-шведских разногласий Швеция заключила оборонительный союз с Пруссией. Фридрих I готов был вступить в более тесные отношения с Карлом XII и несколько раз предлагал ему тройственный антирусский лютеранский союз Швеция — Пруссия — Ганновер, но на условиях присоединения к Пруссии некоторых польских территорий. Но шведский король на такую сделку не пошёл, поскольку считал себя связанным обязательствами перед королём Лещинским, что, несомненно, делает ему честь. Недаром Пипер говорил, что Карл помогает чужой Польше, жертвуя интересами Швеции. Но союз с Берлином перед вторжением в Россию обеспечивал Карлу тыл и конечно же был шведам на руку. (На следующий же день после поражения шведов под Полтавой прусский наблюдатель при армии Карла настрочит в Берлин рекомендацию немедленно разорвать союз со Стокгольмом.)

... На поприще снабжения шведской армии в Саксонии усердно трудился верховный военный комиссар Стенбок — его король пока задержал на некоторое время при себе. Контрибуция была определена в размере 625 тысяч талеров в месяц, но когда выяснилось, что эта сумма нереальна, её понизили до полумиллиона талеров в месяц. Этого шведам с лихвой хватало на все, в том числе и на подарки своим детям и жёнам в Швеции. Немецкий историк X. Шиллинг подсчитал, что за год пребывания шведов в Саксонии в шведскую казну поступило около 20 миллионов талеров. Кстати, когда выяснилось, что налоговые архивы ввиду угрозы вторжения шведов были вывезены из страны, Карл приказал найти старые, времён Тридцатилетней войны, и использовать их при получении «сатисфакций». Саксонцы пытались ему возражать, указав на несправедливость такого решения, на что Карл хладнокровно ответил, что справедливость рождается на полях сражений: где же были господа саксонцы, когда нужно было защищать свою страну?

Пока армия укомплектовывалась и отдыхала, король приятно проводил время, много ездил с Маленьким Принцем верхом, отдавал необходимую дань дипломатическим приёмам и встречам, уделял внимание докладам графа Пипера, писал письма сёстрам, длинные и не очень, знакомился со страной, приобретая популярность у местного населения. Постепенно насторожённость саксонцев, по мнению шведских историков, сменилась любопытством и чувством восхищения королём Швеции. На фоне их беспутного монарха Карл XII, несомненно, выглядел более выигрышно. Хотя чисто внешнее сравнение, конечно, было не в пользу Карла. Радом с импозантным красавцем и великаном Августом он напоминал бедного крестьянина, только что завербованного в армию.

... В декабре 1706 года Август вернулся домой в Альтранштедт и зачастил в канцелярию к Пиперу. В первый раз он появился в деревне Гюнтерсдорф 17 декабря, в нескольких километрах от Альтранштедта, и Карл, узнав об этом, поспешил ему навстречу. Там он и свиделся со своим воинственным кузеном, которого последний раз в 1704 году наблюдал с противоположного берега Вислы. Встреча прошла в сердечной обстановке: они обнялись, чмокнули друг друга в щечки («...оба короля обнялись и выказали друг другу знаки дружбы», согласно Адлерфелъдту) и около часа мирно беседовали, причём все отметили, что в присутствии Карла Август был не таким разговорчивым и велеречивым, как обычно. После беседы оба королевских величества отправились в Альтранштедт, где шведская сторона устроила торжественный обед. О своих впечатлениях от встречи с кузеном Карл XII написал старшей сестре Хедвиг Софии в Стокгольм письмо, в котором лаконично сообщил: «Король Август живёт здесь в Лейпциге, расположенном в нескольких километрах от Альтранштедта. Я несколько раз встретился с ним. Он весёлый и интересный человек, не очень высок, но плотен и несколько полноват. Носит свои волосы, они у него совсем темные».

При всем соблюдении вежливости и галантности Карл XII без отклонений проводил свою принципиальную линию, не делая Августу никаких послаблений или поблажек. Так, во время одного торжественного обеда он столкнул его со своим «дупликатом», заставив подойти к нему и пожать руку. Этого не мог уже вынести С. Лещинский: сделав приветственный жест издали, он ушёл из залы и освободил Августа от необходимости унижаться перед собой. Но Карл XII не оставил своих попыток «лягнуть» кузена и уже на первой встрече предложил ему поздравить Лещинского о вступлении в должность. Август поначалу думал, что Каря шутит, и долго тянул с выполнением сталь унизительной формальности, но шведский кузен при следующей встрече снова напомнил ему о его обещании, и саксонец уступил: 18 апреля 1707 года он послал С. Лещинскому формальное поздравление с принятием польской короны, которую отобрали у поздравителя. В течение всего времени Карл не переставал шпынять Августа и ставить его в неловкое положение. Так, приглашая Августа к себе на обеды, Карл часто их пропускал и посылал вместо себя графа Пипера. Саксонцы, открыто издеваясь над своим курфюрстом, вместе со всеми немцами пели на известный мотив песенку:

Polen — weg, Sachsen — weg,
August — er liegt im Dreck.
Oh, du lieber Augustin, alles is hin!^[109]

Примечание 109.

Польши — нет, Саксонии — нет,
А Август по горло сидит в г...не.
Ах ты, милый Августин, все прошло, все! (нем.).

Конец примечания.

Впрочем, Август был непотопляемым монархом и никогда не терял оптимизма. Потерял польскую корону — не беда! Недавно освободилось место неаполитанского короля — может быть, попытаться воспользоваться вакансией? И он активно ринулся в новую авантюру.

На саксонском горизонте появилась и «маленькая Аврора» фон Кёнигемарк, о которой основательно и подробно сообщает в Швецию М. Стенбок: «Она немного располнела, но выглядит ещё совсем неплохо. Она пользуется статусом принцессы и соответствующим к себе отношением. Аксель Спарре и некоторые другие от неё без ума...». А. фон Кёнигемарк по-прежнему не потеряла интереса к Карлу, но он продолжал оставаться к ней холодным. Она как-то ненароком появилась в замке, и Карлу пришлось спасаться от неё бегством через чёрный ход — почти как тогда, в Курляндии.

Впрочем, Авроре все-таки повезло — ей удалось-таки перемолвиться с королём парой фраз на одном торжестве. Граф Пипер выдавал замуж уже четвертую свою свояченицу фрёкен Анну Марию Тернфлюхт — теперь за боевого генерала Ю.А. Мейерфельта. С невестой приехала её сестра, графиня Пипер, и вместе они произвели в Лейпциге настоящий фурор. Народ, сбегался со всех сторон посмотреть на высокопоставленных особ. На свадьбу, разумеется, была приглашена Аврора фон Кёнигсмарк, а король Швеции Карл XII согласился самолично украсить свадебное торжество своим присутствием.

Прежде чем пригласить фон Кёнигсмарк на свадьбу, Пипер захотел заручиться мнением короля. Карл XII раздражённо сказал, что у него возражений против присутствия этой дамы на свадьбе нет. Тогда Пипер стал его спрашивать, по какому разряду её принимать и какие почести ей оказывать в обществе: его супруга, видите, ли, питает к ней большое уважение, к тому же она происходит из знатного рода Кёнигсмарков и де ла Гарди. Карл ответил, что происхождение для него не имеет значения и никаких почестей графиня не заслуживает, потому что она — проститутка. Пипер смущённо сказал тогда, что если ей будет отказано в надлежащем приёме, то она проигнорирует приглашение, на что король ответил, что это её личное дело.

Несмотря на то что Карл в общем-то презирал графиню, но вступить в разговор с ней ему все-таки пришлось, ибо авантюристка не могла не прийти на такой пышный вечер. Разговор между ними затрагивал самые банальные темы и в памяти современников не остался. Карл необычно много танцевал, в том числе с невестой, причём крутил он своих партнёрш так энергично, что у них от этого приходили в беспорядок причёски. Присутствовавший на балу свидетель шведский художник А. Альстрин, писал, что Карл стоял на балу, как ряженый деревенский парень, а «...потом он пошёл большими шагами, подхватил даму и закружил её изо всей силы в танце, не соблюдая ритма и подбрасывая её, кто бы она ни была, так, что та летела, как пёрышко...». По старому шведскому обычаю он протанцевал тур и с женихом. (Ф.Г. Бенггссон на страницах своей книги от души расстраивается тем обстоятельством, что в 1707 году не были изобретены ни фотография, ни кино. Какие бы шикарные снимки достались нам в наследство от того незабываемого свадебного вечера!)

Свадебные радости уже на следующий день сменились для короля похоронными печалями: в возрасте 39 лет неожиданно скончался его старый спутник и боевой товарищ, капитан драбантов К.Г. Врангель^[110]. Его похороны 14 июня в Альтранштедте в присутствии короля, генералитета и целого рола знатных особ проходили с большой помпой, с отпеванием в церкви и проникновенной проповедью с её амвона, с военным оркестром, траурными знамёнами, парадом драбантов, так что жадным до зрелищ саксонцам было на что посмотреть.

Примечание 110. Умершему капитану шведские историки обязаны описанием многих эпизодов Северной войны, включая битву под Нарвой. Конец примечания.

В городах Саксонии появились многочисленные «плакаты» с портретами Карла, в Париже вышел Большой исторический справочник, в котором самая большая статья объёмом в 30 колонок была посвящена шведскому королю (своему королю Людовику XIV издатель М. Морери посвятил всего лишь 22 колонки). Художник Авдреус Альстрин приступил к написанию его портрета в масле, но все время жаловался на то, что ему никак не удаётся лицо короля — такое непроницаемое, всегда закрытое и невозмутимое. Драбанты, к которым он обратился с расспросами, подтвердили его наблюдения и сказали, что им тоже никогда не удаётся по выражению лица короля определить, что он думает и чем озабочен в тот или иной момент. Возможно, что в данное время король был озабочен своей болезнью, которую он подхватил где-то псе Гродно или в Пинских болотах. После этого он часто зяб, не выходил из палатки, стал носить варежки и даже один раз появился в парике. Впрочем, болел он не долго, и болезнь прошла сама собой.

Британский дипломат Т. Уэнтворт оставил интересную характеристику Карла XII в период пребывания его в Альтранштедте:

«Что касается его личности, то представление, которое у меня составилось о нем ранее, не оказалось преувеличенным. Он высок ростом и статен, но крайне неопрятен и неряшлив. Его манеры более грубы, чем можно было ожидать от столь молодого человека... Волосы у него светло-русые, очень сальные и очень короткие, и он никогда не расчёсывает их иначе, чем пальцами. За стол садится без всяких церемоний на первый попавшийся стул и начинает, засунув предварительно салфетку под подбородок, с большого куска хлеба с маслом. Затем он, с набитым пищей ртом, пьёт «свагдрикку»^[111] из большого старомодного серебряного кубка... За каждой трапезой он выпивает по две полные бутылки... Каждый раз перед очередным кусочком мяса он откусывает от хлеба с маслом, которое размазывает по ломтю большими пальцами... Он ест, как конь, и не произносит ни единого слова за все время еды... У его постели лежит красивая позолоченная Библия... Он очень видный мужчина, прекрасного роста, с тонкими чертами, в его лице лет ничего жёсткого... Он весьма любознателен и упрям...».

Примечание 111. Svagdricka (шв.) — подобие лёгкого пива. Конец примечания.

Впрочем, Карл XII намеренно подчёркивал свою солдатскую грубость и эпатировал ею окружающих. Создав себе соответствующий образ, он тщательно следил за тем, чтобы не выходить из него. К.Г. Адлерфелльдт сообщает такой эпизод, имевший место весной 1707 года: как-то, простудившись, Карл по совету врачей оделся потеплее и надел парик, но когда услышал, что «...наш король выглядит галантным кавалером», тут же забросил парик и стал ходить с непокрытой головой.

Никого не посвящая пота в свои планы, Карл XII готовился к новому походу, уже давно созревавшему в его беспокойной и бесшабашной голове. Вообще-то Каря собирался выступить в поход ещё в мае, но задержали австрийские дела. 1 сентября, подписав договор с Австрией, гарантирующий австрийским лютеранам свободу вероисповедания, Карл поставил точку на своих европейских делах и протрубил сбор всем подразделениям своей армии. Теперь его помыслы были направлены исключительно на восток. Был ли он доволен достигнутым? Вряд ли, но, во всяком случае, он мог теперь прямо смотреть в глаза тому силезскому старцу, который год тому назад умолял его защитить от произвола католической церкви. Э. Карлссон считает, что действия Карла, втянувшегося в мелочный спор с Австрией, но упустившего благоприятную возможность для заключения антирусского альянса с Пруссией, вряд ли могут быть оправданы. Из-за спора по мелочам с кесарем было упущено драгоценное летнее время, и русский поход начался не при самых благоприятных условиях.

Перед уходом из Саксонии Карл простился с Августом, причём при таких обстоятельствах, которые стали причиной всякого рода сплетен и толков. 6 сентября, когда шведские колонны подошли к Мейсену, король в сопровождении лейтенанта драбантов К.Г. Хорда, голштинского герцога Кристиана, генерал-майора Кройца и ещё четырёх офицеров и членов свиты отправился на верховую прогулку вдоль Эльбы. Вскоре на их пут показались окраины Дрездена, в котором и находился в тот момент саксонский курфюрст. Король предложил заехать в саксонскую столицу, раз уж она оказалась на их пути.

У ворот города их окликнул стражник, и Хорд с вице-капралом драбантов У. Буманом сообщили стражникам свои имена и положение, в то время как остальные, включая Карла, назвали себя драбантами. Их впустили внутрь и отвели в помещение для почётного караула, чтобы выполнить полагающиеся к случаю формальности. Король старался в это время скрыться за спины своих подчинённых, но это ему не помогло. На той же площади, где располагался караул, жил фельдмаршал Я.X. Флемминг, участник битвы при Клишове. Он услышал голоса и пришёл выяснить, по какому случаю в помещении почётного караула появились шведы.

Саксонец обомлел от изумления, обнаружив среди шведов знакомое лицо короля Швеции, Он сделал ему глубокий поклон и вызвался сопроводить Карла ко дворцу курфюрста. Трудно сказать, какие мысли и комбинации возникли в это время в голове саксонского фельдмаршала, но если учесть, что человек он был неглупый и опытный, то не исключено, что соблазнительная мысль изменить одним махом ход Северной войны и участь Саксонии вместе с его несчастным курфюрстом была ему отнюдь не чужда. Флемминг в сопровождении нескольких людей из свиты Августа подошёл к какой-то двери и постучал. Дверь открылась, и на пороге в халате появился... сам Август. Надорвав своё здоровье в непрерывных скачках по своим владениям, он заболел и в этот момент поправлял своё здоровье с помощью лекарств и любезных услуг графини Козел.

Короли, как водится, обнялись, обменялись несколькими фразами, а потом прошли в покои матери курфюрста, где Карл XII почтительно приложился к ручке своей родной тётушки. Потом Август переоделся и в качестве гида вызвался сопровождать шведскую «делегацию» по городу. По окончании экскурсии крепостные пушки отдали гостю салют. А когда Август вызвался на следующий день нанести кузену ответный визит, Карл категорически отказался, сославшись на необходимость раннего выхода для продолжения марша.

Тогда вместо ответного визита Август устроил у себя нечто вроде консультации по поводу того, что можно было бы предпринять во время визита короля Карла в город. Бывший посол Швеции в Вене Страленхейм прокомментировал это следующими словами: «Вот так: теперь они обсуждают то, что нужно было сделать ещё вчера». А в шведском лагере граф Пипер и генералы набросились на короля с упрёками за то, что тот подверг себя ненужной опасности. «Никакой опасности не было», — ответил им король, — «ведь армия была уже на марше».

Карл XII вошёл в Саксонию с 19 084 солдатами и офицерами, а уходил на восток с армией, насчитывавшей 32 136 человек. Кроме того, к этой армии в Познани должны были присоединиться восемь тысяч новых рекрутов, набранных непосредственно в Швеции. Войска были хорошо укомплектованы, а некоторые полки даже переукомплектованы и имели в своём составе больше рот, чем им полагалось по штатному расписанию. Половина армии была иностранной, в основном немецкой, и наибольший приток наёмников пришёлся на родственную по религии Силезию. Карл за это время резко увеличил количество драгунских полков, которые выполняли функции конной пехоты — теперь в их составе насчитывалось 16 тысяч человек, то есть чуть ли не половина армии. Чисто шведских конных полков было всего два: лейб-драгуны Реншёльда и драгуны Бухвальда, названные в память о погибшем командире. Из пленных французов и швейцарцев, взятых в плен под Фрауютадгом, сформировали полк конных гренадёров. Собственно в кавалерии насчитывалось восемь полков, корпус драбантов из 150 человек и валахи. Пехота состояла из 11 полков, и три пехотных полка ждали армию в Польше. Всего Карл XII рассчитывал получить армию с численным составом в 43 650 человек. Такой армии не собирал ни один король Швеции. Обмундирование на всех было новое, с иголочки. Лошади упитанные, крепкие и выносливые. Люди сытые, довольные и в военном деле опытные. В боеприпасах и провианте недостатка не было. Это была первоклассная армия, не имевшая аналогов ни в одной стране Европы.

Швеция в этот период находилась на пике своего могущества. Никогда, даже при короле Густаве II Адольфе, она не обладала таким политическим влиянием и такой военной мощью. Карл XII мог быть довольным: Август Сильный повержен и лишён трона; Саксония надолго выведена из состояния войны; тройственный союз против Швеции разрушен; с Польшей заключён дружественный договор, и на её троне сидел свой человек.

Все это было так, но все эти видимые и громкие успехи таили в себе большую потенциальную опасность: Август затаился, всячески саботируя выполнение условий мира, по меткому выражению петровского дипломата А. Матвеева, ища прорехи, «отлезть раковым ползанием», чтобы при первом же удобном случае расторгнуть договор; Польша к миру и дружбе со Швецией была приведена лишь на бумаге, а ставленник Карла Лещинский держался исключительно на шведских деньгах и штыках, никакой поддержкой в стране он не пользовался и являлся большой политической обузой для короля Швеции. Россия временно оказалась без союзников, но за эти шесть с лишним лет она стала другой страной, Она давно оправилась от нарвского поражения и значительно укрепила свою армию и политическое влияние в Европе. Скоро война за испанское наследство закончится, и тогда в северные дела станут активно вмешиваться Вена, Париж, Лондон и Гаага, и вмешательство это негативно скажется на положении Швеции. Уже при подписании Альтранштедтского мира морские державы отказались выступить в роли его гаранта, если Швеция не выведет свои войска из Саксонии и не станет на их сторону в войне за испанское наследство.

Пребывание короля Швеции в Польше — это пример того, чего стоят громкие победы без надлежащего дипломатического и политического оформления.

Но все это станет реальностью после Полтавы.

А пока... Пока — гром победы, раздавайся!

Когда шведы в начале сентября 1707 года уходили из Саксонии, они представляли собой грандиозное и внушительное зрелище. Без шведов Саксония вдруг почувствовала себя одинокой, пишет Ф.Г. Бенгтссон. Женщины и девушки бросались на шею своим шведским дружкам и откровенно рыдали. Естественно, при этом высоко в воздух взлетали чепчики.

Прощай, Европа!

Григорьев Борис Николаевич