Глава шестая
ЗИМНИЕ РАДОСТИ В ЛАИСЕ

Пока Европа переваривала шокирующее известие о победе Швеции и напропалую славословила по поводу гения новоявленного «Александра Севера», победителю приходилось заниматься самыми прозаическими делами. Несомненно, он пребывал в прекрасном расположении духа и имел для этого все основания, но он не был предрасположен к восторженной шумихе и звукам фанфар, а упиваться нежданно-негаданно свалившейся на него славой он ещё не привык и если делал это, то тайком от других, никак не проявляя своих чувств внешне.

Первой заботой Карла стала армия.

Когда опьянение победой прошло, наступило похмелье. И само состояние армии, и перспектива для неё выглядели не совсем светлыми. Победа досталась ценой определённого напряжения — мы помним, в какой спешке и при каких финансовых проблемах происходила подготовка экспедиции. Ох уж эти финансы — вечная проблема всех шведских королей и полководцев, вынужденных напрягаться до последней кроны, до последнего эре, чтобы добиться желаемого результата! Конечно, если бы страна оставалась в своих естественных границах, таких проблем бы не возникало. Но Швеция — vivitur ex rapto! — стремилась к экспансии, и её более чем скромные ресурсы, как мы указывали выше, все время вступали в противоречие с грандиозными замыслами её королей. Английский историк М. Робертс, например, придерживается того мнения, что Швеция в 1700 году была не в состоянии осуществлять широкомасштабные наступательные операции, хотя была хорошо подготовлена к обороне.

Русских прогнали из Нарвы, русские ушли сами из пределов королевства — Ям и Копорье, разорённые дотла, вообще были брошены на произвол. Тройственный антишведский союз лежал в руинах. Не настигнутый местью шведского короля саксонский курфюрст и польский король Август II пребывал в состоянии прострации и с ужасом думал о надвигавшейся на него опасности. Казалось бы, все складывалось великолепно: Дания укрощена, Россия разбита — живи и радуйся! Но радоваться было нечему: шведская армия находилась если не в состоянии деградации, то, во всяком случае, на грани развала и гибели. Как всегда, причина была прозаична и проста — не хватало денег, еды, амуниции, обуви, одежды. И если бы не неожиданный «подарок» со стороны русских ротозеев, после битвы все ещё гнавших по Чудскому озеру провиант для царя Петра под Нарву, то шведам пришлось бы совсем худо. Целая флотилия из 120 баржей с порохом, свинцом и солониной на борту совершенно спокойно причалила в назначенное на севере озера место и... попала в объятия проголодавшихся свеев.

Все дело было в том, что в округе, разорённой войной, нельзя было достать не только глотка вина или куска мяса, но и куска хлеба. Карл XII приказал своим провиантамейстерам в поисках съестных припасов прочесать близлежащие деревни, в том числе и русские, обещая хорошие деньги, но шведы вернулись ни с чем: деревни были пусты, эстонцы разбежались, а русских царь Пётр заблаговременно вывез, дабы не искушать их шведскими деньгами. Скоро лошади шведской кавалерии стали глодать кору деревьев, а люди, как медведи, «сосать лапу».

К голоду прибавились тиф и дизентерия — явление, непременно сопутствующее скученности самого разношёрстного люда и случайному пропитанию. Недаром Карл считал, что лучшим средством от болезней для личного состава являются походы и походная жизнь. Как только солдаты скапливаются в казармах, жди беды: то чума, то оспа, то чесотка, то рвота, то ещё какая-нибудь зараза накинется на солдата. (Яркий пример: во вполне благополучной Риге, запертой саксонцами, но никогда не испытывавшей недостатка в еде или медикаментах, гарнизонные полки к моменту снятия осады с города из-за болезней сократились до состава рот.) Шведы считали, что болезнь оставили им русские — возможно, но не надо забывать, что заразные болезни при преодолении расстояний были тогда страшным бичом для всех армий. Достаточно вспомнить о высокой смертности шведских солдат на относительно коротком морском маршруте Карлскруна — Копенгаген. Болезни должны были возникнуть неминуемо, потому что на небольшом участке земли в сжатые сроки побывало не менее 100 тысяч человек!

Итак, «прокормиться» за счёт противника победителям удалось лишь несколько дней, и, чтобы не загубить армию, нужно было срочно уходить из-под Нарвы. Куда? Преследовать русских в глубине их территории? Невозможно, хотя первоначально такие планы у короля были. Армия — голодная и больная — в зимний холод по разорённой местности двигаться не могла. Немедленный поход в Россию был бы безумием. Оставался единственный разумный вариант — подыскивать зимние квартиры. Впоследствии Карл XII для военных мероприятий будет считать самым подходящим временем зиму, особенно если речь идёт о восточноевропейском театре военных действий. Во-первых, крепкие морозы препятствуют возникновению заразных болезней, во-вторых, реки, озера и болота замерзают и манёвренность войска возрастает многократно. Но в данном случае о походе и думать было нечего, а войско двинулось на юг, где эстонские деревни ещё не были затронуты войной и могли выдержать содержание шведской армии.

Простояв под Нарвой две недели, Карл во главе своих лейб-гвардейцев выступил из Нарвы на запад и вступил на ту же дорогу, по которой шёл месяцем раньше. За ним потянулись остальные полки.

Свернув круто на юг, Карл скоро добрался до старинного замка Лаис, расположенного неподалёку от западного побережья Чудского озера, и разбил там свою штаб-квартиру. Войска разместились в окрестных эстонских деревнях, которые войной пока затронут не были. Место было выбрано с оптимальной выгодой: оно находилось на пересечении стратегических путей и позволяло наблюдать за обстановкой как на юге, где Карла ждал саксонский кузен, так и на востоке, где исчезли остатки войска царя Петра. Замок Лаис (Лайузе) лежал в руинах, он был построен ещё немецкими рыцарями. Сохранилась высокая каменная стена, к которой прижались маленькие деревянные домишки, выстроенные уже в более поздние времена. В них-то и разместился король со своим штабом и походной канцелярией на целых пять месяцев вплоть до мая 1701 года^[56].

Примечание 56. Вряд ли Карл XII и его окружение знали, что «захолустный» Лаис был отмечен следами русской воинской славы: здесь в 1560 году неустрашимый стрелецкий голова Кошкаров с 400 воинами два дня выдерживал штурм всего ливонского войска. Магистр Ливонского ордена Кетлер, потерпев большой урон, изумлённый отчаянным сопротивлением русских, был вынужден отступить от стен замка. Конец примечания.

Зимовка в Лаисе совпала, пожалуй, с самым лиричным временем для восемнадцатилетнего Карла. Он ещё не утратил своего юношеского задора и с беззаботностью победителя в последний раз отдавал дань своему возрасту, предаваясь прелестям тихой зимней жижи в лесной глуши. Игра в снежки, хоровод под рождественской ёлкой, охота, вылазки в окрестности и участие в эстонской крестьянской свадьбе, по вечерам — сидение у камина и написание писем сестре — разумеется, младшей. Карл отнюдь не был мастером эпистолярного жанра, и его письменное наследие весьма скромно, потому что многое к тому же не сохранилось. То, что осталось, свидетельствует о том, что стиль короля был довольно приземлённый, «некоролевский», ему чужды были патетические и героические тона, так хорошо используемые его предками-королями, в особенности Густавом II Адольфом. Аристократическая сдержанность, отсутствие экспрессивности, приземлённость, простота, деловитость, краткость, иногда — намеренное употребление простонародных выражений и всплески лёгкого юмора — вот слитая характеристика эпистолярия Карла XII.

«Здесь на зимних квартирах событий мало, если, конечно, что-то не подворачивается под руку. Магнус Стенбок и Аксель Спарре после еды соблюдают покой, а иногда пускаются в шалости. Однажды здесь устроили охоту на лося. Участвовали в ней только я, Магнус Стенбок и Врангель^[57], мы вернулись поздно домой и устроили такой шум, что некоторые подумали, что на них напали русские и закричали: «Где пистолеты?», а господин Нильс^[58] вооружился вертелом... Здесь время идёт весело...» — пишет он Ульрике Элеоноре в Стокгольм и продолжает: — «А по пути из Нарвы мы попали на крестьянскую свадьбу, которая проходит со всевозможными украшениями. Невеста должна реветь, плакать и сожалеть о своём девичестве; лицо у неё закрыто и совсем не видно. А жених берет её под руку и ходит с ней по кругу. Впереди них идёт человек с мечом и осеняет крестом все двери. Потом, когда надо ехать на венчание, невеста садится в сани на подушку, а жених — к ней на колени, и все свадебные с большим воем, как стая волков, отправляются вместе с ними и с волынкой впереди свадебного поезда. Проживающие радом с русской границей танцуют по-русски, стоят и притопывают ногами друг против друга в каденции и вскрикивают, извиваясь и потирая друг друга спинами».

Примечание 57. Карл Густав Врангель, лейтенант драбантов. Конец примечания.

Примечание 58. Нильс Рабениус, придворный проповедник и пастор драбантов, будущий церковный пастырь в Хедемуре и фальсификатор исторических документов. Конец примечания.

Нормальное письмо нормального человека — и не больше. В повседневной жизни Карл XII, по мнению многих историков-апологетов, был обычным человеком, чуждый всякому пафосу и «возвышенным чувствам». Его преображала война, но и на войне его трудно представить обращающимся к своим солдатам с пламенном речью о завете отцов, о любимой родине, о привлекательности воинского подвига, как это делали Цезарь, Наполеон или Густав II Адольф. Патетика не была в его стиле и духе. Он действовал на своих подданных практическим примером — шпага никогда не обманет! Его называли бессердечным, бесчувственным, жестоким и холодным как лёд, — подобные высказывания уже стали появляться сразу после Нарвы, когда окружение его видело, что у него не находилось тёплых, проникновенных или сочувственных слов к людям. Некоторые историки, однако, не считают его таковым. Они объясняют все это отсутствием у Карла XII склонностей к риторике и патетике, ею прагматизмом и неприязнью к высоким словесам и ко «всякой чуши вообще». Потому он и казался всем чужим, отстранённым и странным. Вполне правдоподобная версия. Вот если бы он кричал и неистовствовал в драматические моменты, высказывал меткие афоризмы о справедливости и добродетели, театрально махал шпагой перед небесами и призывал Бога в свидетели, то тогда он был бы всем понятен и близок, Как говорил лорд Бикон, добавка лжи только увеличивает удовольствие.

О Карле XII, как почти обо всех выдающихся личностях, существуют два диаметрально противоположных суждения: одни считают его бездарным человеком и посредственным, несмотря на всю воинственность и личную храбрость, полководцем; другие, наоборот, признают чрезвычайно одарённым человеком и полководцем, что называется, от Бога и на все времена. И то и другое мнение имеет убедительные и неопровержимые примеры как за, так и против. Нет, недаром Вольтер говорил, что Карл XII был человеком, который довёл свои добродетели до их противоположностей.

Нам думается, что все зависит от того, как посмотреть на этого человека: с сочувствием и симпатией или, наоборот, с неприязнью и отчуждением. Все дело заключается в том, что мы хотим увидеть в великом человеке и на что — закрыть глаза. Либо мы принимаем его целиком как выдающийся талант вместе с его недостатками, либо начинаем копаться в его ошибках и проступках и приходим к «удовлетворительному» для себя выводу о том, что объект наших исследований практически ничем не отличается от нас, простых смертных людей. Вот не хватает, например, у шведа Ф.Г. Бенгтссона и некоторых других историков симпатий к царю Петру, поэтому они и рисуют его в образе сугубо отрицательного человека, бабника, грубияна, безбожника и деспота, подверженного пьянству, обладающего буйным и грубым нравом и жестоким характером. Карла XII они, наоборот, обожают, и перед читателем предстаёт образ благородного и обаятельного человека. Впрочем, замечает тот же Бенгтссон, даже в случае самого благожелательного отношения к Карлу XII нельзя ожидать от него слишком многого. Он был монархом и великим человеком, и этим все сказано. Разве можно подходить к великим людям с обычной меркой?

Шведский историк считает, что, кроме Карла, в истории были два выдающихся монарха-полководца: Фридрих Прусский и Наполеон. Последние являлись людьми безудержного характера с разнообразными способностями и задатками. Они многим интересовались и проявили себя в самых разных областях, помимо военной. Фридрих был философ, писатель, любитель поэзии, музыкант; Наполеон обладал ещё более разносторонними талантами. Эти правители мало обращали внимания на моральные принципы и в своих практических действиях исходили из прагматической целесообразности^[59].

Примечание 59. Немецкий историк Г. Леемпельс предпринял сравнительный анализ биографий Карла XII, Наполеона и Гитлера и нашёл в них, несмотря на разницу во времени и в происхождении, много общего: военная слава, взлёты и падения, наличие трёх русских противников (цари Пётр, Александр и Сталин), посмертные мифы и легенды. Конец примечания.

Не таков Карл XII. Это — отдельное явление в истории, сравнение его с другими историческими фигурами почти невозможно и неудовлетворительно. Он действует и мыслит непредсказуемо и ставит своё окружение в тупик. Казалось, что после Нарвы королю можно было успокоиться и вернуться в Швецию. Ведь тройственный союз против него фактически распался, опасности ни с какой стороны не было, а саксонский курфюрст, он же польский король де-юре, зондировал возможности заключения с ним мира. И можно было не сомневаться, что мир этот мог состояться лишь на условиях, продиктованных королём Швеции. И тем не менее Карл зимой 1701 года не успокаивается на достигнутом и стремится к войне. «Король не думает ни о чем другом, кроме войны», — писал М. Стенбок в Швецию из Лаиса. — «Он не обращает никакого внимания на советы других людей, и создаётся впечатление, что он действует по указанию самого Господа Бош. Пипер в трансе, потому что все важные дела решаются без всякого предварительного обсуждения».

Что это — кровожадность, милитаризм и неукротимая воинственность? Русский историк В. Герье в 1876 году писал, что для Карла XII «...война была не борьбою народов или государств, а исключительно борьбою государя с государем, благородным турниром не на жизнь, а на смерть, в котором государи представляют рыцарей, а народы — пылких коней, на которых всадники несутся навстречу смерти или славе».

К. фон Саров и Ф.Г. Бенгтссон полагали, что война Швеции была навязана и виновники её должны были быть наказаны. «Походы Карла XII», — пишет первый, — «не что иное, как попытки с оружием в руках удержать территориальные приобретения Швеции». Только с этой точки зрения можно понять короля Швеции и все его поступки. Два обидчика уже получили своё, но третий, самый хитрый и коварный, все ещё стоял у границ Лифляндии. Исходя из высших принципов справедливости и морали, этого наглого эпикурейца и бонвивана должно было во что бы то ни стало наказать!

Но вся трагедия состояла в том, что уже в этот ранний период Северной войны окружение Карла начинает с трудом понимать мотивы, которыми король руководствуется в своих поступках и решениях. Вот как оценивал действия короля в 1701 году высокопоставленный офицер, подполковник К.М. Поссе: «Несмотря на всякого рода лишения и такой холод, что вода мёрзнет в избах, король не хочет пускать нас на зимние квартиры... А если кого убьют, то он так же мало принимает к сердцу, как будто речь идёт о какой-то воши... И я теперь уже вижу, какой конец нас всех ожидает», Генерал Якоб Спенс не без иронии назвал Карла «фискалом самого Господа Бога», посланным на грешную землю для наказания всякого зла, предательства и обмана. Очень меткая характеристика!^[60]

Примечание 60. Б. Лильегрен приписывает цитату одному французскому дипломату. Конец примечания.

Но только ли принципы справедливости руководили Карлом в этот момент? Ведь эти самые принципы можно было претворить в жизнь и мирным путём, Бенгтссон высказывает мнение, что обычный военачальник так бы и поступил, но только не Карл, личность выдающаяся и противоречивая. Он уже в детстве привык поступать вопреки всем советам — советы только укрепляли его в противоположном мнении. Наблюдательный французский посол де Жискар докладывал в Париж из Лаиса: «Я серьёзно думаю, что король Швеции боится остаться без врагов, если он заключит мир с Августом. От его предрассудков может вылечить только беда».

Признавать за великими людьми право жертвовать на алтарь сомнительной войны человеческие жизни было бы, вероятно, не совсем правильно — ведь в конце концов это противоречит тем же самым принципам морали и справедливости, за которые так твёрдо и убеждённо стоял Карл XII. Осмелимся все-таки не согласиться в этом вопросе с Бенгтссоном и предположить, что основным двигателем военных устремлений Карла XII было его непомерное тщеславие. В тайниках своей души Карл, испытавший вкус победы, жаждал дальнейшего воинского подвига и подтверждения своей громкой славы. Не надо забывать, что он не переставал подражать Александру Македонскому. Дипломаты уже украли у него одну победу, и он не желал теперь допустить ещё один Травенталь. Поэтому никакой дипломатии — дипломатия лжива, а правда и честь находятся на острие шпаги. Война — лучшее средство разрешения споров и конфликтов. Война была его призванием, ни к чему другому большой склонности он не испытывал.

А между тем внешнеполитическое положение Швеции после Нарвы не было уж таким блестящим, утверждает немецкий биограф Карла XII Отто Хайнтц. При наличии в тылу сильного датского флота страна находилась в постоянной зависимости от доброй воли Голландии и Англии. Более того, морские державы, гаранты Травентальского мира, уже втянули Данию в орбиту своих интересов, получив от неё войска для использования в войне за испанское наследство. Граф Бенгт Оксеншерна был встревожен таким развитием и слал Карлу в Ланс письма с предложением заключить мир с Саксонией, тем более что Август Сильный был готов пойти шведам на любые уступки, а Россия уже не представляла большой угрозы. Тем самым Швеция развязывала бы себе руки, отказываясь от ненадёжных гарантийных обязательств Англии и Голландии, и обретала полную свободу действий в своей внешней политике. Но Карл, как мы уже отметили выше, буквально отгородился от всех советчиков и посредников и всякие разговоры о мире с саксонцами отвергал с порога. Отчаявшись установить прямой контакт с королём, граф Бенгт прибегнул к помощи своего зятя Магнуса Стенбока, бывшего в некотором фаворе у Карла, но все было напрасно.

В Лаис снова «прорвались» послы императора Леопольда I и Людовика XIV, но они, натолкнувшись на «стену упрямства» Карла, свои мирные инициативы скоро прекратили^[61]. Во-первых, крупным европейским державам стало уже не до уговоров шведского короля: они начинали готовиться к войне за испанское наследство, и Франция, опасаясь вовлечения в войну Швеции на стороне императора и морских держав, предпочитала теперь, чтобы шведы глубже увязли в войне на северном театре военных действий. Англия и Голландия, наоборот, прилагали и ещё будут прилагать усилия к тому, чтобы погасить этот очаг войны и привлечь Швецию на свою сторону в противостоянии с Францией за испанское наследство.

Примечание 61. Сразу после вторжения шведской армии в Польшу. Конец примечания.

Как на австрийского, так и на французского посла моральное и физическое состояние шведского воинства в Лаисе и положение прибалтийских провинций в целом произвели самое удручающее впечатление^[62]. Возвращавшийся в Вену посол императора Леопольда I уже не уговаривал Августа пойти на мир с Карлом, а, наоборот, укреплял его в целесообразности ведения военных действий с ещё большей силой. Вот что сообщал граф де Жискар в Версаль в своём отчёте королю Людовику XIV:

«Дворяне трёх провинций Лифляндии, Эстонии и Ингрии недовольны шведским правительством, которое, отняв у них большую часть привилегий и имущества, все равно относится к ним с недоверием, считая их тайными врагами. Уже полгода у них без всякой оплаты и обещаний оплатить забирают все для снабжения войск, так что они ожидают только подходящего момента, чтобы восстать, и открыто высказывают сожаление о том, что в прошлом году королю Августу не удалось глубже проникнута в страну... Уже год находящиеся здесь военные не получают жалованья... никаких больниц здесь нет, не хватает провианта и амуниции... Солдаты то получают в избытке плохой хлеб и солонину, то не получают ничего вовсе... Болезни не прекращаются, а, наоборот, усиливаются, смерть не щадит никого, включая окружение короля: его кузен Адольф скончался два дня тому назад, слуга короля умер в шкафу, не вызвав у него ни сожаления, ни удивления; умирают священники, врачи, фельдшеры; почти ни один раненый под Нарвой не вернулся в строй, в большинстве полков к выступлению готово не более одной трети личного состава. Король за три месяца никак не может собрать больше шести тысяч солдат».

Примечание 62. Согласно данным немецкого историка Ф. Олова, в Лаисе шведская армия от болезней потеряла около трети своего личного состава. Конец примечания.

Оценку де Жискаром положения в Прибалтике, пишет Ф.Ф. Карлссон, вряд ли можно считать преувеличенной — её по всем пунктам подтверждают шведские архивные документы того времени. Историк, в свою очередь, приводит пример одного крестьянского восстания в Лифляндии, на усмирение которого были посланы два полка регулярной шведской армии. С Лифляндией шведы обращались как с вражеской территорией. Уже на этом этапе стало ясно, что предстоящая война была не по силам стране, и об этом пытался сказать королю граф Оксеншерна, об этом робко говорили и в окружении самого короля. Мир с Августом был для Швеции настоятельной и объективной необходимостью.

Карл XII предпочитал всего этого не замечать, а свои зимние «радости» в Лаисе время от времени перемежать военными действиями. Вновь испечённого генерал-майора Магнуса Стенбока с отрядом в 600 человек послали на восточный берег Чудского озера с задачей напасть на город Гдов, но, обнаружив там сильный отряд русских, генерал вернулся домой ни с чем. Больше повезло генерал-майору Якобу Спенсу, которому, согласно шведским историкам, со своей кавалерией удалось окружить лагерь русских в Печорах, сжечь его и перебить его обитателей. В качестве трофеев были взяты большие запасы амуниции и продовольствия. Карл XII выехал в инспекционную поездку вдоль русской границы и приказал усилить её дополнительными войсками и укреплениями.

Генерал Магнус Стенбок,
Художник Г.Э. Шрёдер.

Неудачный рейд Стенбока послужил поводом для злорадства других генералов Карла: граф К.М. Поссе в письме к брату в Швецию сообщил, что «...на этот раз Магнус деньги не получил». Основания для такого сарказма у коллег Стенбока были: генерал был жаден до денег и не гнушался ничем, включая московские деньги, деньги, выигранные в карты у Карла XII, лисьи шубы и прочую рухлядь, которые он регулярно продолжал слать любимой супруге Еве. Сквалыжничать и доносить обо всем этом королю было не принято, Карл этого не любил, поэтому шведы сплетничали и злословили по поводу друг друга потихоньку, в тесном кругу друзей и единомышленников.

Кстати, об офицерских нравах в шведской армии можно судить по следующему примеру. Подполковник Якоб Грундель, сводный брат фельдмаршала Грунделя-Хельмфельта, завёл в Истаде любовницу, которую он в беременном положении «устроил» замуж за какого-то гражданского чина. Гражданский чин, убедившись в том, что не является отцом ребёнка, затеял развод и пожаловался на женатого подполковника церковным органам и военным властям. Нравы в стране, а в армии в особенности, при Карле XII были строгими, король, как мы уже знаем, не терпел вокруг себя «аморальщины», и по делу Грунделя начали следствие. Ситуация осложнилась ещё и тем, что подполковник нагрубил своему начальнику — все тому же Магнусу Стенбоку, и против него завели ещё и дисциплинарное дело. Смертная казнь была неминуема, и покорителя женских сердец посадили под стражу. Впрочем, до казни дело не дошло, виновного перевели в другой полк, и он ещё долго воевал с королём в Польше и других местах.

Амурные дела, карточные игры и дружеские попойки в среде офицеров шведской армии были явлением вполне заурядным. Чем же ещё можно было заниматься во время долгих постоев?

Так проходила зима в Лаисе. Стали уже формироваться общества по интересам. К примеру, французский посол де Жискар «сколотил» дипломатический «кружок» и вращался в обществе О. Веллингка, А. Хорна, К.Г. Врангеля и графа К.Г. Пипера, заменившего теперь больного Т. Пулюса на внешнеполитическом поприще и сосредоточившего в своих руках фактически все управление Швецией, нашёптывая им старую песню про мир с Августом. М. Стенбок и К.Г. Реншёльд ни с кем в близкие отношения не вступали, осчастливленные обществом короля, и старательно играли роль добрых ангелов-хранителей, ограждая молодого Карла от дурного влияния. «Другие так и норовят его проглотить», — доверительно сообщал Стенбок супруге Еве, — «но надеюсь, Бог сохранит его».

Молитвы Магнуса Стенбока пока оказывались эффективными. Бог хранил короля для новых подвигов. Время «вина и роз» в Лаисе заканчивалось, из Швеции прибывали новые подкрепления для армии, в числе которых был Уппландский полк под командованием полковника Адаме Людвига Левенхаупта (Левенгаупта), и Карл XII уже нетерпеливо замечал, что «...пора что-нибудь предпринять». В необходимости «что-то предпринять» убеждала короля недавняя встреча Петра с Августом в Биржах. Его враги не успокоились и продолжали накапливать против него силы.

Генерал, граф Адам Людвиг Левенхаупт.

Григорьев Борис Николаевич