Глава вторая
ЮНОШЕСКИЕ ЗАБАВЫ

Со смертью отца молодой принц остался за старшего и в семье, и в государстве. Он и выглядел взрослым. К пятнадцати годам Карл вырос, окреп и превратился в молодого приятного юношу высокого (180 сантиметров) роста^[15]. Хрупкое телосложение он, по всей видимости, унаследовал от матери. Достаточно широкоплечий, он обладал маленькими ругами и ногами, а в поясе был так узок, что, как бы он ни переодевался на балах-маскарадах, его все равно все сразу узнавали — к его искреннему разочарованию. Лицо Карла было ещё слегка по-детски припухлым, а из-за нежной кожи он был скорее похож на девушку, от чего всячески старался избавиться с помощью «мужского» загара и загрубелой обветренности. В более зрелом возрасте ему это вполне удалось.

Примечание 15. Б. Лильегрен в своей работе указывает рост короля на 4 сантиметра меньше. Конец примечания.

Синие глаза — крупные и сверкающие; длинный и грубоватый нос с горбинкой; губы, особенно нижняя, типично «пфальцские», то есть полные; еле заметная родинка в левом углу рта; высокий, широкий лоб, красиво обрамлённый каштановыми — в отличие от отца и деда, которые были брюнетами, — слегка волнистыми волосами, дополняют портрет молодого Карла Густава. Его движения были быстрыми и решительными, походка стремительной, но капельку болтающейся, развинченной и как-то трогательно поникшей — может быть, из-за того, что он обычно держал руки за спиной. Лучше он чувствовал себя верхом на лошади, нежели на своих ногах. Утверждают, что никто красивее его в седле не сидел. Полуулыбка на губах, левая рука на эфесе шпаги — это во время беседы. Когда Карл сердился, то на щёках проступали красные пятна, а губы странно вытягивались, а сам он тоном, не вызывающим сомнений, повторял фразу: «Что вы говорите?». Выражение лица временами было таким простым, мягким и безмятежным, что многие, не знавшие короля, считали его глупым и недалёким.

Одним словом, это был хорошо сложенный и симпатичный юноша, к тому же необыкновенно образованный и развитый. Не случайно некие мамаши из некоторых европейских столиц положили на него глаз как на потенциального жениха для своих дочерей, и многие европейские дворы, как только шведский принц вошёл в «брачный» возраст, стали вносить его в список претендентов на брак с их принцессами и осаждать своими представлениями и знакомствами.

Но король был ещё так молод, и к управлению страной приступил Опекунский совет, состав которого определил по своему завещанию Карл XI. Старая королева-бабушка, пережившая мужа, сына (и чуть не пережившая внука), Хедвиг Элеонора вкупе с пятью избранными королевскими советниками на неопределённое время стала у кормила страны. В Опекунский совет вошли наиопытнейший и наиосторожнейший граф и президент канцелярии Бенгт Оксеншерна, гофмейстер Нильс Юлленстольпе, королевские советники Кристоффер Юлленшерна, Фабиан Вреде и Ларе Валленсгедт. Когда эти имена стали достоянием гласности, по стране пронесся недовольный ропот, особенно в отношении «бездарного К. Юлленшерны», которому поручили заниматься военными. По мнению многих, его место должен был занять фельдмаршал и признанный военный авторитет Э. Дальберг, генерал-губернатор Лифляндии. Но ропот недовольных в абсолютистской Швеции — это лёгкий ветерок, не замутивший воды глубокого озера.

Генерал-губернатор Лифляндии граф Эрик Дальберг.
Гравюра К.Г. Фритча.

И все повторилось, как с отцом: Карл тоже стал объектом опеки и тоже был вынужден, прежде чем сесть на трон, какое-то время ждать своего совершеннолетия. Какое, он и сам не знал, потому что этот возраст опекуны трактовали по-разному: кто говорил, что оно достигается в восемнадцать лет, а кто и — к двадцати пяти годам. Определяя состав Опекунского совета сразу после смерти своей супруги, Карл XI то ли забыл, то ли не успел уточнить, в каком все-таки возрасте должно считать сына созревшим для трона. Примечательно, что завещание о престолонаследии было подтверждено риксдагом вслепую, без знания его содержания. В конце правления Карла XI уже никто не смел задавать ему «глупых» вопросов.

Престарелая Хедвиг Элеонора имела в совете два голоса и при обсуждении государственных дел блокировалась всегда с Б. Оксеншерной. Некоторые историки утверждают, что в политическом и практическом смысле она почти никакой роли в совете не играла, что у неё были свои мелкие старческие интересы, не распространявшиеся далее матримониальных планов для своих внуков, и что до шведского государства у неё дела не было. Кажется, эти историки заблуждались, потому что королева-мать была ярой сторонницей голштинской партии, а Голштиния скоро стала играть большую роль в шведской политике^[16]. Во всем остальном она полагалась на графа Бенгта, а тот надеялся только на австрийского императора. Австрия была пафосом и смыслом жизни этого одряхлевшего столпа власти, в то время как Юлленстольпе и Вреде — для разнообразия или в пику графу Бенгту — были нацелены на союз с Францией, В этом окружении проявлялись сторонники и датской ориентации, но они были мало популярны в стране и сколь-нибудь значительной поддержкой у шведов не пользовались.

Примечание 16. Вольтер справедливо утверждал, что амбиции вдовствующей королевы Хедвиг Элеоноры, «...не соответствовавшие её слабеющим силам, поддерживали в ней надежду ещё долго наслаждаться властью», чтобы по мере возможностей отдалять внука от власти. Ему вторят и некоторые немецкие историки (О. Хайнтц), напоминающие о том, что королева-мать постоянно протежировала при дворе голштинской партии, а Ф. Оттов не забывает упомянуть о том, как Хедвиг Элеонора постоянно травила свою невестку. Карл XII как-то ненароком обмолвился, что именно бабка сжила со света его мать. Конец примечания.

К своим обязанностям опекуны приступили без всякого энтузиазма, ибо исторический опыт показал, что их положение было не совсем безопасным. Став взрослым, молодой принц может припомнить «дяденькам», как они его третировали, как исподтишка запускали руку в казну и раздавали прибыльные должности родственникам, как повышали на него голос и грубо пользовались семейным сервизом, — да мало ли что может вспомнить молодой король, обретя власть! Ведь вспомнил же в своё время Карл XI и разогнал по углам всех своих бывших регентов!

Чтобы как-то — хотя бы частично — обезопасить себя от этой участи, члены Опекунского совета с самого начала стали приглашать Карла XII присутствовать на своих заседаниях. Того упрашивать не пришлось, и он с удовольствием стал участвовать в соуправлении королевством. Почти по каждому обсуждаемому вопросу совет предусмотрительно запрашивал мнение молодого короля и аккуратно вносил это мнение в особый журнал: «Его Величество нашёл это предложение хорошим». И точка. Если понадобится, то они всегда могут сослаться на то, что сделано это было с согласия короля. Но король иногда упрямился и своего мнения высказывать не желал, как это, например, произошло при обсуждении предложения о присвоении Моритцу Веллингку генеральского звания. Тогда дежурный член совета, кряхтя и вздыхая, занёс в журнальчик такую запись: «Поскольку Его Величество не желает высказаться по этому вопросу, признано целесообразным оставить его и перейти к рассмотрению другого».

Да, у предыдущего Опекунского совета, действовавшего лет сорок тому назад, ретивости было куда больше. Тогда было их время, время аристократии, а теперь... Теперь, после редукции^[17] и введения абсолютистских принципов, возможности вельмож были существенно ограничены. Правили поэтому не спеша, спокойно, размеренно, стараясь во всем соблюдать согласие: вели текущие дела, не инициируя новых, понемногу интриговали при назначении того или иного посла, следили за ходом Рисвикского мирного конгресса, награждали орденами иностранных потентатов, то натягивали, то отпускали австрийские и французские вожжи, по-отечески ласкали герцога Голштинского и сурово хмурились на Эресунн, за которым находилась Дания; принимали меры по обеспечению едой голодающих после очередного неурожая, долго и дотошно разбирались с каким-то отставным капитаном Экерутом, предсказавшим в скором времени пожар в королевском дворце. Выяснив, что капитан был больной человек, совет на всякий случай приказал прислуге дворца поосторожнее обращаться с огнём.

Примечание 17. Редукция — изъятие помещичьих земель в пользу государства Конец примечания.

Впрочем, как справедливо указывает О. Хайнтц, Опекунский совет мог занести в свой актив много чего положительного: и Рисвикский мирный договор, в заключении которого Швеция сыграла активную, если не решающую роль, и оборонительные договоры с Австрией, Францией и морскими державами, после которых и авторитет Швеции в Европе, и её внешняя безопасность значительно укрепились... К моменту прихода к власти молодого короля внутреннее и международное положение страны было прочное, и Швеция могла спокойно смотреть в будущее.

На всей территории королевства, включая заморские провинции, слава богу, уже много лет подряд царили тишина и спокойствие. Правда, в Лифляндии взбунтовались возмущённые редукцией бароны во главе с каким-то Паткулем, но это все далеко и несерьёзно. Им надо только показать из Стокгольма кулак, и они быстро утихомирятся. Генерал-губернатор Эрик Дальберг с ними справится.

Вид на Стокгольмский дворец до пожара в 1697 году. Перестроен в последние годы жизни Карла XII. Гравюра. Конец XVII в

Но без происшествий все-таки не обошлось. 18 мая 1697 года королевский дворец сгорел, и от него остались одни стены — в точности, как предсказал капитан Ларе Экерут. Сам капитан, как выяснилось, к пожару никакого отношения не имел, равно как и безалаберные девушки-служанки. Скорее всего, во всем были виноваты пьяные мужики-лакеи. Расследование показало, что сам королевский брандмейстер Свен Линдберг устроил на чердаке уютный уголок, где проводил приятное время в обществе стаканчика водки и трубки с душистым табаком. От неё-то и возникло возгорание. Возможно, пожар можно было бы локализовать, если бы на месте оказались два его помощника. Но одного из них он как раз послал помогать своей супруге, а другой удалился на кухню поболтать с кухарками. Линдбергу грозила смертная казнь, но её заменили на солдатский строй с шпицрутенами. Этого наказания бедный брандмейстер не вынес и после приведения приговора в исполнение скончался.

Пожар в королевском дворце. Художник Ю.Ф. Хёккертс. 1862—1866.

Во время пожара сгорела и обрушилась башня с изображением трёх корон, символа королевства, и это посчитали дурным предзнаменованием. В суматохе едва вытащили гроб с телом почившего в Бозе короля, которого не успели ещё предать земле. Сгорел почти весь государственный архив, о чем до сих пор жалеют многие учёные и не только учёные люди. Кое-что, впрочем, благодаря К.М. Стюарту удалось спасти, потому что дотошный педагог использовал документы в качестве учебного пособия для молодого Карла и брал их к себе на дом. Остались целыми и архивы редукционной комиссии — как говорили в народе, они были насквозь пропитаны слезами.

Королевская семья осталась бездомной и ютилась во дворце в Карлберге, резиденции умершей матери Карла. В своё время ей принадлежали также временные апартаменты и в черте города — так называемый Врангелевский дворец на Риддархольм, который стал называться Королевским домом. Пожар в королевском замке сделал Карла популярным в народе. Как известно, он с завидным самообладанием и хладнокровием помогал спасать из дворца имущество и людей, и его с трудом вывели из замка, опасаясь, что он может погибнуть в огне. После же пожара пятнадцатилетний король вёл себя как обычно: он радовался лету, много ездил верхом, охотился, стрелял в цель и отлично освоил пистолетную стрельбу, принимал участие в занятиях своего полка.

Согласно рассказу Вольтера, который приводят многие другие биографы Карла, король в это время — не без подсказки отца — сблизился с толстяком Карлом Пипером, небогатым, энергичным, умным, честолюбивым дворянином, немцем по происхождению, занимавшим при дворе Карла XI второстепенный ранг статс-секретаря, но пользовавшимся у него особым доверием. Как-то король отправился с ним на смотр полков, и после поездки Карл якобы впал в некоторую задумчивость.

— Осмелюсь ли я спросить ваше величество, о чем вы так серьёзно задумались? — обратился к нему хитрец Пипер.

— Я думаю, что чувствую себя достойным командовать этими храбрецами, и не хочу, чтобы они получали приказы от женщин.

Проницательный придворный правильно истолковал намёк короля и передал его слова генералу Акселю Спарре, человеку горячему и решительному, также искавшему милость будущего короля. А. Спарре немедля начал переговоры с придворными партиями и за короткое время заручился поддержкой большинства влиятельных особ в пользу немедленного прекращения регентства и возведения Карла на престол. Задача генерала не входила в разряд сложных, сторонников до срочного вступления молодого короля в свои права было больше чем достаточно, потому что все дворяне почему-то связывали с ним надежды на отмену или частичное смягчение условий редукции.

Во всем остальном лето было ничем не примечательным — во всяком случае, для членов Опекунского совета, если не считать известий из Польши, где неожиданно скончался король Ян Собесский, и в стране началась заваруха с претендентами на трон, среди которых выделялись саксонский курфюрст Август II и французский принц Конти. То, что хитростью, подкупом и ловкостью на польский трон взобрался Август, в Швеции посчитали хорошим знаком: ведь через свою мать-датчанку, сестру матери Карла, саксонец приходился Карлу кузеном, и можно было надеяться на то, что между Польшей и Швецией теперь наступят мир и согласие. Участие русских денег в выдвижении Августа, судя по всему, прошло мимо ушей и глаз Опекунского совета или не очень взволновало его.

Курфюрст Саксонии и король Польши Август II.

«Не полагайся на князей», — говорит шведская пословица. Теперь эту народную мудрость можно было бы дополнить следующей фразой: «Не полагайся на князей, которые приходятся тебе кузенами». Но для Опекунского совета намного важнее были не польские дела, а более насущная и прозаичная задача — предание земле тела преставившегося Карла XI. Для похорон короля нужно было созывать риксдаг, и он был созван. Представители всех сословий Швеции собрались в ноябре и выслушали проповедь епископа Свебилиуса: «Как мы были послушны Моисею, так послушны хотим мы быть и тебе; один Господь Бог с тобой, как он был один с Моисеем». Не исключено, однако, что кто-нибудь из пострадавших при редукции прочитал про себя и другую молитву: «Да будет благословенна память великого эконома государства Карла XI, лишившего меня... имений. Не дай Бог, чтобы он воскрес в Судный день среди святых, ибо тогда он, вместо белоснежных шёлковых одеяний и обещанных пальмовых ветвей, выдаст нам грубую мешковину и ветки можжевельника. Он самого Господа Бога заставит думать об экономии».

Завершив церемонию прощания с Карлом XI, риксдаг удалился для обсуждения государственных дел по сословным секциям. В понедельник рано утром 19 ноября рыцарство и дворянство собрались на свой «форум», на котором лантмаршал дворянской секции Нильс Грипенхъельм, а также Аксель Левенхаупт (Левенгаупт) и Ахсель Спарре неожиданно поставили на повестку вопрос о совершеннолетии Карла XII.

Многие аристократы из профранцузской партии в надежде получить какие-нибудь облегчения или компенсации от редукции поддержали графа и стали выкрикивать призывы в пользу этого предложения. Против поднял голос лишь помощник учителя Карла барон Г. Крунхъельм, призвавший присутствующих не торопиться с этим делом, но его голос потонул в общем гвалте и угрозах «вышвырнуть из окна».

Густав Крунхъельм, камергер, в прошлом учитель Карла XII.

Перекричав всех остальных, дворянская секция настояла на том, чтобы о их решении был поставлен в известность молодой принц. Карл благосклонно выслушал представление Нильса Грипенхъельма и заявил, что предложение следовало обсудить с Опекунским советом. Уже в 11 часов совет собрался на совещание со специально избранным дворянским комитетом, куда, между прочим, вошли 78 человек, среди которых были генералы К.Г. Реншёльд, А. Спарре и О. Веллингк. Королева-мать попыталась было удалиться, но её попросили остаться вместе с остальными членами Опекунского правительства.

Фельдмаршал граф Карл Густав Реншёльд.

Совет выслушал дворян и попросил их удалиться в соседнее помещение, а сам приступил к обсуждению. Б. Оксеншерна многозначительно произнёс: «Выслушанное нами предложение коротко, но материя богатая и весомая». Ю.Г. Стенбок глубокомысленно заметил, что «все существенное — лаконично. Отрадно чувствовать такую горячую любовь к королю у его подданных». Граф Ф. Вреде напомнил всем, что неплохо бы было спросить мнение самого его величества, и все охотно согласились с ним. Совет во главе с Б. Оксеншерной пошёл к Карлу, проинформировал его о том, что произошло, и выразил надежду на милостивое его согласие с предложением дворян. Карл поблагодарил всех и ответил, что не собирается уходить от ответственности, после чего все члены совета и королева-мать взяли молодого короля за руки и пожелали ему счастья.

В 15:00 собрали представителей трёх остальных сословий — церкви, купечества и крестьянства, лантмаршал объявил им об инициативе дворянства и рыцарства, поддержанной Опекунским советом и самим королём, и попросил их высказаться. Выступил «спикер» духовенства и заявил, что такое неожиданное и важное предложение необходимо обсудить со своими коллегами, в то время как представители купечества и крестьянства встретили новость аплодисментами. Вопрос поставили на голосование, духовенство оказалось в меньшинстве, и вопрос был решён окончательно и бесповоротно.

Король умер, да здравствует король!

Риксдаг снарядил к королю депутацию, чтобы сообщить ему о своём решении. Внушающий доверие свидетель утверждал, что все это время Карл находился в своей спальне и молился. Карл XII сказал депутатам, что он готов возложить на свои «хрупкие плечи» бремя правления, но не раньше, чем закончатся похороны отца. Похороны состоялись 5 декабря 1697 года, а три дня спустя Опекунское правительство сложило с себя полномочия. На заключительной сессии риксдага граф Бенгт Оксеншерна произнёс красивую трогательную речь, после которой Карл XII был объявлен совершеннолетним и правящим королём Швеции.

Это был первый и последний риксдаг, с которым имел дело Карл XII. Шведские историки Т.Т. Хейер и Г. Юнассон пишут, что произведённый государственный переворот был делом рук самого молодого короля. Р. Хэттон считает, что на самом деле Карл оказался всего лишь инструментом в руках влиятельных заговорщиков Валленстедта, Вреде, Юлленстольпе и Юлленшерны, которые рассчитывали на то, что аристократия снова сможет разделить с королём бремя власти, как это было до Карла XI.

Как бы то ни было, но дворянская партия, как мы увидим, жестоко просчиталась.

Итак, 10 декабря король взял в руки бразды правления, а 25 декабря он короновался. Карл XII был первым шведским коронованным королём, обладающим абсолютной властью, а потому было решено изменить и форму и содержание самой коронации. Вопреки традиции народ присягал не после коронации короля, а накануне её. Дворянство вместе с представителями от других сословий в сильную метель вынуждено было пять часов стоять перед Королевским домом и по очереди давать клятву. Церемонию коронации лишили и такого формального пункта, как принесение королём клятвы на верность своему народу. Этого, по мнению Карла XII, не требовалось, потому что он был рождён для того, чтобы править единовластно и неограниченно. Все короли короновались в Упсале, а новый король перенёс церемонию в Стокгольм.

В 8 часов утра Карл вышел из Королевского дома.

В соответствии с изменениями королевские советники не ехали верхом на конях за королём, а шли пешком. К тому же они, как простые лакеи, должны были прислуживать королю за торжественным обедом. Абсолютизм нового короля должен был проявиться наглядно, весомо и солидно.

Коронация была торжественной, великолепной и богатой, как того и требовал случай. По существу коронации как таковой не было вообще, а было лишь помазание, потому что корону Карл XII надел на себя загодя на пути к церкви, тем самым подчёркивая, что он получил власть не от верховного представителя церкви, а от самого Бога. Церемония помазания, по мнению короля, была также лишней, но он согласился на неё только ради своих подданных и по настоянию бабки.

Торжества по случаю коронации Карла XII 13 декабря 1697 года.
Художник Н. Тессин Младший.

Эта самокоронация и ряд неприятных накладок в ходе церемонии стали причиной суеверного страха не только у простых крестьян и ремесленников, но и у просвещённых дворян. Когда король взбирался на коня, корона свалилась с головы. Само по себе все это было объяснимо: во-первых, корона плохо по своим размерам подходила к голове короновавшегося, во-вторых, он был скован в своих движениях, потому что поверх траурного костюма на нем был широкий горностаевый, пурпурного цвета плащ, который сзади несли Стюарт и Крунхъельм; в правой руке Карл держал скипетр, а в левой — уздечку; в-третьих, волнение...

Но многие посчитали это дурным знаком.

В день коронации мягкими хлопьями шёл снег. Церемонию открыл гофмаршал Бенгт Росенхане со своими герольдами, литаврами и трубами. За ним в черных одеждах, но без плащей и мантий шествовали рыцари и дворяне по три человека в ряд и строго по рангу: впереди — менее, сзади — более знатные. Потом под шум-гром литавр и тромбонов шёл маршал граф Юхан Стенбок со своим штабом, а за ними — высокопоставленные чины. Торжественные, как норны^[18], они несли государственные символы и регалии; среди них выделялись генерал-адмирал Ханс Вахтмейстер, нёсший ключ, верховный правитель Кристоффер Юлленшерна — яблоко, и граф Бенгг Оксеншерна с мечом (скипетр и корона, как мы уже знаем, были у короля). Потом, наконец, верхом на рыжем коне, подкованном серебряными подковами, ехал Карл XII. Справа от него шли полковники лейб-гвардейских частей, слева — гофшталмейстер Густав Хорд. Сзади короля несли государственный флаг, потом вели резервного коня его королевского величества, на котором он должен был отъезжать после помазания из церкви. Процессию замыкали королевские пажи, драбанты. Подданные стояли по сторонам улицы и восторженно приветствовали короля.

Примечание 18. Норна — богиня судьбы в скандинавской мифологии. Конец примечания.

Путь от Королевского дома до Большой церкви был коротким.

Епископ Хакин Спегель встретил Карла у входа в церковь и в присутствии представителей риксдага и приглашённой знати произнёс проповедь; хор пропел псалом, король, отложив в сторону скипетр и корону, опустился на колени и произнёс молитву. Потом началась церемония миропомазания, которую проводил архиепископ Упсальский Улоф Свебелиус. Архиепископ помазал королю лоб и запястья, после чего Карл сам снова водрузил корону на голову. После помазания он занял своё место на троне, снаружи донеслись раскаты пушечных залпов — для торжественного салюта собрали 300 пушек. Затем последовали пение псалмов и новый салют; к пушечным залпам добавился треск мушкетных выстрелов драбантов короля. Церемония закончилась традиционно — церковным благословением и органной музыкой. Вдовствующая королева и другие члены королевской семьи покинули церковь первыми, они отправились на Риддархольм во дворец к Б. Оксеншерне, чтобы наблюдать оттуда возвращение процессии к Королевскому дому. Во время выхода короля произошло второе страшное происшествие: рог для помазания выпал из рук дряхлого Свебелиуса, и миро разлилось на пол. А поскольку в церемонии коронации была опущена клятва монарха, то все это вместе (вспомним свалившуюся с головы корону!) взбудоражило подданных сильно, надолго и всерьёз. Слишком уж много для одной церемонии накладок! Нет, добра от этого правления ждать не приходится, думали и тихонько шептали друг другу многие шведы. Именно об этом будет говорить в своих разоблачительных проповедях пастор из Муры, что в Далекарлийской провинции, Якоб Буэтиус.

Спустя семь часов (то есть около 15:00) Карл XII сошёл с коня и вернулся в свою резиденцию. На площади перед мостом Мункбрун городским жителям было приготовлено угощение с вином, водкой, поджаренными рябчиками и крутящимися на вертелах тушами быков. Торжественный обед для Карла и приглашённых начался вечером. Король отдал скипетр Кристофферу Юлленшерне, тот передал яблоко X. Вахтмейстеру, а тот, в свою очередь, передал ключ Ф. Вреде. Торжественно внесли тазик с водой, кружку и полотенце. Король вымыл руки и сел за стол. После молитвы король приступил к еде. Виночерпием служил граф Н. Бъельке, прочие члены Госсовета подносили королю всякие изысканные блюда, в то время как Карл Юлленшерна разрезал пищу на куски и клал её на тарелку Карлу. Пока король трапезничал, все без исключения должны были стоять. Откушав, король снова помыл руки, взял с собой скипетр и корону и удалился. Только теперь все приглашённые могли приступить к еде — по очереди, согласно чину и рангу: сначала еду подали королеве-бабушке и другим членам королевской семьи, потом некоторым знатным дамам, затем членам Госсовета и т.д.

Всю ночь в столице и по всей стране проходили торжественные богослужения, обеды и церемонии. Так пятнадцатилетий мальчик стал неограниченным монархом обширной шведской империи. Он будет править двадцать один год и один день, следуя во всем заветам своего отца. Утверждают, что, умирая, отец оставил сыну письмо, о содержании которого никто, кроме одного придворного по имени Валленстедт, писавшего письмо под диктовку Карла XI, не знал. Предположив, что отец давал сыну советы о том, как управлять страной, мы не ошибёмся, если скажем, что рекомендации эти были сформулированы в духе правления самого Карла XI: править твёрдой рукой, не давать никому поблажки, держать под контролем аристократов, ценить людей по заслугам, а не по происхождению, быть экономным в расходовании государственных средств. Как мы увидим, Карл XII в основном придерживался заветов отца и почти ни в чем не отклонялся от его политического курса — за исключением, может быть, пункта о расходовании казённых средств. (Этим недостатком, к сожалению, часто страдают дети великих экономов и собирателей).

Как же так получилось, спрашивает шведский историк Ф.Ф. Карлссон, что такой важный вопрос, как возведение пятнадцатилетнего принца на шведский трон произошло столь скоропалительно и необдуманно? В истории Швеции такие прецеденты уже имели место быть и до Карла: Густав II Адольф вступил на трон в возрасте семнадцати лет, правда, он уже имел опыт самостоятельного ведения войны; Карл XI тоже взял бразды правления в семнадцатилетнем возрасте, но образ его правления был установлен законом, правительство продолжало работать, как работало, и прошло несколько лет, прежде чем он стал править единолично. С Карлом XII получилось совсем иначе: неопытный в государственных делах и неискушённый в жизни юнец, устранив от кормила власти всех старых советников, сам взялся управлять таким огромным и сложным государством!

Главную роль в этом, отвечает историк, сыграло шведское дворянство, изнурённое в эпоху Карла XI непомерным бременем редукции и воспылавшее необоснованными надеждами на то, что юный король дарует им льготы и облегчения. Многие люди из этого сословия были недовольны составом и образом действия шведского правительства, третировавшего дворян без всякого снисхождения к их происхождению и заслугам. Сыграло свою роль и отсутствие единства в правящем Опекунском совете, раздираемом закулисными противоречиями между проавстрийской (проголштинской) партией и сторонниками профранцузской (продатской) линии. Конечно, в шведской государственной верхушке были сомневающиеся люди, но они молчали, привыкшие долгие годы не поднимать голоса перед абсолютной властью. В общем, дворяне хотели как лучше, а получилось... «Бесспорно одно», — пишет Карлссон, — «за то, что случилось в правление Карла XII, не один он несёт ответственность».

Надежды дворян на смягчение или отмену редукции не оправдались. Они были сильно разочарованы тем, что никаких подходов к этим желанным для них переменам молодой король не предпринимал. Более того: редукционная комиссия заработала с ещё большим усердием, нежели прежде. Обеспокоенные аристократы послали к Карлу XII своего представителя генерала Отто фон Веллингка с наказом напомнить ему о своих желаниях и о том большом вкладе, который дворянство в своё время внесло в победу над датчанами в битве при Лунде. Карл XII лаконично ответил Веллингку, что конечно же он не оставит дворян своими милостями, если они будут так же верны ему, как они были верны его отцу. И все. После этого дворянство и аристократия, сорвавшие голоса на риксдаге в пользу досрочного возведения принца Карла на престол и питавшие несбыточные надежды на то, что новый король введёт в отношении них какие-то послабления, умолкли на двадцать один год и один день, чтобы больше никогда «не возникать».

Молодой король взялся за управление страной горячо. Английский посол в Стокгольме Робинсон докладывал в Лондон: «Король уже приступил к ознакомлению с делами и даче приказаний с усердием и прилежанием, пример которых подавал его отец. Каждое утро он встаёт в 5 часов и работает большую часть дня; так что если он... не повредит своё здоровье и не изменит благорасположение, то наличествует перспектива вполне счастливого правления».

Уже на другой день после объявления его совершеннолетним Карл XII послал указание в законодательную комиссию с повелением ускорить работу по совершенствованию государственного законодательства. Не разъехавшимся ещё с риксдага епископам он порекомендовал приступить к переводу на шведский язык Библии. Третье письмо, в камер-коллегию, касалось распространения на всю страну, в первую очередь на Сконскую провинцию, новой системы военной мобилизации — детища короля Карла XI, благодаря которому была проведена коренная реформа шведской армии, ставшей после этого самой сильной и эффективной армией в Европе. Четвёртое и пятое указания короля в ту же камер-коллегию касались некоторых мер по развитию балтийских провинций, торговли и оказания помощи голодающим в Норрландской провинции и на территории Финляндии. Все эти шаги и меры, несмотря на свою, казалось бы, разрозненность и нестройность, были вполне своевременны и полезны. Все они были направлены на дальнейшее укрепление шведской государственности и однозначно показывали, в каком направлении будет развиваться политика нового короля.

О том, что король к шуткам не был расположен, свидетельствуют два эпизода, совпавшие по времени с первыми же днями его правления. В первом из них речь идёт об уже упоминавшемся нами священнике из Муры (Далекарлийская провинция) Якобе Буэтиусе, который осмелился подвергнуть сомнению целесообразность признания Карла совершеннолетним. Буэтиуса арестовали, привезли в Стокгольм, приговорили к смерти, которую заменили тюрьмой, и отправили его отбывать заключение в Нотебургскую крепость на Неве, из которой он вышел лишь в 1710 году, когда цитадель уже принадлежала русским и была переименована в Шлиссельбург. Второй случай тоже был довольно знаменательным и произошёл с фельдмаршалом и померанским генерал-губернатором Нильсом Бъельке — тем самым, который был шведским послом ещё при царе Алексее Михайловиче Тишайшем и которого царь посадил в тюрьму, как только объявил шведам войну в Ливонии. За должностные преступления, выразившиеся в критике стокгольмского двора и в слишком активной самостоятельной политике (чеканке денег и в некоторых других непозволительных «вольностях»), расшалившегося при попустительстве Опекунского совета семидесятитрёхлетнего померанского правителя Бъельке обвинили в государственной измене и нарушении присяги королю. Ему, как фальшивомонетчику, полагалась смертная казнь, но казнить его король не стал, а помиловал, однако после помилования приказал сидеть безвыездно в своём родовом имении.

Впрочем, Карл не был кровожадным и старался придерживаться рамок закона, особенно когда дело касалось гражданских лиц, но в делах военных, воинской дисциплины и соблюдения морали он был крут и непреклонен, как и отец.

В то же время, когда окружной суд Дерпта запросил у короля разрешение на применение пыток в процессе дознания, король отклонил это ходатайство самым категорическим образом. «В темных делах лучше освободить виновного, чем наказать невинного», — заявил он юристам и судейским чиновникам^[19]. Правда, он не уточнил, как можно отличить тёмное дело от бесспорного, но ясно, что Карл XII в это время проявлял живой интерес к юстиции. Основным руководством для вынесения решений для Карла являлись Новый Завет и Пятикнижие Моисея.

Примечание 19. Карл XII не всегда был последователен в применении этого правила, известны случаи, когда он распоряжался о наказании, исходя из прямо противоположного посыла. Достаточно упомянуть о казнях антишведски настроенных поляков в Варшаве, о казни в 1707 году совершенно невинного О.А. Пайкуля (не пугать с Й.Р. Паткулем!) и др. Конец примечания.

Как-то на Госсовете рассматривалось дело о прелюбодеянии солдата Юхана Шредера, который, будучи женатым, завёл себе на стороне любовницу — страшный грех и серьёзное преступление в тогдашней Швеции. Карл XII потребовал для него смертной казни. Президент надворного суда Г. Фалькенберг пытался доказать королю, что данное преступление смертной казни не заслуживает ни по законам Швеции, ни по законам других христианских стран, но король был непреклонен и настоял на своём. А с другой стороны, Карл проявил снисходительность к кавалерийскому офицеру К.X. Хорду, пытавшемуся незаконным способом оформить брак с крестьянской дочерью. Поскольку родители Хорда не давали на этот неравный брак благословения, а церковь без этого брак не венчала, Хорд попросил обвенчать его с невестой одного драгуна. По всем законам Хорду и его невесте угрожала смертная казнь, но король встал на сторону обвиняемых на том основании, что церковь «не должна была отказывать им в обряде венчания». К. Пипер пытался «втолковать» Карлу, что родители жениха имели право на то, чтобы их сын нашёл себе более достойную жену, но тот возразил, что Хорд «был самостоятельным человеком, и родители не имели права мешать ему в выборе той невесты, которую он хотел». Карл XII встал на сторону любви, а наказание понёс драгун, взявшийся за не своё дело: его на четырнадцать дней посадили в тюрьму на хлеб и воду. Ещё один показательный пример: Государственный совет пытался освободить капрала Уседома от наказания шпицрутенами на том основании, что он был дворянином, но король Карл возразил, что перед законом все равны — и дворяне и недворяне, и оставил приговор в силе.

Григорьев Борис Николаевич