Комсомолец

Золотов Юрий Александрович
Академик РАН

 

В комсомол принимали с четырнадцати лет. Почему-то Борька решил, что может вступить и раньше; наверное, его подтолкнул отец, член партии, а может быть, и даже скорее всего, Борька сам был очень уж сознательным. Во всяком случае лет с двенадцати он читал газеты, а в тринадцать послал в «Московский комсомолец» своё ужасное по качеству, но весьма патриотичное стихотворение.

Так или иначе, но в январе сорок пятого года Борька поехал в райком комсомола. Отец, директор местной МТС, распорядился дать лошадь, запряжённую в сани-розвальни с кучером. Предстояло проехать до райцентра восемнадцать километров, мороз был настоящий, Борька завернулся в тулуп; при длительной зимней поездке тулуп был вещью необходимой. Добрались они благополучно, кучер остался с лошадью, Борис пошёл в райком. На нём было какое-то старенькое пальтишко, шапка и валенки.

Шло заседание, Борьку позвали, он вошёл и присел. Председатель посмотрел на него, на заседающих и произнёс слова, которые запечатлелись в Борькиной памяти навечно:

– Во-первых, нужно встать. А во-вторых, шапку снять.

Как иногда говорит теперь недовольная какими-то манерами жена Бориса, деревня она и есть деревня. Правда, в деревне Борька вовсе не считался своим, семья его приехала в эти места в ноябре сорок второго, отца послали восстанавливать после оккупации МТС, среди мальчишек Борька всё-таки был пришлым, городским. Раньше-то семья их жила в небольшом городке-райцентре.

Вернёмся, однако, к заседанию райкома комсомола в тот морозный и довольно сумрачный январский день. Шла ещё война, на фронте гибли люди, тяжко, впроголодь работали в тылу. Хотя Борька впёрся на заседание в шапке и не вышел возрастом, его в комсомол приняли, и он вернулся в свою деревню Никольское с комсомольским билетом и со значком.

Других комсомольцев в деревне не было, там вообще было мало молодёжи, тем более что и в деревушке-то было всего восемнадцать дворов. Но и до этих дворов девятого мая докатилась весть, что война кончилась. Радость была общая, радость была неподдельная, все приоделись, вышли на единственную деревенскую улицу. На Борьке был какой-то чистенький, хотя и залатанный пиджачок, и он прикрепил на нём – в первый раз – свой комсомольский значок.

Через какое-то время на улице, оживлённой праздничной толкотней, к Борису подошёл один из деревенских подростков, Толян, и увидел значок. Надо сказать, что Борькино членство в комсомоле у большинства ребят не вызвало позитивных эмоций; трудно сказать почему. Вступление в комсомол как-то обособляло Борьку от деревенских школьников.

Парень поглядел на значок и крикнул стоящим в отдалении мальчишкам:

– Гляди-ка, комсомолец!

И этот поганый Толян сделал неожиданное и немыслимое: он плюнул на значок.

Решительным, тем более задиристым или драчливым, Борька вовсе не был; скорее, наоборот, мог стерпеть, проглотить, на активное сопротивление духу не хватало.

Но день победы. Праздник. Борька при параде. И тут – этот плевок.

По-видимому, Борька вдарил крепко. По крайней мере у Толяна не возникло желания продолжить драку. Да и зрители как-то стушевались.

К Борькиной матери потом приходила мать Толяна разбираться, но всё в конце концов обошлось.