Эпилог
После Лютцена ослабленное войско Валленштейна отступило в Богемию, оставив Германию на произвол шведов. Диктатор щедро возблагодарил Пикколомини, вручив ему 10 000 риксдалеров, а также оставил солидную пенсию вдове Паппенхейма. Католики повсюду считали Лютцен своей победой – такое большое значение они уделяли смерти шведского короля.
Со смертью Густава II Адольфа, пишет шведский историк Р. Нурдлюнд, участие Швеции в Тридцатилетней войне пошло на спад. Все тяжести военных действий перевалились на плечи германских лютеранских княжеств и на Францию с Голландией. Знаменитая Лютценская армия в Саксонии была расформирована, а её части были передислоцированы в другие районы Германии. Юг Германии практически оставлялся на произвол событий. Целостный стратегический подход к германской проблеме исчез вместе с королём Густавом. Несколько театров военных действий существовали сами собой, не связанные единым стратегическим планом. «Военное дело, предпринятой Густавом Аодльфом, не было докончено, и по его смерти распалось на части», – писал К. фон Клаузевиц. Канцлер Аксель Оксеншерна, который обязался проводить в жизнь все планы погибшего короля, уход Швеции из войны тщательно скрывал от противников и союзников, утверждая везде, что Швеция остаётся верной своим обязательствам.
Но война продолжалась, продолжалась с переменным успехом и для шведов, и для всех остальных её участников. Она не только прокармливала себя сама, но становилась бесконтрольной. Война стала управлять людьми и государствами. Генералы, офицеры и солдаты уже не могли себе представить мирной жизни – они её страшились, потому что не были уверены в средствах своего будущего существования. Генералитет, старшие офицеры, купечество нажили на ней колоссальные состояния и в мире отнюдь не были заинтересованы. Дипломатические переговоры о мире длились несколько лет, пока он 14 октября 1648 года не был подписан в Вестфалии.
В 1644-45 гг. Швеция более-менее успешно опять повоевала с Данией, но главной её заботой стало получение денежной и территориальной компенсации за жертвы, понесенные в ходе войны. Швеция считала себя вправе считать себя вознаграждённой территорией Померании, а потому стягивала туда все свои войска, устраивала там гарнизоны и собирала контрибуцию с населения. Тезис об ассекурации – гарантии безопасности Европы за счёт новой организации германско-римской империи в виде союза протестантских государств с общим управлением и единой армией, не был принят шведскими союзниками, и уже в 1632 году его пришлось оставить.
Впрочем, надежды шведской военщины и аристократии в целом оправдались: Вестфальский мир закрепил за Швецией территории Померании, Висмар и Бремен/Верден и гарантировал получение с побеждённых Габсбургов огромной контрибуции в размере 5 млн. риксдалеров. Для истощённых войной немецких княжеств сумма была непомерная, и шведские эмиссары чуть ли не в течение последующих 10 лет разъезжали по Германии и буквально «выколачивали» причитающиеся им деньги. Швеция стала мировой державой, Стокгольм наряду с Парижем, Амстердамом, Лондоном и Мадридом стал важным политическим центром.
…Когда весть о смерти мужа дошла до Марии Элеоноры, она была в Эрфурте. Накануне она отправила письмо канцлеру Оксеншерне, в котором благодарила его за верную и честную службу её мужу и королю. Не сделала ли она это по просьбе короля, желавшего смягчить отношения канцлера с женой после сцены во Франкфурте? Или она сделала это по собственному почину? Как бы то ни было, а места для королевы-вдовы в новой форме правления канцлер Оксеншерна не нашёл, он устранил её от трона полностью. И лишил её права воспитывать дочь Кристину. Н. Анлунд считает, что Оксеншерна здесь не причём – он только следовал завещанию Густава Адольфа. Всё остальное – фантазия, как, к примеру, теория о том, что король Швеции вторгся в Германию, чтобы распространить там гегемонию на медные деньги.
Накануне Лютцена, как мы уже упоминали выше, король Густав имел длительную и доверительную беседу со своим канцлером, одной из тем которой была и malum domesticum87. Будущее королевского дома страшило его. Он хотел, чтобы в случае его смерти Госсовет назначил для вдовы – в буквальном выражении «несчастной женщины» – опекуна. А. Оксеншерна рассказывал, что король целый час просил его дать клятвенное заверение по этому поводу. Канцлер якобы дал личное обещание, но от клятвы отказался – слишком щекотливым было это поручение. Ведь король хотел, чтобы Мария Элеонора не имела никакого влияния на управление страной88. Именно это обстоятельство, по всей видимости, привело к тому, что король так и не распорядился официально и письменно о форме правления после его смерти – он до последнего момента избегал столкновения с супругой.
Примечание 87. Беда семейная (лат.) Конец примечания.
Примечание 88. Эту версию подтверждал в 1636 г. в своих воспоминаниях и Класс Флеминг. Конец примечания.
Мало сказать, что Мария Элеонора была безутешна – она была на грани умопомешательства. Экзальтированная любовь, которую она питала к супругу при жизни, превратилась в не менее экзальтированную печаль и скорбь. Подданные её не понимали, презирали и смеялись над её причудами, а она стала их всех ненавидеть. Оскорблённая отстранением от трона и воспитания дочери, принцессы Кристины, Мария Элеонора решилась на отчаянный шаг: тайно бежать из ненавистной Швеции, куда глаза глядят. Первой страной, приютившей психически неуравновешенную вдову, была Дания, откуда она хотела сразу переехать в Бранденбург, но брат её, курфюрст Георг Вильгельм, принять её отказался. Год спустя она всё-таки переехала в Германию, Георг Вильгельм умер, и её приютил уже новый курфюрст – племянник Фридрих Вильгельм, намеченный когда-то в женихи принцессе Кристине. Придворные и Госсовет Швеции были возмущены до глубины души этим шагом королевы-вдовы, канцлер Оксеншерна лишил её апанажа, и Мария-Элеонора какое-то время испытывала материальные трудности.
В конце концов, ей надоело и в Германии, и через семь лет она снова затосковала по Швеции. Встречали её на правительственном уровне, торжественно, и сам канцлер Оксеншерна приложился к её ручке. Её простили, обласкали и положили солидную сумму на проживание. Дочь, королева Кристина, оставалась ей совершенно чужой – впрочем, как и ко всему своему народу. Она-то и нанесла матери решающий удар – в самое сердце. Недаром отец, когда к нему принесли новорожденную, сказал:
– Она вырастет хитрой, ибо всех нас обманула.
Подпав под влияние французских вольнодумцев и пропаганду иезуитов, образованная, но взбалмошная королева решила поменять веру и принять католичество! Всполошился весь двор, Госсовет в отчаянии обратился к матери с просьбой повлиять на дочь, чтобы та отказалась от своего пагубного намерения. Со страхом в груди, с трясущимися руками и подгибающими ногами королева-мать подходила к дверям, за которыми её ждала холодная и настороженная королева-дочь…
Беседа между ними длилась довольно долго, в конце концов, дочь ответила решительным «нет» и попросила мать не вмешиваться в её жизнь. Из приступа истерии Мария-Элеонора с трудом вышла лишь через пять часов. Её увезли в Нючёпингский дворец, и больше её никто в Стокгольме никогда не видел.
После отречения от престола в 1654 году Кристина, прежде чем уехать в Рим, навестила мать. Они беседовали вечер и всю ночь, а наутро отщепенка со слезами на глазах вышла из комнаты матери и уехала. О чём они говорили, можно было только догадываться. Скоро из Италии пришло сообщение о принятии ею католической веры. Мария Элеонора прожила после этого недолго. Под конец жизни она помирилась с Оксеншерной и состояла с ним в дружеской переписке.
Судьба любит иронизировать.
Густава II Адольф Великий положил жизнь за выживание лютеранской религии в Германии и на сокрушение католической контрреформации, а католичество нанесло ему самый неожиданный удар, отняв у него единственную дочь и наследницу престола…
Но об этом мы расскажем в следующей нашей книге89.
Примечание 89. См. книгу «Королева Кристина», «Молодая гвардия», 2012 г. Конец примечания.