Глава четырнадцатая
Баварский гамбит (продолжение)
Йохан Георг, курфюрст Саксонии колебался вместе с ветром74. На съезде лютеранских князей в Торгау он предложил добиваться сепаратного мира с императором Фердинандом без участия в нём Швеции. К таким поползновениям Дрезден попытался склонить и Бранденбург, но шурин Георг Вильгельм проявил твёрдость и приверженность к союзу со Швецией. В отношении «сатисфакции», в отличие от Бранденбурга, выразившего готовность наградить Швецию за все «труды» архиепископством Бремен, Саксония высказывалась в самых туманных выражениях, склоняясь «отделаться» небольшой денежной подачкой, которую можно было бы собрать в Германии «с миру по нитке». В центре всех этих планов и интриг, как всегда, находился генерал фон Арнхейм. Для удержания Саксонии в орбите антиимператорского союза Густав Адольф направил в Дрезден своего представителя графа Филиппа Рейнхарда фон Сольмса, а сам вышел походом на верхний Пфальц, чтобы попытаться разжечь там крестьянское восстание против императора Фердинанда и отвлечь туда часть имперских войск от Саксонии.
Примечание 74. По всей видимости, ненадёжность и изменчивость была в крови саксонских князей. Семьдесят лет спустя такую же головную боль для Петра I, как Йохан Георг для Густава Адольфа, будет доставлять его потомок курфюрст Август II Сильный. Конец примечания.
Графа Сольмса встретили в Дрездене с большой настороженностью. Йохан Георг долго мучился, рассказать ли ему о переговорах Арнхейма с Валленштейном или подождать. Пока он колебался, дело вскрылось совершенно с другого конца. Не все в Саксонии были сторонниками своего курфюрста, нашёлся полковник по имени Хофкирх, которому удалось заполучить переписку Арнхейма с полковником имперских войск и нашим старым знакомым Спарре, и который ввёл в курс этих контактов графа Сольмса. Валленштейн через своего представителя не только не скрывал, но настойчиво подчёркивал саксонскому курфюрсту, что мир с Фердинандом будет носить антишведский характер. Граф Сольмс встретился с курфюрстом и потребовал от него прекращения всех контактов с неприятелем. Чтобы дезавуировать свою предательскую деятельность, Йохану Георгу пришлось употребить всё лицемерие и обходительность, но и Сольмсу, и Густаву Адольфу было ясно, что на этом инцидент исчерпан не будет, и что впереди их ждут новые дрезденские «сюрпризы». И не ошиблись: в середине мая полковник Спарре свои контакты с Арнхеймом возобновил снова.
Поскольку вмешательство Сольмса заставило саксонского курфюрста «колебнуться» в другую сторону, Валленштейн теперь отложил дипломатию в сторону и решил воздействовать на саксонца силой оружия. Фридландский герцог пошёл на Прагу и одним ударом захватил богемскую столицу. Саксонская армия поспешила очистить всю Чехию. Как ни странно, этот шаг не достиг своей цели, и трусливый Йохан Георг по неведомым никому причинам (скорее всего, опасаясь мести Густава Адольфа) решил пока со Швецией не рвать. Разъяренный Арнхейм, надававший авансы Валленштейну, потребовал своей отставки.
Густав Адольф мягко напомнил курфюрсту, что если уж он будет вести с Валленштейном переговоры о мире, то необходимо учитывать интересы всех лютеран, включая Швецию, а не только одной Саксонии. Король предложил «союзнику» перебросить большую часть своей 26-тысячной армии из Силезии непосредственно в Саксонию – именно здесь намечались решительные события, но генерал Арнхейм вместе с Йоханом Георгом явно саботировали это указание своего главнокомандующего, каковым по договору с Саксонией был король Швеции. Видя такую неустойчивость в умах саксонской верхушки, король решил пока остаться там, где был, потому что подвергать свою малочисленную армию опасности удара в спину он не желал.
Война и дипломатия тесно переплелись в этот памятный для всех год. Шведская дипломатия проявляла в это время большую активность, и мы о ней упоминаем на страницах данного исследования постольку, поскольку это помогает лучше понять действия короля Густава. На самом деле этот вид деятельности в Тридцатилетнюю войну заслуживает отдельного описания: пушки тогда не умолкали ни на один день, но, не покладая рук, трудились и дипломаты75.
Примечание 75. Подробно эта тема раскрыта в трудах шведского историка В. Тамма. Конец примечания.
В Силезии шведские части во главе с Якобом Дюваллем и вместе с саксонской армией вполне успешно противостояли имперскому натиску. В герцогстве Померания было более-менее тихо, и оставшемуся там на «хозяйстве» Ларсу Каггу делать особенно было нечего. Военные действия из Мекленбурга переместились в Нижнюю Саксонию, и здесь надменный Оке Тотт противостоял не менее надменному Паппенхейму. Шведы больших успехов на этом фронте не добились, тем более что Оке Тотт переругался с мекленбургскими князьями и вёл дела ни шатко, ни валко. Находившийся рядом шведский посол Сальвиус забрасывал штаб-квартиру короля Густава письмами с просьбой немедленно заменить Тотта, пока дело не дошло до катастрофы. В Тюрингии и Магдебурге военные действия вели Вильгельм Веймарский и Юхан Банéр. На Рейне в конце 1631 года за главного остался канцлер Оксеншерна с Бернхардом Веймарским и пфальцграфом Кристьяном Биркенфельдским, которые тоже были «не подарок» и доставляли канцлеру много хлопот.
По всей Германии у короля Швеции под ружьём стояло теперь около 140 000 солдат. Не меньшим количеством солдат располагал и император Фердинанд. Пламя войны охватило теперь всю Германию.
Скоро шведы узнали о падении Праги, но эта печальная весть была не единственной. Используя отлучку шведской армии в Верхний Пфальц, в Баварию вернулся герцог Максимилиан и на волне недовольства своих подданных «оккупантами» поднял восстание. Королю Густаву нужно было срочно залатать баварскую дыру, и в последующие месяцы латание дыр станет почти основным его занятием. Как-то незаметно, бросаясь то в один, то в другой конец Германии, настигая неприятеля и повсюду одерживая одну победу за другой, герой Брейтенфельда упустит стратегическую инициативу из своих рук, и тут же её перехватит Валленштейн, цепкий, дерзкий и упорный противник. В разных концах Германии его генералы, в первую очередь Паппенхейм, инициируют целую череду диверсий, и война превратится в некое подобие гражданской. Под угрозу будут поставлены все завоевания Швеции. Шведской армии и её союзникам станет всё труднее удерживать завоёванные территории, а королю станет очевидно, что при таком развитии событий решительного перелома в войне достигнуть будет трудно, если вообще невозможно.
…В Мюнхен к королю прибыла делегация из Нюрнберга и ввиду приближающейся к городу имперской армии попросила его защитить от неё город. Густав Адольф отпустил их обратно с твёрдым обещанием прийти городу на помощь. Несмотря на тревожное развитие событий в центральной Германии и в Мекленбурге, где упрямый и своекорыстный Тотт своим попустительством позволил неприятелю достигнуть серьёзных успехов, король всё-таки решил добиться решающего успеха в Баварии, для чего задумал амбициозный поход на Дунай. Этот план нашёл поддержку у осторожного Оксеншерны, потому что должен был оттянуть все силы имперцев в южном направлении. Но пока дело до Дуная не доходило, и король 8(18) июня прибыл в Нюрнберг, где на торжественном обеде с участием отцов города развил свои последние – высказанные сначала саксонскому курфюрсту – идеи о достижении мира и о послевоенном устройстве Германии76. В Нюрнберге король получил всемерную поддержку своим идеям и одухотворённый вернулся в свой лагерь в Фюрте. Снежный король и Северный Лев всё ещё находился в зените своей славы.
Примечание 76. Г. Дройсен опровергает укоренившееся среди историков мнение о том, что именно на обеде с ратманами Нюрнберга король высказал мысль об императорской короне для себя. На самом деле, утверждает историк, эту мысль высказал уже после обеда с танцами его личный секретарь Заттлер. Конец примечания.
Из Фюрта Густав Адольф приготовился идти на помощь Саксонии, которой угрожал Валленштейн, для чего отдал приказы своим генералам на концентрацию сил. Баварию пришлось забыть. Но, полагая, что его армия заняла позиции, препятствующие «конъюнкции» Валленштейна с Макисмилианом, он неожиданно узнал, что в начале июня соединение в Эгере армий противника стало уже свершившимся фактом. Вместе у них стало около 60 000 человек. В принципе это отвечало и намерениям короля: он хотел оттянуть имперцев подальше от Саксонии, и это, в конце концов, призошло. Более того, Валленштейн был настроен решительно и, судя по всему, вёл дело к генеральному сражению.
И тут король замешкался. Он хотел, было, сначала уйти, как было задумано, к Дунаю, но потом в голову пришли другие мысли. Готового плана действий под рукой не оказалось, и Валленштейн перехватил инициативу. Чуть позже стало ясно, что в планах имперской армии Саксонии места пока не было, скорее Валленштейн нацеливался либо на Франкию, либо на Тюрингию, и Густав Адольф решил оставаться пока в Фюрте, чтобы окончательно разобраться в намерениях противника и, вероятно, в своих намерениях тоже. Какое-то внутреннее беспокойство тревожило последнее время мысли короля, ощущалось напряжение всех его физических и моральных сил, и чувствовалась какая-то еле заметная апатичная обречённость, заставлявшая его подчиняться скорее интуиции, нежели трезвой работе мысли.
Некоторе время спустя решение созрело. Он отдал приказ собираться всем частям армии в Нюрнберге и снова появился в городе. Король внимательно осмотрел крепостные сооружения и дал указания об их дооборудовании и подготовке к возможной встрече с имперской армадой. Город стал лихорадочно и энергично укрепляться, власти приступили к созданию запасов провизии, а из числа жителей – формировать милицейские подразделения. Нюрнберг был настроен решительно, а настроение его жителей приподнято-боевое.
Валленштейн не замедлил появиться. Маневром в северном направлении – якобы на Саксонию, ему не удалось выманить шведскую армию из Нюрнберга, и тогда он сам повернул на юг. Затянувшийся раунд игры в блеф закончился вничью. На подступах к Нюрнбергу имперцы уничтожили высланный в разведку шведский отряд полконика Таупаделя (26 июня/6 июля), а 30 июня (10 июля) под городом произошло соединение всех составных частей то ли шестидесяти-, то ли восьмидесятитысячной имперской армады. 1 июля имперцы заняли Рот и Швабах и перерезали шведские коммуникации на линии Нюрнберг-Донаувёрт.
После пары дней отдыха Валленштейн приблизился к городу и остановился в деревнях Цирндорф и Штайн, в полутора часах ходьбы от крепостных стен. Здесь он приступил к оборудованию своего огромного лагеря. Все попытки шведов помешать шанцевым работам имперцев потерпели неудачу. Не удались также и меры, направленные на то, чтобы выманить неприятеля в открытое поле. Валленштейн, вопреки советчикам типа герцога Максимилиана, инициативы к решительному сражению проявлять не желал, он был настроен задушить Нюрнберг длительной осадой. Когда курфюрст Максимилиан предложил напасть на лагерь шведов, Валленштейн с издёвкой ответил: «Давайте, начинайте, Ваша Светлость, а я вас поддержу!». «Его Светлость» начинать не осмелилась, тем более что курфюрст знал, что поддержки от Валленштейна ему не дождаться.
Вообще же поведение Валленштейна под Нюргбергом было странным. Неожиданно он заявил о желании избежать кровопролития и высказал предложение о том, чтобы начать переговоры о заключении мира. Он выплатил из своих денег вознаграждение хорватам, захватившим в плен Таупаделя, и отпустил пленника к своим, снабдив его самыми лестными комплиментами в адрес короля Швеции. Густав Адольф молчал, кровопролития пока не было, но не было и переговоров о мире. Самое удивительное было в том, что Валленштейн, имея все возможности не допустить «конъюнкции» шведской армии под Нюрнбергом, не предпринял ни одной попытки к этому – равно как и уничтожить её, пока его армия обладала подавляющим численным перевесом. Шведы удивлялись этому и говорили, что подобная тактика Валленштейна противоречила военному искусству. К. фон Клаузевиц считает, что кунктатор не атаковал шведскую армию по одной простой причине: он всё ещё до конца не определился ни в своей верности императору, ни в своей приверженности к шведам.
Прошли три месяца. Огромный численный перевес имперцев всё ещё не был использован. Боевые действия с обеих сторон ограничивались непрерывными мелкими стычками и попытками лишить противника путей подвоза провианта. В них отличались имперские хорваты под командованием Изолани. В одной из таких стычек под Фрейштадтом полковник Спарре снова попал в шведский плен, что дало Густаву Адольфу основание высказать своё удивление: «Мой дорогой Спарре! Вижу, я вам так понравился, что вы уже не можете обходиться без моего общества!».
Скоро в шведском лагере стала ощущаться нехватка продовольствия. При отсутствии фуража пало около 4 000 лошадей, от неубранных их трупов повсюду распространились зловония и болезни. Стало не хватать и воды – единственный колодец был вычерпан до дна, к тому же имперцы успели его отравить. Каждый день из строя выбывали десятки людей. Участились случаи грабежа мирного населения и перехода на сторону противника, повсеместно падала дисциплина, особенно в немецких войсках, что дало повод для вмешательства самого короля. Он собрал весь немецкий корпус, в самых резких выражениях обвинил его офицеров в предательстве и разгильдяйстве и для острастки казнил уличённого в грабеже нюрнбергских жителей капрала-немца.
Весь июль прошёл в относительной бездеятельности, потому что шведские генералы ещё не успели привести под Нюрнберг свои воинские контингенты. Полный сбор всех наличных свободных частей под Нюрнбергом произошёл лишь к середине августа. Сразу после этого было всем ясно, что решающего сражения не избежать – дальнейшее бездействие угрожало распадом, голодом и гибелью армии. Решение Густава Адольфа дать бой имперцам было вызвано также опасениями упустить Валленштейна, который, по сведениям перебежавшего слуги Алдрингена, якобы, намеревался незаметно покинуть Нюрнберг.
Сражению предшествовала оживлённая с обеих сторон разведывательная работа. Под видом перебежчиков король послал в лагерь к Валленштейну двух своих солдат, переодетых в маркитанта и шорника. Перед шведской атакой на укрепления имперцев перебежчики должны были взорвать фуры с порохом и вызвать в войске Валленштейна панику. Но план провалился: один из перебежчиков был пойман на воровстве – он украл у генерала Кронберга столовое серебро, и чтобы спасти свою жизнь, выдал себя, своего товарища и план. Валленштейн тоже посылал к шведам своих «перебежчиков», был неплохо информирован о положении в лагере противника, и атака шведов не стала для него неожиданностью.
22 августа Густав Адольф принял решение атаковать Валленштейна с юга, т.е. с противоположного относительно фронта направления. У деревни Штейн шведы должны были через мост пересечь речку Редниц. Они в боевом порядке подошли к противнику в надежде выманить его из укреплённого лагеря, но напрасно прождав всю ночь, вернулись на исходные позиции. На следующий день Густав Адольф распорядился подвергнуть лагерь Валленштейна интенсивному артиллерийскому обстрелу, и опять никакого эффекта при этом достигнуто не было. С 23 августа (2 сентября) шведы начали земляные работы, намереваясь через окопы вплотную подобраться к лагерю противника и начать решительное наступление, но позиции противника оказались здесь такими прочными и неприступными, что план о каком-либо штурме с этой стороны пришлось отставить.
Решительные действия начались только 24 августа (3 сентября).
Шведская армия пошла теперь в атаку на северную сторону имперского лагеря, где командовал генерал Алдринген, и кровавая бойня, вошедшая в историю под названием битвы под Альте Весте, полуразрушенным средневековым замком, наконец, началась. Трижды шведы захватывали рвы, и трижды имперцы отбрасывали их своими контратаками обратно. Местность на подступах к шанцам Валленштейна была усеяна трупами. Потоки крови и мелкий моросящий дождь усугубляли «слякотное», мерзкое ощущение боя, и со стороны могло показаться, что какие-то неземные кровожадные существа, вывалявшиеся в крови и грязи, лезли друг на друга, рычали по-звериному, падали, поднимались и снова лезли, пока их не доставали пуля, ядро или холодный клинок.
Мясорубка длилась 12 часов подряд, но решительного перевеса ни одной из сторон она так и не принесла. Король Густав находился в каком-то состоянии внутреннего оцепенения, наблюдая за ходом битвы со стороны и упорно не желая отзывать свои части из боя. Наконец, когда он всё-таки решил это сделать, под рукой не оказалось ни одного адъютанта. Рядом стоял шотландец Хепбёрн, посчитавший себя обойдённым по службе и накануне битвы подавший в отставку. Он дал обещание больше никогда не обнажать свою шпагу за короля Швеции, безучастно смотрел на свалку и тоже, как и король, молчал.
– Мой храбрый Хепбёрн, – обратился к нему король, – сослужи мне в последний раз службу, пойди и верни штурмующие части!
– Поручение чрезвычайно опасно, – ответил шотландец, – и именно поэтому я его выполню.
Он поскакал сквозь рой пуль к сражавшимся шведам, вернул их в полном порядке назад и только после этого навсегда покинул шведский лагерь.
Оснований для того, чтобы Густав Адольф был доволен сражением под Альте Весте, быть не могло. «Это было слишком много для детской проказы, но слишком мало для серьёзного дела», – подвёл он итоги. Шведы считали сражение под Нюрнбергом более жестоким, нежели под Брейтенфельдом, а имперцы полагали его более кровавым, чем сражение под Белой Горой. Ночью перестрелка продолжилась, а под утро Густав Адольф предпринял последнюю попытку сломить сопротивление врага, но «испанские батальоны» стояли непоколебимо и твёрдо, словно утёсы.
Валленштейн 5(15) сентября написал императору Фердинанду отчёт о Нюрнбергской битве: «Король в этой замятне здорово обломал себе рога, хотя накануне он во всеуслышание похвалялся овладеть лагерем – иначе какой же он король?». Шведский посол в Нидерландах Камерариус заметил, что «если бы предприятие короля удалось, с врагом было бы покончено». Но предприятие короля не удалось, с огорчением замечает Дройсен. Оно полностью провалилось. «Неугомонность и торопливая деятельность Северянина разбилась о железное спокойствие и холодную осторожность герцога Фридланда», – продолжает немецкий историк. – «Он в своём победоносном шествии по Германии разучился встречать сопротивление…Он был побеждён, потому что не победил».
Что-то неладное творилось с королём Швеции…
Шведы прекратили свои атаки на лагерь Валленштейна, но уходить из-под Нюрнберга не собирались. Тем или иным способом король решил в отношения с Валленштейном внести определённую ясность. Пока солдаты укрпеляли лагерь в Фюрте, королю пришло в голову попытаться прозондировать фридландского герцога на предмет возможного заключения мира. Основания для такой попытки были: когда в июле в плен к имперцам попал ротмистр Райхель, Валленштейн распорядился его отпустить к своим со словами: он «считает короля Густава самым галантным кавалером в мире». Примерно с этими же комплиментами в своё время был отпущен из плена полковник Таупадель.
Случай для зондажа Валленштейна представился: нужно было попытаться совершить обмен пленными, был и человек, которому можно было поручить это дело – полковнику Спарре. Вообще-то его нужно было повесить – ведь когда его отпустили из плена под Франкфуртом, он дал обещание против короля Густава оружие не поднимать, но короли могут всё, и король Густав попросил привести к нему пленного соотечественника. Он сказал, что если Спарре честно ответит на его вопросы, то дарует ему жизнь. Спарре ответил, и король ему поверил. Он отвёл Спарре в сторону, побеседовал с ним по-французски, хлопнул по плечу и сказал: «А об остальном я позабочусь сам». Что король имел в виду, никто не понял.
Спарре отпустили к Валленштейну, тот распорядился отпустить шведских пленных, кроме пленного генерала шведской артиллерии Леннарта Турстенссона, которого он отдал курфюрсту Максимилиану Баварскому, а в отношении мирного предложения дипломатично ответил, что без императора этот вопрос решить не может. И предусмотрительно проинформровал Вену. Ответ императора, облечённый в замысловатые термины, без явного энтузиазма, но и без излишнего пессимизма, приветствовал инициативу шведского короля, но…поступил он к Валленштейну спустя целых два месяца, когда некоторых участников событий уже не было в живых.
Не получив удовлетворительного ответа от Валленштейна, Густав Адольф прибег к последнему средству – уйти из-под Нюрнберга. Укрепив гарнизон города, король 7(17) сентября отправил Валленштейну предложение решить спор в другом месте и в другое время, а на следующий день, на виду у всего имперского лагеря, медленно двинул армию в путь. Имперцы наблюдали за уходом противника из-за укреплений, но не сделали ни одного движения, чтобы помешать этому. И только когда шведы приблизились к границам Саксонии, и когда уже от шведов вряд ли можно было ожидать какой-нибудь военной хитрости, Валленштейн 12(22) сентября покинул свой лагерь и двинулся вслед за Густавом Адольфом. У Валленштейна, по мнению Фрюкселя, осталось 36 000, а у Густава Адольфа – 30 000 человек. Более 50 000 человек с обеих сторон съели болезни, сражения и голод. (Потери в бою под Альте Весте составили у шведов всего лишь около 600 человек и 1 200 раненых). Нюрнберг обошёлся обеим сторонам слишком дорого. Камерариус зло заметил, что «победителем будет считаться тот, кто имеет больше выдержки». У Валленштейна оказалось выдержки на 4 дня больше, чем у Густава Адольфа. Если так, то битва при Альте Весте осталась за «папистами».
После ухода из Нюрнберга планы короля оставались самыми расплывчатыми. То ли он должен был опять разделить армию на части и возобновить расширение новых и укрепление старых завоеваний; то ли идти за Валленштейном; то ли уходить в Австрию, где его ждали восставшие крестьяне во главе с Томасом Экленером, а то ли вообще возвращаться в Померанию, ближе к Швеции. В конце концов, он решил идти с небольшим отрядом на Дунай, а остальных отправил в разные концы страны.
17-18 (27-28) сентября он навестил в Нюрнберге своего канцлера и имел с ним длительную конфиденциальную беседу. В ходе беседы он, вероятно, поделился с Оксеншерной своими сокровенными мыслями о будущем Германии и Швеции, о порядке наследования ему в случае смерти, а также дал наказ о претворении в жизнь идеи евангелического корпуса и ещё раз обсудил вопросы сатисфакции и ассекурации. Перед отъездом из Нюрнберга Густав Адольф не утерпел и посетил бывший лагерь Валленштейна в Цирндорфе – палатки всё ещё стояли на своём месте. О чём он говорил с канцлером и что думал, проходя через пустынный лагерь, никто не знает.
21 сентября (1 октября) 1632 года Густав Адольф из города Виндсхейма выступил в очередной поход, а через четыре дня он уже перешёл Дунай у Донаувёрта. Здесь он, явно будучи не в духе, распорядился предать казни полковника Митчефаля за то, что тот необоснованно легко сдал баварцам город Райн. Можно было бы начинать движение к Боденскому озеру, но в то самое время, когда шведы стали снова окружать Ингольштадт, от канцлера и саксонского курфюрста прискакали курьеры с извещением о том, что Валленштейн двигается на Бамберг, а Паппенхейм вторгся в Гессен. Правда, Оксеншерна уверял короля, что никакой серьёзной угрозы шведам от этих диверсий не возникло, и никакой необходимости в личном присутствии короля на месте событий не было, но Густав Адольф опасность почувствовал. Он предвидел возможность отпадения от Швеции Саксонии и Бранденбурга и полной изоляции шведов от побережья. Если Валленштейн перережет коммуникации армии, она лишится своей базы снабжения и пополнения. Нужно было возвращаться. С походом на Австрию королю положительно не везло: каждый раз, когда он уже почти находился у цели, возникали обстоятельства, препятствующие её достижению. Но хуже всего было то, что он превратился в заложника инициативы Валлентейна.
А Валленштейн, не обращая на метания короля, продолжал движение на север. Он планировал, наконец, привести Саксонию в покорность императору. Но это была всего лишь промежуточная цель диктатора: его стратегия сводилась к тому, чтобы дать Густаву Адольфу решающее сражение, для чего он, зная наверняка, что шведский король скоро появится в Саксонии, стал стягивать свои рассеянные силы. Генерал Хольк, орудовавший в Гессене, начал движение на соединение с Валленштейном, за ним последовали фельдцейгмейстер Галлас с 12-тысячным корпусом и генерал-фельдмаршал Паппенхейм, успешно воевавший со шведами в Вестфалии. Скоро под натиском Валленштейна пал Кобург, а это означало, что Валленштейн планировал войти в Саксонию с запада. У Кобурга он, уверенный в своих силах, милостиво отпустил в свою Баварию армию Максимилиана, а сам пошёл на Лейпциг, который после непродолжительной бомбардировки капитулировал на милость победителя.
Оксеншерна упорно продолжал укреплять короля в мысли о целесообразности похода вдоль Дуная, но на сей раз Густав Адольф своего канцлера не послушался. Кроме соображений, диктуемых германским театром военных действий, он принял в расчёт внешнеполитическое положение Швеции, которое к этому времени было далеко не блестящим. По мнению Дройсена, наибольшую озабоченность у короля вызывала позиция Нидерландов. Похоже, они так и не примирились с господством шведов на торговых путях Балтики и стали открыто проявлять свою враждебность. О двуличной политике Франции мы уже говорил выше, и она не стала более благоприятной с течением времени. Главное в том, что французы выплачивали обещанные субсидии весьма нерегулярно. Излишне упоминать в этой связи Данию – она затилась, но время от времени показывала свои зубы. Англия была озабочена реституцией пфальцского ландграфа, и судьба войны и лютеранской религии её волновала мало. Назойливые действия английского посла в ставке Густава Адольфа стали притчей во языцах: он пытался всё время доказать королю, что проблема Пфальца была самой главной.
Ко всему этому мы бы добавили и застарелую проблему Польши. Назревали большие события на московском фронте, царь Михаил Романов, с которым король Швеции состоял в постоянной связи, планировал начать войну с Польшей. Густав Адольф обещал помочь русским с организацией армии в Германии, которая бы открыла военные действия против короля Сигизмунда на западном фронте. Это обстоятельство ускользнуло от внимания Дройсена и других западных историков, но это не умаляет его значения, и об этом мы подробно расскажем ниже в специальной главе. Короче, Густав Адольф решил поставить крест на дунайской операции и вернуться пока в Саксонию. Из его штаб-квартиры пошли приказы по всем частям собираться в Эрфурте. В начале ноября он в последний раз увиделся там с супругой, находившейся в Германии с прошлой зимы, и выехал к армии.
В свой последний поход король выступил 8(18) октября 1632 года. Дунай шведы опять перешли у Донаувёрта. 10(20) октября король прибыл в Нёрдлинген – город, где уже после его смерти шведы потерпят крупное поражение. Уже 12 числа, в сопровождении небольшого конного отряда король появился в Нюрнберге. Последовали новые конфиденциальные беседы с Оксеншерной. Король просил его в качестве своего «легата» внимательно заняться военно-политическим сплочением верхне-германских княжеств – первым приближением к corpus evangelicorum. Иного пути удержания лютеран в орбите шведской политики король не видел. (Оксеншерна выполнит его указания и скоро организует т.н. Хайльбруннский альянс, который окажется недолговечным). Была ещё одна немаловажная проблема, которую Густав Адольф, вероятно, предчувствуя свой близкий конец, также обсудил в Нюрнберге: порядок управления страной при малолетней принцессе Кристине на случай его ухода из жизни.
В Тюрингии Густав Адольф соединился с Бернхардом Веймарским, и их объединённые силы достигли 20 000 человек. 26 октября (5 ноября) король въехал в Эрфурт, где его ждала супруга Мария Элеонора. «Менее чем за 15 дней король со своими дружинами из Баварии добрался до Франкии, а теперь и до Тюрингии», – писал восхищённый такими темпами передвижения Камерариус. В Эрфурте Густав Адольф провёл всего несколько часов: он позавтракал вместе с супругой, провёл с ней ночь, а наутро простился и, оставив охрану под началом верного Таупаделя, с объединённой уже армией двинулся навстречу Валленштейну и судьбе. Он торопился, словно куда опаздывал.
Все тогда обратили внимание, что король был чем-то подавлен, молчалив и угрюм.