Глава четырнадцатая
Баварский гамбит
Путь вглубь Баварии после битвы на реке Лех был открыт.
7(17) апреля 1632 года армия Густава Адольфа перешла реку и приблизилась к Аугсбургу – одному из самых богатых и великолепных городов Германии. К фельдмаршалу Хорну, неизменно двигавшемуся в авангарде, прибыл посол пфальцграфа Нойбурга, чтобы от имени своего суверена извиниться за «дурное поведение» армии Тилли в его графстве. Г. Хорн отправил посла к Густаву Адольфу, и тот дал ему подобающий ответ: король извинений не принял и потребовал беспрекословной сдачи Нойбурга, выплаты контрибуции и поставки в шведский лагерь хлеба, пива и другого провианта.
10(20) апреля последовала бескровная капитуляция Аугсбурга. Взятие города означало многое: здесь когда-то было дано начало протестантизму – недаром католики презрительно называли город «малым Римом», да и военное значение взятия Аугсбурга нельзя было недооценивать. Теперь, чтобы выбить шведов из Баварии, потребовались бы колоссальные усилия. Но король об обороне не думал, он настаивал на том, чтобы гнать неприятеля дальше и добиваться его окончательного разгрома, пока он не опомнился. Католическая администрация Аугсбурга была немедленно смещена, на её место были поставлены лютеране, и все граждане были приведены к присяге на верность королю Густаву. Король торжественно въехал в Аугсбург 14 апреля. Последовали богослужение, приём граждан, обеды, балы.
Обращает на себя внимание тот факт, что жители всех завоёванных южно-германских территорий непременно приводились к присяге на верность королю Швеции – как будто они были его подданными. Впрочем, шведы так и стали их называть: подданные в нашем герцогстве Франкии или подданные в нашем городе Вюрцбурге. По мнению Фрюкселля, это обстоятельство однозначно свидетельствует в пользу завоевательных планов Густава Адольфа. Но, скорее всего, король готовил почву для созревавшего в его голове евангелического корпуса во главе со Швецией, куда должны были войти и южно-германские княжества и города. Возможно, приведение в лоно шведской зависимости южно-германских княжеств и определило в своё время стратегию короля: его не устраивало простое военное решение и просто военная победа над императором, ему нужно было отнять у Фердинанда его подданных на юге Германии. Отсюда и щадящее в первое время отношение короля к местным католикам. Но когда баварские крестьяне стали убивать из-за угла шведских солдат и прятать от них провиант, Густав Адольф резко изменил к ним своё отношение и стал прибегать к репрессивным мерам.
Шведы из ближнего окружения короля, включая Оксеншерну, смотрели на всё это с опаской, завистью и недоверием. Густав Адольф окружил себя последнее время исключительно немецкими князьями, в его свите осталось не больше двух-трёх шведов. Густав Адольф, когда ему говорили об императорской короне, отделывался шутками, а между тем в предложениях о мире, которые, некоторое время спустя, будут направлены Фердинанду II, будет содержаться условие о том, что Густав Адольф должен быть возведен в римские короли71, т.е. наследовать Фердинанду. Когда шведская армия завоевала провинцию Бургау, собственность императорского дома Габсбургов, король приказал объявить её своей собственностью, а город Гунцбург переименовать в Адольфсбург. Аугсбург, по слухам, намечался в качестве столицы будущего протестантского императора Германии.
Примечание 71. Этот чисто формальный титул, тем не менее, имел в Священной Римской империи вполне реальный смысл: король Рима считался наследником императора. Конец примечания.
Одни историки упрекают Снежного короля в алчности и завоевательских амбициях. Другие, включая и шведского историка Фрюкселля, полагают, что желание короля каким-то образом компенсировать усилия и потери Швеции в деле освобождения Германии от католического гнёта Фердинанда было вполне законным, заслуженным и обоснованным. Х. Ерне пишет, что «честолюбие Густава Адольфа не было честолюбием завоевателя, а им владело организационное честолюбие государственного деятеля. Если он и планировал территориальные приобретения, то лишь в качестве временной оккупации, пока шли военные действия». Но всё, что об этом говорилось и писалось, является лишь умозаключениями учёных, биографов и специалистов и не больше того. Никаких документальных и чётких доказательств императорских амбиций или отсутствия таковых король Густав нам не оставил. То, что монарх на этот счёт думал сам, не знает никто. Возможно, он поделился своими сокровенными мыслями с канцлером, но Оксеншерна категорически отвергает существование у своего патрона таких амбициозных «поползновений».
Для Густава Адольфа, утверждает германский историк В. Штрукк и швед Н. Анлунд, религиозная проблема сливалась в одну – военно-политическую, и разделить их одну от другой было трудно. Факт тот, что именно в этот тревожный для шведов период времени король Густав выдвинул идею создания corpus evangelicorum и ввёл в оборот термины «сатисфакция» и «ассекурация». В первый раз термин «сатисфакция» был озвучен во время встречи короля Швеции с саксонским послом Витцтумом. Когда саксонец попытался узнать, какой смысл король вкладывал в этот термин, тот ответил, что говорить об этом в деталях не готов, но намекнул, что поскольку Швеция, взявшая под свой контроль многие германские земли, со стороны своих союзников адекватной благодарности не получает, так стоило ли возвращать их противнику в полном объёме?
«Что хотел король Швеции Густав II Адольф Германии?» – спрашивает немецкий историк Г. Дройсен и продолжает: Почти все историки единодушно считают, что он появился в Империи, чтобы спасти и защитить лютеран, чтобы объединить немецких лютеран и стать первым лютеранским императором Священной Римской империи. «То, о чём мы рассказали, свидетельствует о другом», – возражает им Дройсен и приводит слова канцлера Оксеншерны:
«Король Густав Адольф хотел владеть балтийским побережьем; его мысли сводились к тому, чтобы стать императором Скандинавии, и в эту империю должны были войти Швеция, Норвегия и Дания и прибалтийские страны. С этой целью он заключил свой первый мир с Данией – настолько выгодный, насколько это было тогда возможно, а потом из-за Балтийского моря – с Россией. У Польши он взял побережье и устья рек с таможенными пошлинами. Потом он напал на римского императора и потребовал от него компенсацию за ущерб от войны для лютеранских князей…Но что он, как говорят, хотел стать германским императором, не правда».
В. Штрукк категорически утверждает: о короне кесаря Густав II Адольф никогда не помышлял, равно как и об уничтожении габсбургской империи. Шведский король хотел длительного и прочного объединения между Швецией и протестантскими княжествами (исключая Саксонию) с единой армией, единым руководством ею и общей внешней политикой, – объединения, в котором Швеция играла бы ведущую роль и выступала бы в качестве патрона. Ему вторит швед Н. Анлунд, который утверждает, что виной всему стала вышедшая в начале 1632 года в Баварии листовка, в которой говорилось, что король Швеции хочет стать императором Священной римской империи и перенести её столицу в Аугсбург. В листовке делалась ссылка на встречу Густава Адольфа во Франкфурте-на-Майне с представителями немецких князей и бюргерства. Историк считает содержание листовки выдумкой. На указанной выше встрече 25 февраля (7 марта) 1632 года на самом деле шла речь об императорской власти, но в другом аспекте. Король Густав выступил там с горячей речью, в которой заявил, что считает себя таким же полновластным правителем в Стокгольме, как император в Вене. «Если он не спрашивает обо мне, то и я не буду спрашивать о нём», – добавил он, имея в виду, что Швеция никогда не входила в состав Империи и никак не подчинялась императору.
Правда, был и другой, более предметный разговор об императорской короне, который Густав Адольф вёл с мекленбургским курфюрстом Адольфом Фредриком. Курфюрст высказал мнение, что дело короля в Германии должна увенчать императорская корона. «Ваша милость, если я стану императором, то вы станете моим князем», – ответил шуткой король. Известно также, что когда саксонский курфюрст Йохан Георг после Брейтенфельдской победы предложил для Густава Адольфа «вознаграждение» в виде короны Священной Римской империи, тот категорически от неё отказался. Позже Густав Адольф так же резко отказался принять имперские регалии в Нюрнберге.
Впрочем, пишет Фрюкселль, всем этим планам пока не пришлось сбыться из-за энергичного сопротивления саксонского курфюрста Йохана Георга. Потом, вступив в единоборство с Валленштейном, король, кажется, вернётся к ним и отправит в Ульм канцлера Оксеншерну с поручением организовать там т.н. Хейльбруннский союз, но его возникновение уже выходит за рамки жизни короля Густава. «История зажимает пальцем уста и хранит молчание, возвращая… назад к прошлой жизни короля и предпочитая подсчитывать его реальные дела, нежели подозревать его во всевозможных грехах», – заключает Фрюкселль.
На фоне вышеприведенных рассуждений вполне объяснимым и логичным кажется и следующий необычный эпизод из последних дней жизни Густава Адольфа. В марте 1632 года в штаб-квартиру Густава Адольфа прибыл посол бранденбургского курфюрста Сигмунд фон Гётцен с планом заключения «универсального мира». В числе волновавших Берлин вопросов была судьба наследственных прав на Померанию: после смерти курфюрста Богуслава Померания должна была перейти в наследство к сыну Георга Вильгельма принцу Фридриху.
Померанию же, как мы уже говорили, в качестве «сатисфакции» хотела оставить за собой Швеция. Король Густав предложил решить вопрос о ней династическим путём. Н. Анлунд считает, что это было уловкой Густава Адольфа, рассчитанной на то, чтобы отделаться от посла. Как бы то ни было, обещание короля выдать свою дочь Кристину за бранденбургского принца Фридриха Вильгельма, а по достижении его совершеннолетия, если у него самого в браке с Марией Элеонорой не окажется сыновей, сделать его владетельным князем Померании, курфюрстом Майнца, герцогом Франкии или даже королём Швеции, имело непредвиденные последствия.
Гётцен пришёл от этого предложения в восторг – равно как и сам курфюрст. Согласно предложению короля, принц Фридрих Вильгельм должен был приехать в Швецию и воспитываться там до брака с принцессой Кристиной, и Берлин безотлагательно стал готовить молодого принца к отправке в Стокгольм. Георг Вильгельм стал даже вынашивать планы объединения церквей и образования общего шведско-бранденбургского синода.
Исполнителем проекта был назначен канцлер Оксеншерна, но он на все обращения курфюрста и Гётцена не отвечал – то ли по собственному почину, то ли по согласованию с самим Густавом Адольфом. Тогда Мария Элеонора подняла свой голос в защиту своего племянника. Она заявила Гётцену, что если с её племянником не будут обращаться подобающим образом, то она выдаст свою Кристину за сына Оксеншерны Эрика и сделает последнего королём Швеции!72 Это был бунт на корабле. Чем он завершился для королевы, Дройсен, Крунхольм и Фрюкселль молчат. Вероятно, её дражайший супруг спустил всё на тормозах, а потом… потом он переселился уже в мир иной.
Примечание 72. Это высказывание стало потом источником спекуляций относительно амбициозных планов канцлера, которые прекратились лишь после обручения Эрика Оксеншерны на другой девушке. Сам Оксеншерна по этому щекотливому вопросу никогда не высказывался, но то, что он знал о бесперспективности бранденбургского плана и об альтернативе, озвученной королевой Марией Элеонорой, не подлежит никакому сомнению. Конец примечания.
…Уже 16(26) апреля армия опять находилась на марше.
Надежды католиков, что Снежный король, погруженный в светскую жизнь, забудет о своих солдатских обязанностях, ошиблись. Король торопился, словно он предчувствовал, что судьба отпустила ему всего каких-то полгода жизни. Его ждала Бавария – курфюршество с миллионным населением, преимущественно католиками, процветающей экономикой и высокоразвитой культурой.
В Баварии издавна правил старейший германский род Виттельсбахов. Курфюрст Максимилиан, 1573 г.р., вместе с австрийским кузеном Фердинандом, воспитывался в иезуитском колледже в Ингольштадте, и стал потом рьяным поборником Контрреформации. Он рано взошёл на престол – его отец Вильгельм V в 1598 году добровольно уступил престол сыну и оставил ему в наследство весьма расстроенное в финансовом отношении государство. Максимилиан I энергично взялся за дело, установил монополию на соляное дело и пивоварение, упорядочил налогообложение, реформировал суды и добился для населения определённого благосостояния. Правда, и при нём продолжились процессы против ведьм, но уже не в таких масштабах, как при его предшественниках. В некотором смысле Максимилиана можно было сравнивать со шведским канцлером Оксеншерной, при этом в смысле нетерпимости к иновенрцам Бавария очень походила на Швецию. Контрреформация в Баварии была проведена показательно быстро, жестоко и эффективно.
Компактное и зажиточное баварское княжество стало одним из основных компонентов Сященной римской империи, а Максимилиан I – главным пособником кесаря во всех его начинаниях. Кузен Фердинанд II очень ценил и уважал баварского князя, потому что у того была хорошая армия, а у самого императора её фактически не было. Это баварец помог кесарю одолеть чехов при Белой горе и за эту услугу потребовал от него титул курфюрста и княжество Верхний и Нижний Пфальц, вотчину свергнутого «зимнего короля» Фридриха V. Этого даже кесарь не смог сделать без согласия съезда германских князей, и тогда Максимилиан попросил в качестве залога на будущее исконние земли самих кесарей – Верхнюю Австрию. Кесарь обещал вознаградить кузена, но понял, что превратился в его слугу. К 1627 году кесарь правдами и неправдами добился согласия других князей признать Максимилиана курфюрстом.
Курфюрст Максимилиан стал фигурой европейского значения. У него была армия, у него был талантливый полководец Тилли, кесарь «сидел у него в кармане», и с ним стал заигрывать даже сам кардинал Ришелье. Но у Максимилиана неожиданно появился соперник – Валленштейн. Собственно, курфюрст сам сильно поспособствовал возвышению герцога Фридляндского – это он в своё время посоветовал кесарю использовать богемца против датской армии. И когда Валленштейн стал слишком опасен, Максимилиан стал принимать меры для того, чтобы убрать его со сцены. В этом ему активно помогал отец Жозеф, агент Ришелье. Вместе им удалось разжечь ненависть германских князей против «диктатора Валленштейна» и добиться роспуска его армии. Герцог Фридляндский ушёл, но затаил месть.
…Максимилиан как полководец оказался не способнее Тилли. Объятый страхом перед шведской армией, он после битвы на реке Лех сдавал одну позицию за другой и уходил всё дальше на восток, где надеялся встретить идущего на помощь Валленштейна. Герцог Фридландский, громогласно утверждавший, что никакие силы ада и рая не заставят его снова пойти на службу к императору Фердинанду, диктатор, мечтавший о короне короля Богемии и ковавший планы уничтожения Габсбургского дома, для чего вступил в контакт с королём Густавом, – тот самый Валленштейн с трёх попыток дал-таки себя уговорить снова встать во главе имперской армии. Своё согласие он обставил следующими условиями: полное единоначалие и невмешательство в руководство армией даже со стороны Фердинанда, неограниченное право управления завоёванными территориями и право на конфискацию недвижимости во всей империи, полное и неограниченное право вершить на них дела о смерти и жизни, закрепление за собой потерянного Мекленбурга, неукоснительное снабжение всем необходимым армии и открытый проход армии через всю империю. Император беспрекословно подписал все эти условия – только бы диктатор скорее разделался с его врагами!
Максимилиан обращался за помощью к испанцам, но те так увязли в боях с французами, что резервами не располагали. Когда кесарь призвал снова на помощь Валленштейна, курфюрст воспылал надеждой получить помощь от него. Несчастный! Если бы он знал, что герцог Фридланда и пальцем не пошевелит, чтобы прийти к нему на помощь. Максимилиан и Фердинанд могли сколько угодно писать диктатору письма и приказы - он не обращал на них ни малейшего внимания. Он упивался своей местью в полную силу своего желчного характера. Разве это не Максимилиан год тому назад настоял на том, чтобы уволить Валленштейна в отставку? И теперь он умоляет прийти к нему на помощь? Как бы не так!
Баварский курфюрст в буквальном смысле оказался между молотом и наковальней. 20(30) апреля шведы подошли к Ингольштадту, где в этот день умирал «старый капрал» Тилли. Защитой города руководил молодой Тилли, племянник умершего ветерана. Здесь во время рекогносцировки снайперским выстрелом из знаменитой пушки «Фига» под королём был убит конь, а другим – сопровождавший его маркграф Баден-Дурлах.
Под Ингольштадтом говорили не только пушки, но и дипломаты. В шведский лагерь по просьбе Максимилиана неожиданно прибыл знакомый нам французский резидент в Мюнхене Сен-Этьен. Он потребовал от короля, ни много – ни мало, не трогать город Регенсбург и предложил от имени баварского курфюрста нейтралитет! Густав Адольф ответил ему, что он не верит в искренность Максимилиана, в его распоряжении находятся документы, свидетельствующие о лживости его официальных заявлений. Совершенно недавно он обратился к Фердинанду за помощью и просил прислать в Баварию 50-тысячную армию. Когда Сан-Этьен принялся возражать, король сказал: зачем же тогда баварец напал на шведов в Бамберге? Последовало объяснение, достойное провинившегося школьника: курфюрст ничего, якобы, об этом не знал и никаких приказов ни Тилли, ни другим генералам в отношении Бамберга не отдавал.
Похоже, французский резидент совсем потерял почву под ногами и начал «нести» самое несуразное, и король, которому надоело слушать вруна, закончил перепалку резкими словами о том, что он, король Швеции, находится в более дружественных отношениях с его королём, чем это послу кажется: «Вы при мне посланником не состоите, аккредитивов при вас никаких нет, и я вам рекомендую проявлять в беседе со мной больше уважения».
Вероятно, тон, которым эти последние слова были сказаны, подействовали на Сан-Этьена, как холодный душ. Он попросил прощения и спросил, с какими условиями он может вернуться к Максимилиану. Ответ был ультимативным: сложить оружие. Если это условие на следующий день – 21 апреля (1 мая) – не будет выполнено, шведская армия запалит всю Баварию и начнёт её сжигать, грабить и убивать. Когда резидент пытался «козырнуть» хорошими отношениями Максимилиана с французским двором, Густав Адольф ответил: «Пусть Франция присылает в Баварию хоть 40 000 своих солдат, всё будет так, как я сказал, и мне безразлично, с какой нацией придётся иметь дело. Уж если на то пошло, то и турок может стать хорошим другом».
Здесь, под Ингольштадтом, в поле зрения шведов вновь появился наш лифляндский знакомец генерал Фаренсбах, который уже несколько раз менял «знамёна» и переходил то от шведов к австрийцам, то от австрийцев к шведам, пока вот снова не оказался в армии Максимилиана. Фаренсбах, находившийся в осаждённом Ингольштадте в качестве командира полка, инициативно предложил Густаву Адольфу свои услуги: во время штурма он обещал указать шведам место, через которое можно будет проникнуть в город. Это место было указано на мосту, соединявшем южную и северную часть города, но когда шведы пошли на штурм предмостовых укреплений, их встретил убийственный огонь. Потеряв много солдат и офицеров, они отступили. Выяснилось, что молодой Тилли, заподозрив Фаренсбаха в предательстве, перевёл его на другой участок обороны, а на защиту моста поставил самые надёжные части73.
Примечание 73. Измена ливонца стала достоянием императора Фердинанда II, и он приказал арестовать его, судить и казнить. Во время казни Фаренсбах пытался бежать, но был настигнут солдатами и убит на месте. Несколько часов спустя к месту казни из Вены прибыл курьер с помилованием Фаренсбаха, которого в последний момент добилась его жена. Так закончилась жизнь этого удивительного авантюриста. Конец примечания.
Ингольштадт сохранил свою репутацию города, никогда не сдававшегося врагу, потому что пришли известия, во-первых, о приближении к Баварии 20-тысячного сикурса армии Валленштейна, а, во-вторых, о том, что сам диктатор оставался в Саксонии. Последнее, по мнению Густава Адольфа, было опаснее, нежели бы он сам со всей своей армией оказался на Рейне. Король был озабочен судьбой Саксонии и, бросив Ингольштадт, который стал первым невзятым шведами городом, находившимся в осаде, 24 апреля (5 мая) пошёл на Мюнхен. Отход шведской армии от Ингольштадта прикрывал арьергард Юхана Банéра. Нужно было до прибытия императорской армии расправиться с Максимилианом. Возможно, это заставило бы Валленштейна убраться поскорее из Саксонии. Приближаясь к столице Баварии, шведская армия брала один город за другим, облагала их жителей штрафами и контрибуциями и нагоняла на подданных Максимилиана такой страх, которого они не испытывали и при приближении турок. Страна была богатой и не тронутой войной, и шведы с лихвой компенсировали себя за всю германскую кампанию богатыми трофеями и сборами.
Но хитрый лис, фридландский герцог, и не думал уходить из Саксонии. Казалось, он знал о сокровенных планах противника и, со своей стороны, делал всё наоборот, чтобы выманить короля Швеции из Баварии. Наступил момент, когда Густав Адольф уже хотел пожертвовать своими честолюбивыми планами в отношении Баварии и поспешить на помощь Саксонии, но в это время пришло сообщение, что армия Валленштейна вошла в Баварию и соединилась с армией Максимилиана. Валленштейн в Баварии! Это меняло дело, и шведы всей своей силой решительно двинулись на Мюнхен.
Здесь, под Мюнхеном, шведам пришлось в первый раз столкнуться с сопротивлением местного населения. Баварские крестьяне не стали мириться с контрибуциями и изъятиями у них продуктов и фуража и стали нападать на мелкие группы солдат и расправляться с ними по-своему, как с врагами страны. Потери для армии, и без того тающей в боях и от болезней, стали довольно ощутимыми, и шведы вымещали свою злобу на баварцах при занятии городов. Всё чаще и чаще Густав Адольф стал менять милость на строгость, а города – отдавать на разграбление своим солдатам. Такой участи едва не подвергся, в частности, город Ландсхут, и только когда из толпы его жителей кто-то крикнул: «Неужели ты, король Швеции, о чьей снисходительности так много говорилось, по отношению к нам станешь на путь кровавой мести?», король отменил казни и удовлетворился одной контрибуцией.
…В шведском лагере снова появился вездесущий Сан-Этьен. На сей раз он просил пощадить Мюнхен. Король напомнил послу о Магдебурге и сказал, что никакой пощады городу не будет, и вообще: почему город не прислал к нему свою депутацию? Посол кинулся в город организовывать депутацию к шведскому королю. Едва шведская кавалерия показалась в виду города, как в Фрейзинген, пригород Мюнхена, где остановился король, мгновенно прибыли отцы города. Они пытались вначале играть в какую-то глупую игру, но когда король приказал своим генералам начинать марш-атаку на крепостные укрепления города, депутаты побледнели и стали говорить уже нечто вразумительное. Они быстро согласились заплатить хорошую контрибуцию и оставить в шведском лагере 44 заложника. С коварными баварцами рисковать было опасно, нужны были гарантии.
Под Мюнхеном Густава Адольфа встретила депутация с ходатайством пощадить город от разрушения и разграбления. Король согласился удовлетворить их просьбу на условиях выплаты контрибуции в 400 тысяч риксдалеров. Мюнхенцы заявили, что им трудно будет собрать такую сумму, и попросили дать время на размышление. В ответ Густав Адольф двинул армию к городу. Договорились, что жители пока должны были уплатить каждому шведскому солдату по два гюллена взамен на то, что они не будут входить в город, а остальные деньги соберут попозже. Так спустя год после падения Магдебурга король в сопровождении многочисленной свиты и союзных князей и курфюрстов въехал в Мюнхен.
Курфюрст Максимилиан постарался заблаговременно вывести всю казну и драгоценности подальше в горы. Его примеру последовали многие зажиточные граждане города, но вывезти всё, естественно, не удалось, и город предстал взору шведов во всём своём великолепии и богатстве. При осмотре курфюрстерского дворца Густав Адольф поинтересовался именем архитектора, который спроектировал и построил его. Управляющий дворцом ответил, что проектировал дворец сам Максимилиан. «Было бы интересно поймать этого архитектора и отправить в Стокгольм, чтобы он и там возвёл такой дворец», – прокомментировал Густав Адольф ответ управляющего.
Пфальцграф Фридрих V, которому войска Максимилиана 12 лет тому назад нанесли под Белой Горой поражение, носился с планами отмщения баварскому курфюрсту и хотел даже взорвать его дворец, но король Густав запретил ему это делать под страхом смертной казни. В результате пышный дворец Максимилиана от оккупации города шведами практически не пострадал, если не считать, что последним удалось найти в подпольных помещениях некоторые спрятанные драгоценности и целый артиллерийский арсенал – 140 отличных пушек с порохом, ядрами и другими необходимыми принадлежностями.
Наслаждаться победой или упиваться местью к баварцам у короля не было времени. Из Мюнхена, где за старшего остался Ю. Банер, Густав Адольф ушёл через несколько дней в Швабию, где имперский генерал Оффа приступил к осаде города Бибербаха. Но Оффа не стал дожидаться прибытия шведско-королевской армии, снял с города осаду и ушёл восвояси. Население Швабии, в отличие от Баварии, оказывало королю и его солдатам восторженный приём. И в это время пришли дурные вести, которые не только испортили Густаву Адольфу настроение, но скоро заставили его оставить все дела и поспешить на север.
Хуже ненадёжного союзника может быть только враг.