"Книги - это корабли мысли, странствующие по волнам времени и
  бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению"

(Фрэнсис Бэкон)


Глава одиннадцатая
Магдебургская рапсодия

История Магдебургского восстания, его жестокого подавления имперскими войсками и гибели самого Магдебурга заслуживает отдельного исследования. Здесь было много энтузиазма, пафоса и надежды, здесь беспримерное геройство тесно переплелось с подлой трусостью, бескорыстие – с грязным эгоизмом и низким предательством. Здесь рассыпались в прах отчаянные надежды протестантов на спасение, а их крики и призывы о помощи слились с ужасным рёвом городского пожара и достигли необычайных высот истинного трагизма. Бесспорным героем Магдебурга стал посланец шведского короля Дитрих Фалькенберг, бывший хофмаршал двора королевы-вдовы, возглавивший оборону города и павший в неравном бою смертью мученика.

К середине 20-х годов в Магдебурге образовались две враждующие партии: партия зажиточных граждан, управлявших городом, и партия городских низов, поддерживаемая лютеранской церковью. Первая занимала соглашательские позиции по отношению к императору и его армии, вторая, настроенная по отношению к контрреформации более радикально, находилась в оппозиции и имперцев в город пускать не хотела. Неформальным вождём партии бедных на первом этапе был полковник Шнейдевин, служивший когда-то в Голландии, а теперь избранный городским старостой, и бывший администратор епископства Бистум (в который входили города Хальберштадт и Магдебург) маркграф Кристиан Вильгельм, воевавший против имперцев на стороне Дании и потому по приказу из Вены лишившийся своего поста.

После победы Валленштейна и Тилли над Данией Шнейдевина посадили в тюрьму. Император Фердинанд, воспользовавшись смертью Кристиана Брауншвейгского, сменившего маркграфа Кристиана Вильгельма на посту администратора города Хальберштадта, захотел поставить на его место своего 14-летнего сына Леопольда Вильгельма. Но Магдебургский церковный совет проголосовал за то, чтобы наследственные права на Бистум были закреплены не закем другим, как сыном саксонского курфюрста принцем Августом. Из-за этого курфюрст Йохан Георг попал в «мягкий верноподданический» конфликт с императором Фердинандом II. Фердинанд, не обращая внимания на нытьё Йоханна Георга, приказал провести новые выборы, и в 1629 году принц Леопольд всё-таки стал архиепископом Бистумским. Одновременно в Магдебурге насильственным путём стала проводиться рекатолизация населения. Вокруг этого и вращались события последующих лет.

Ненависть к католикам у партии Шнейдевина ассоциировалась с ненавистью к городскому Совету, и она, пока  Валленштейн готовился к взятию города, со своей стороны, стали готовиться к отпору. Предлог для недовольства Магдебургом герцогу Фридландскому58 найти было не трудно: горожане как раз не пустили на постой в город имперский полк и регулярно задерживали на Эльбе челны с грузом, предназначенным для Вены. И герцог приступил к осаде Магдебурга.

Примечание 58. Этот титул носил Валленштейн. Конец примечания.

Но с Магдебургом Валленштейну, как и со Штральзундом, не повезло. Во время выборов в магистрат города неожиданно прошли радикалы-бедняки, и все атаки имперцев были отбиты, а требования выплатить контрибуцию в размере 300 000 талеров – отвергнуты. Магдебургцы вообще отказались вести переговоры с Валленштейном, не имея на это полномочий от союза ганзейских городов. Ганзейский союз направил в Магдебург своих уполномоченных, и те, естественно, стали на сторону города. Валленштейн пошёл на снижение своих требований до 50 000 талеров, но и с этим магдебуржцы были не согласны. Они согласились только тогда, когда Валленштейн предложил им выплатить всего 10 000 талеров. Эта «аккомодация» была для диктатора чрезвычайно унизительной, но он понял, что с ганзейцами ему не справиться, и, получив неутешительную весть об Альтмаркском перемирии между Польшей и Швецией, удалился на зимние квартиры.

Партия бедняков при поддерже Ганзейского союза добилась пересмотра порядка управления городом, провела реформу, уволила старых советников, избрала новых и в результате стала полностью контролировать Магдебург с его 40 000 жителями. По тем временам это был большой город, и он ничем, к примеру, не уступал Берлину, Дрездену или Мюнхену, а в некоторых отношениях даже превосходил их.

Маркграф Кристиан Вильгельм – между прочим, дядя королевы Марии Элеоноры – стал хлопотать о получении места администратора (правителя) магдебургского и хальберштадтского епископства. Новый магистрат и население Магдебурга в целом относилось к этому вполне сочувственно и оказывало ему полную поддержку. Но император настаивал на том, чтобы маркграф удовлетворился другим владением – герцогством Гроссен. Не договорившись с императором, маркграф обратился за помощью к Густаву Адольфу, который отнёсся к ходатайству маркграфа с сочувствием, но сказал, что лишнего войска у него пока нет, и что если тот соберёт войско сам, то, возможно, даст денег на его содержание. С тем маркграф вернулся в Германию и стал агитировать протестантов по соседству на борьбу с императором.

Несмотря на свой радикализм, Магдебургский городской совет утверждать маркграфа в своих правах не торопился. Шнейдевин между тем сидел в тюрьме, под ногами у Совета путались сторонники Леопольда Вильгельма и принца Августа Саксонского, а также мешала немецкая филистерская медлительность и неуверенность самих граждан города. Было сделано несколько «заходов», в том числе с участием шведского эмиссара Стольмана, обещавшего союз с королём Густавом Адольфом, но дело с места не двигалось. Тогда Стольман решился на переворот, на восстание.

10 октября 1630 года в Магдебурге появился уполномоченный короля Густава полковник Дитрих Фалькенберг. Он пробрался в город  без всякого сопровождения под видом купца. В тот же день он написал королю о своём благополучном прибытии и составил первичный отчёт о положении в городе, которое он нашёл «не таким уж и плохим, как утверждалось». Враг находится у ворот, но никаких действий не предпринимает, его солдаты деморализованы, и сил для штурма города у него не хватает (у имперцев в это время было не больше 6 000 человек). В соответствии с полученной инструкцией он обещал Густаву Адольфу «ничего рискованного не предпринимать, а делать всё для того, чтобы уберечь город к приходу» Его Величества.

Всё в городе сразу переменилось. Первым делом Фалькенберг твёрдой и умелой рукой принялся за укрепление дисциплины среди солдат и офицеров. Он вступил в контакт с магистратом и передал им обещание короля Густава обязательно прийти на помощь городу, как только у него развяжутся руки. Нужно, набравшись терпения и мужества, ждать, но не сидеть сложа руки, а укреплять город и его крепостные сооружения. От имени шведского короля он ратифицировал заключённое между Стольманном и магистратом соглашение, взял на себя командование всеми воинскими частями, оставив администратору одну роту в количестве 250 человек, и занялся вербовкой пополнения и возведением вокруг города дополнительных оборонительных укреплений.

В декабре под Магдебургом с 2-тысячным отрядом появился Паппенхейм, повышенный курфюрстом Максимилианом в звании до генерал-фельдмаршала. Для парирования возможных диверсий с его стороны Фалькенберг выслал навстречу освобождённого из тюрьмы полковника Шнейдевина, в распоряжении которого находилось от 800 до 900 человек. Уже раньше было замечено, что дело города и лютеранской религии мало волновало полковника, он больше заботился о своих личных интересах. Освободившись на волне восстания из тюрьмы, он мечтал лишь о власти и богатстве и вертел, как хотел, склонным к авантюрам маркграфом Кристианом Вильгельмом. Появление в Магдебурге такого строгого и честного солдата, как Фалькенберг, не пришлось Шнейдевину по нраву, он понял, что пока Фалькенберг в городе, у него ничего не получится, и перешёл на сторону неприятеля. Паппенхейм сделал его своим адъютантом, и предатель рассказал имперцам много полезного и интересного. Когда под Магдебургом появился Тилли, предатель имел и с ним длительную беседу о том, как можно взять штурмом город.

Появление генералиссимуса Тилли под Магдебургом произвело сильное волнение среди горожан. Многие полагали, что он немедленно приступит к осаде города. О своём прибытии Тилли известил письмами в адрес администратора и магистрата: он любезно проинформировал заинтересованных в предстоящих событиях лиц о том, что он назначен главнокомандующим имперскими войсками вместо уволенного Валленштейна. Он предупредил город о своём намерении привести его в послушание императору, а в случае сопротивления – применить имеющиеся в его распоряжении силы и средства.

Бургомистр Кюлевайн и некоторые члены магистрата решили вступить с Тилл в переговоры и отправились в его ставку в Хальберштадт. «Старый капрал» потребовал от них удалить из города администратора и его сообщников, а в обмен обещал ходатайствовать перед Фердинандом II о помиловании и сохранении для города привилегий. Результатом этой беседы стала активизация  в городе партии зажиточных и скрытых сторонников предателя Шнейдевина. Фалькенберг был на страже. Вероятно, благодаря его неусыпной бдительности ответ города на предложение Тилли был всё-таки составлен в резко непримиримом тоне.

Со стороны имперцев была сделана попытка переманить на свою сторону и Фалькенберга. Сам Паппенхейм написал ему письмо с призывом перейти на сторону императора и обещанием достойно вознаградить за измену. Фалькенберг сказал трубачу, доставившему это письмо, что если он ещё раз появится в городе, он прикажет вздёрнуть его на виселицу.

Первая опасность миновала.

Тилли со своей армией ушёл из-под Магдебурга и отправился воевать с Густавом Адольфом, оставив Папенхейма с 10-тысячным отрядом против 3 000 защитников города. Пассивная деятельность не подходила для такого неуёмного и энергичного военачальника, каким был генерал-фельдмаршал. Он хорошо понимал значение Магдебурга для войны. «Кто владеет Магдебургом, тот является хозяином всей нижнесаксонской области», – говорил он, и если бы не сдерживающие указания Тилли, он бы уже давно бросился на стены города. Но до середины марта Паппенхейму даже не удалось взять хотя бы одно внешнее укрепление перед стенами Магдебурга – тем более что часть войска у него отобрал генералиссимус для своего мекленбургского похода.

Но главный враг Магдебурга находился внутри его крепостных стен. Фалькенберг, требовавший от граждан выдержки, самоотверженной помощи, денег и людей на земляные и другие работы по укреплению города, столкнулся с противодействием. Горечь, сомнения и разочарование отсутствием шведской помощи овладели осаждёнными, и это было опаснее солдат Паппенхейма. Фалькенберг уже не раз говорил о том, что помощь со стороны Густава Адольфа скоро придёт, но её всё не было и не было. Люди отчаивались и переставали верить.

В конце марта генералиссимус Тилли, так и не выступивший навстречу Густаву Адольфу, опять появился под Магдебургом. Численность объединённой имперской армии достигла почти 30 000 человек, артиллерия насчитывала 86 орудий. 25 марта Тилли произвёл рекогносцировку местности и распорядился о том, чтобы генерал Мансфельд занял позиции на левом, а генерал-фельдмаршал Паппенхейм со своими лигистами (войсками Католической лиги) – на правом берегу Эльбы. Сразу после этого начался штурм, но тут поступили известия о приближении армии Густава Адольфа к Франкфурту, и Тилли, отдав приказ Паппенхейму и Мансфельду оставаться на занятых позициях, снова увёл армию навстречу шведам. Осада города прекратилась, и его защитники снова могли перевести дыхание.

Как известно, Тилли  успел дойти до Бранденбурга, когда пришло известие о падении Франкфурта. Генералиссимуса мучили большие сомнения о том, как поступить: продолжить движение к Франкфурту и дать шведам сражение, вернуться к Магдебургу и продолжить его осаду или вообще уйти в имперские земли. После долгого раздумья он выбрал второе и в середине апреля в третий раз появился под стенами Магдебурга.

Именно в этот момент главнокомандующего настигли письма императора Фердинанда о том, чтобы он оставил все дела в Нижней Саксонии и срочно шёл в Силезию – третий вариант модуса операнди самого Тилли! К сожалению, письма императора запоздали, и теперь военный совет, собранный генералиссимусом, должен был решать о том, как поступить. Поскольку на военном совете присутствовал Паппенхейм, то решение можно было предугадать заранее: немедленно кончать с Магдебургом, а потом уж исполнять приказ императора. Судьба города решилась окончательно.

В середине апреля имперские войска взяли штурмом большинство внешних укреплений. Чтобы не подвергать риску обхода с тыла защитников оставшихся укреплений, их отвели в город, а все постройки предали огню. Кольцо осады вплотную сомкнулось с крепостными стенами. В городе началась паника. У всех на устах был один вопрос: где же Густав Адольф?

Нам трудно представить себе психологическое состояние людей, находящихся в замкнутом пространстве запертого города, под стенами которого расположился хитрый, жестокий и многочисленный враг, когда помощи ждать неоткуда, а запасы воды, провизии на исходе. Приближённую картину переживаний осаждённых может, вероятно, дать состояние человека, забаррикадировавшегося в своей квартире, в которую ломятся убийцы. Психика человека не выдерживает длительного и экстремального напряжения, наступает стресс, лопается терпение и начинают сдавать нервы.

К концу апреля в городе осталось всего 2 250 защитников, а на граждан города надежды было мало. Паппенхейм и Мансфельд начали делать под стены города подкопы для размещения мин; они подвезли осадные орудия и стали пробивать в городских стенах бреши, в то время как обычная артиллерия обрушила на Магдебург град раскалённых ядер. Люди бегали по городу с мокрыми тряпками, чтобы не дать им поджечь постройки. 24 апреля Тилли предпринял попытку решить вопрос мирным путём. Он опасался шведского сикурса и спешил разделаться с Магдебургом до прихода шведской армии. Под вечер у ворот появился трубач и вручил осаждённым три послания генералиссимуса: бургомисту и совету, администратору и Фалькенбергу.

Ответом на письма были предпринятые из крепости вылазки её защитников, а 26 апреля последовало заявление отцов города, которые выразили Тилли протест против того, что он назвал их бунтовщиками. Магистрат популярно объяснил генералиссимусу, что они выступают не против императора Фердинанда, а против тех, кто без его ведома чинит людям неправду. Город предлагал провести под эгидой курфюрстов Саксонии и Бранденбурга переговоры и просил пропустить в Дрезден и Берлин своих посланцев. Администратор Кристиан Вильгельм и Фалькенберг на следующий день тоже отправили свои ответы имперскому главнокомандующему, явно согласовав их с магистратом.

Реакция Тилли заставила себя ждать целых восемь дней. Он сообщил о готовности выдать пропуска для представителей Магдебурга на переговоры с упомянутыми выше курфюрстами и просил указать место их выхода с трубачом за крепостные стены. При этом старый хитрец просил город с решением поторопиться, чтобы потом ни на кого, кроме себя, за промедление не пенять. 4 мая трубач забрал ответ города и передал его Тилли. Город сообщал, что его эмиссары готовы и ждут трубача Его Превосходительства у определённого места у ворот.

Трубач от Его Превосходительства так и не появился.

В это время в лагерь имперцев стали приходить вести о том, что Густав Адольф уже выступил в поход и находится в Берлине, что между ним и курфюрстом Георгом Вильгельмом проведены успешные переговоры, что шведская армия уже вошла в Шпандау, а оттуда двинулась на Потсдам, и что король Швеции начал переговоры с курфюрстом Саксонии. Это означало, что Густав Адольф скоро появится под Магдебургом. Нужно было, во что бы то ни стало, овладеть Магдебургом, пока не пришли шведы.

Первым делом Тилли отдал приказ об уничтожении моста Дессау-Брюкке, как только станет ясно, что шведы намереваются им воспользоваться для перехода через Эльбу. И действительно: когда разъезды шведов показались под Цербстом, мост был немедленно уничтожен. 7(17) мая Магдебург был подвергнут жестокой артиллерийской бомбардировке, которая длилась 3 дня. 8(18) мая, при непрекращающемся артиллерийском обстреле города, Тилли наконец прислал трубача с тремя посланиями в три те же самые адреса, в которых главнокомандующий подтверждал согласие на пропуск эмиссаров города в Дрезден и Берлин и настаивал на быстром подчинении Магдебурга воле императора.

В городе эти письма расценили как ультиматум, нужно было выбирать между сдачей города и штурмом. Опросили жителей города, но однозначного ответа от них получено не было: кто хотел капитуляции, кто предлагал держаться до последнего, а кто предоставлял право решать всё магистрату. 9(19) мая для обсуждения положения собрался магистрат и принял решение о продолжении переговоров с имперцами. Занятый на крепостных стенах Фалькенберг попросил без него пока ничего не решать. К вечеру бомбардировка города прекратилась. Со стен города было видно, как имперцы убирали все свои пушки с позиций и отвозили в тыл. Это породило всякие спекуляции относительно возможного снятия блокады и приближения шведской армии.

А Тилли, чтобы усыпить бдительность защитников города, пошёл на военную хитрость. Так посоветовал ему один из подчинённых полковников: сделать вид, что осада снимается, а рано утром напасть на город и взять его штурмом. Внутри Магдебурга у имперцев было много сторонников и осведомителей, которые 9 мая вечером бросали со стен завёрнутые в бумагу камни. На бумаге были написаны подсказки о том, где и когда лучше предпринять штурм города. 

В 4:00 утра 10(20) мая магистрат Магдебурга с участием Фалькенберга и его заместителей собрался на заседание, которое должно было решить дальнейшее поведение города по отношению к армии Тилли. В самом начале заседания в зал вбежали горожане и сообщили о том, что в город прорвались солдаты имперцев. Фалькенберг немедленно кинулся на своё место и верхом на коне попытался организовать оборону. Некоторая часть гарнизона ещё находилась на отдыхе, и солдаты свои места в линии обороны занять не успели. А по штурмовым лестницам поднимались всё новые волны штурмующих и растекались по улицам сонного города. Паппенхейм отдал приказ поджечь несколько домов, чтобы увеличить панику.

Скоро все защитники были немилосердно перебиты. Геройски погиб и Фалькенберг со своими заместителями. В городе начались повальные грабежи, насилия, убийства мирных жителей. Секли, стреляли, рубили, резали, бросали в огонь всех подряд – стариков, женщин, детей, включая верных католиков. Одновременно во всём городе вспыхнул пожар, и скоро от города остался лишь пепел. Историки до сих пор спорят о том, отчего возник пожар и кто виноват в том, что город сгорел. То ли сами жители решили поджечь свои дома, чтобы они не достались врагу, то ли виноват во всём Паппенхейм с Тилли, то ли Фалькенберг, – никто не знает.

Король, по мнению Крунхольма, не пришёл на помощь осаждённым потому, что якобы «не питал доверия к решимости граждан города». Кроме того, пишет Крунхольм, затянулись переговоры с бранденбургским и саксонским курфюрстами об оказании помощи, а шведская армия была не настолько сильной, чтобы противостоять в открытом бою армии Тилли (?), и что боевой дух у шведов был низкий (?). Историк также считает, что Тилли не виноват в гибели города. Генералиссимус, якобы, мягко обошёлся с мирным населением и, в отличие от Валленштейна, держал своих солдат в узде: «Все несчастья, выпавшие на долю завоёванного мечом города, связаны с чрезвычайными обстоятельствами, при которых предводитель войска уже не в силах был совладать с разгулявшейся солдатчиной. Магдебург должен винить себя за неизбежные во время штурма страдания». По Крунхольму, во всём виноваты жертвы произвола.

Известный военный теоретик Карл фон Клаузевиц оценивал действия шведского короля следующим образом: «Само собой разумеется, что Густав Адольф не мог предвидеть столь неслыханной жестокости; но по самой важности Магдебурга в военном отношении должно предполагать, что король поспешил бы на помощь этому городу, если мог бы предугадать близость его падения».

Последствия Магдебургской трагедии тяжело сказались на настроениях лютеранской общины Германии, печальным эхом отозвались в Европе и поставили Густава Адольфа в сложное положение. Если и раньше лютеранские князья с недоверием взирали на появление шведской армии в Германии, то теперь у них появилось новые аргументы для оправдания своей близорукой политики «нейтралитета» по отношению к Габсбургам. Уныние и пессимизм овладели лютеранским миром59. Густав Адольф чувствовал за собой вину в случившемся, и шведская пропаганда распространила по Европе «апологию» короля – памфлет, в котором оправдывались действия короля и делались попытки объяснить трагедию Магдебурга в основном нежеланием Саксонии и Бранденбурга вмешаться в события на стороне шведов. В повседневном употреблении немцев появился глагол «магдебургизировать», т.е. уничтожать города в месте с его жителями по-магдебургски.

Примечание 59. Падение Магдебурга оказалось для многих неожиданным и неправдоподобным. А.Валленштейн, когда ему эту весть принёс слуга, запустил в него серебряными натольными часами с криком: «Это неправда!» Конец примечания.

В практическом плане перед Густавом Адольфом встали проблемы укрепления своего военного положения. Опасаясь активизации имперской армии, которая на волне одержанной победы, несомненно, должна перейти в решительное наступление, король предпринял меры по латанию дыр на своих растянутых коммуникациях. Опасность грозила отовсюду: и из Мекленбурга, и с запада, и со стороны Силезии с юга. По-прежнему уравнением с двумя неизвестными представлялись отношения с Бранденбургом и Саксонией. В любой момент Густав Адольф ждал от них удара в спину, в любой момент они могли отрезать его от баз снабжения, находившихся на побережье Балтийского моря, и тогда на карту ставилась не только вся германская экспедиция, но и безопасность самой Швеции. Так в один голос утверждают почти все биографы Снежного короля.

К счастью, медлительность и нерешительность Тилли дала шведам необходимую передышку, которую король Густав использовал как для военной консолидации своего положения, так и для важных дипломатических демаршей. «Аккорд» Швеции с Бранденбургом на период решения Магдебургской проблемы худо-бедно действовал. Теперь, когда магдебургская проблема была «решена», шведы должны были возвратить все крепости, которые они одолжили у бранденбуржцев, и вообще вывести свою армию из курфюршества. После Магдебургской трагедии, когда тучи над головами шведов сгустилась ещё больше, такой поворот событий был бы для них катастрофичным. Утрата позиций на Эльбе, а теперь и на Одере означала бы возвращение на исходные позиции к побережью. Густав Адольф решил, во что бы то ни стало, не допустить, чтобы события пошли по этому сценарию. И действовать нужно было мгновенно, пока не пришли имперцы.

Перегруппировывая свои войска в единую оборонительную линию от мекленбургского побережья до Франкфурта-на-Одере, король принял решение всеми силами «навалиться» на Георга Вильгельма и Йохана Георга. Первым на очереди стоял бранденбургский шурин. Густав Адольф написал ему письмо, обрисовал военное и политическое положение и заявил, что если курфюрст по-прежнему будет настаивать на возвращении ему Шпандау и перехода у Кюстрина, то он будет вынужден увести свою армию из Бранденбурга и предоставить курфюрсту возможность самому заботиться об обороне страны.

Это был удачный ход короля, который обнажил существо дела и заставил Георга Вильгельма задуматься. Ответ был предсказуем: курфюрст «великодушно» оставлял Шпандау в руках у шведов, только бы они не уходили из Бранденбурга. На этой основе король стал наращивать свои дипломатические усилия, имея конечной целью заключить с Бранденбургом формальное соглашение. Нужно было внести окончательную ясность в вопрос о том, на чьей стороне окажется курфюрст. Нейтралитета по-бранденбуржски король терпеть больше не мог.

В Берлине «заёрзали»: связывать себя каким-либо соглашением с врагом императора Фердинанда было боязно. Вон как обернулось дело со строптивым Магдебургом! Дипломаты обеих переговаривавшихся сторон сходились, излагали свои аргументы, выслушивали контраргументы партнёров, спорили, но дело с мёртвой точки не двигалось. К тому же в Берлин прибыл возмутитель спокойствия саксонский генерал фон Арнхейм и стал склонять курфюрста к «благословенной политике нейтралитета». Густав Адольф был уязвлён позицией шурина до глубины души. Он понял, что на искреннюю дружбу с ним рассчитывать было бесполезно. Нужно было использовать другие рычаги и методы.

Король торопился уехать в Померанию, где его ждали неотложные дела, в том числе важные переговоры с русским послом Фёдором Племянниковым. Он дал своему послу в Берлине указание срочно организовать ему встречу с Георгом Вильгельмом – неважно где: в Берлине, в шведской ставке или вообще в каком-нибудь другом месте. В ответ Густав Адольф получил от шурина весьма высокомерное и вызывающее послание. В нём курфюрст настаивал не только на восстановлении в отношениях со Швецией статуса-кво и возвращении крепостей, но и в довольно грубых выражениях предлагал убрать армию из курфюршества «в другое место, где она могла бы действовать с большей пользой для общего дела».

Вероятно, для горячего темперамента Густава Адольфа чтение подобного документа представило большое испытание. Но король умел сдерживать свой нрав, и обратился с жалобой к супруге Георга Вильгельма, которая относилась к шведским делам с большой симпатией. Курфюрстинна, однако, тоже хранила молчание, а время шло. А тут ещё саксонский курфюрст обратился с требованием к королю увести свою армию куда-нибудь в другое место, к примеру, в Силезию, где возможностей «прокормиться» было намного больше.

И король почти сдался: он отдал распоряжения о передаче армии своим военачальникам Банеру и Хорну и стал собираться в Померанию. Перед отъездом, 5(15) июня, он направил Георгу Вильгельму письмо, в котором сообщил о своём решении вернуть Шпандау бранденбуржцам, но при условии, что курфюрст, без всяких околичностей, скажет прямо, с кем он: с императором Фердинандом или с ним, с королём Швеции. Если ответа на этот вопрос до 7(17) июня не последует, Густав Адольф будет считать его своим врагом. Ультиматум!

Георг Вильгельм всполошился и направил к Густаву Адольфу генерала фон Арнхейма, старого противника короля по войне в Пруссии. Арнхейм, бывший подданный Бранденбурга, побывав на шведской и императорской службе, успел уже перейти в саксонскую армию, а теперь якобы находился в Берлине с частным визитом. Но и переговоры с участием Арнхейма ничего нового не давали, и все дискуссии возвращали переговорщиков к своему начальному положению. Наконец, 9 июня терпение Густава Адольфа лопнуло, и он двинул свою армию на Берлин. Арнхейм, перехвативший короля под Берлином, тут же сменил тон и сообщил, что Георг Вильгельм не возражает теперь, чтобы шведская армия оставалась на территории Бранденбурга. Рассерженный король ответил, что теперь ему этого мало, и приказал армии двигаться дальше.

Скоро резиденция курфюрста оказалась окружённой шведской пехотой и кавалерией, а дула расставленных артиллерийских орудий угрожающе смотрели прямо в окна дворца. Король потребовал от курфюрста ответа на своё послание от 5 июня. Появился посланник Курт Бертрам фон Пфюль и привёз что-то невразумительное. Король прогнал его прочь и повторил своё требование. Берлин парализовал страх: с минуты на минуту начнётся артиллерийский обстрел города, и шведы пойдут в атаку.

Курфюрст, со своей стороны, – вероятно, с испуга – тоже сделал сильный ход. Скоро ворота Берлина распахнулись, и на лужайке появились кареты с уважаемой тёщей, с курфюрстинной и их многочисленными фрейлинами. Запах духов перебил запах пороха. Против такой вылазки галантный король не устоял, посланницы струсившего курфюрста были любезно приняты в шведском лагере, началось семейное общение. После обеда ворота города распахнулись снова и выпустили самого курфюрста. Оправившись от страха, он торжественно заявил шведскому свояку о своём согласии пойти на все его требования. В лагерь немедленно принесли шампанское, зазвенели бокалы, Густав Адольф четырежды провозгласил здравицу за курфюрста Георга Вильгельма, дамы от восторга пищали, а усатые и мужественные шведские генералы (страшные душки!) усердно за ними ухаживали и обещали по городу не стрелять.

На следующий день – 11(21) июня – договор о взаимной помощи и обороне с Бранденбургом был подписан. Он носил всеобъемлющий характер, и король остался им очень доволен. Бранденбург расщедрился и даже выделил на содержание шведского контингента в курфюршестве 30 000 риксдалеров. 12(22) июня Густав Адольф выехал в Штеттин. Тилли всё ещё не появлялся, его военачальники тоже бездействовали и упускали драгоценное время для нанесения удара по шведам. Шведы же лихорадочно занимались передислоцированием своих частей, расширением плацдарма на балтийском побережье и укреплением завоёванных территорий.

Единственным местом, где имперская армия в это время проявила активность, был Мекленбург. Их намерение состояло в том, чтобы снять осаду с Грейфсвальда, но генерал Оке Тотт нанёс им поражение на подступах к крепости. Во время вылазки погиб храбрый и талантливый комендант Грейфсвальда, итальянский полковник Перузи, после чего боевой дух защитников Грейфсвальда упал, и 16(26) июня крепость капитулировала. Это было серьёзным успехом шведов, он открывал путь к ликвидации последних устоев имперцев на побережье. Взятие портовых городов Ростока и Висмара, а тем самым открытие коммуникаций с Любеком было вопросом времени.

Успехи шведов привели к активизации мекленбургских герцогов. Они организовали небольшой отряд из числа своих подданных и, соединившись с частями генерала Тотта, взяли Шверин. Это было добрым примером для других лютеранских князей.

А 14(24) июня 1631 года Густав Адольф в Штеттине дал аудиенцию русскому послу Ф.А. Племянникову, прибывшему с важным поручением от царя Михаила Фёдоровича через Стокгольм, Балтийское море и Штральзунд, и провёл с ним переговоры относительно совместных действий против Польши60. Московское посольство было отпущено королём Густавом через неделю, оно отправилось в обратный путь в конце июня без посла Племянникова, который в Штеттине неожиданно заболел и 21(31) июня скончался.

Примечание 60. Подробно см. главу «Московская политика Густава Адольфа». Конец примечания.

В это время, несмотря на договор с Бранденбургом, король пребывал в сомнениях. Переговоры с московским посольством вернули его к старым прблемам и врагам. Польша оставалась неповерженной, в тылу оставалась Дания, которая отнюдь не смирилась со своим поражением и лелеяла планы сокрушения Швеции и установления своего господства в Балтийском море. В любой момент они могли ударить ему в спину и поставить под угрозу безопасность Швеции. Отношение к себе лютеранских князей король прочувствовал в полную меру: даже если ему удастся сокрушить Габсбургов, то вместо благодарности они, как и его бранденбургский родственник, попросят его убраться из Германии. Так стоит ли таскать для них из огня каштаны? Не лучше ли уйти в глухую оборону и удерживать то, что завоёвано? Тем более что финансовое положение Швеции было далеко не блестящим, катастрофически не хватало средств на содержание армии, французские и голландские субсидии выплачивались нерегулярно, а таможенные сборы и торговля медью и хлебом приносили лишь малую толику того, что требовалось.

С тяжёлым сердцем в середине июня Густав Адольф возвратился в Шпандау. В конце июня он с небольшим отрядом выступил из Альт-Бранденбурга навстречу Паппенхейму к Магдебургу (Тилли в это время ушёл на юг разбираться с Гессеном) в надежде выманить его в открытое поле, но генерал-фельдмаршал на эту уловку не поддался. Шведы могли бы теперь завоевать Магдебург и упрочиться на Эльбе, но в условиях неясности позиции Саксонии предпринимать эту операцию было рискованно. Вместо этого король решил организовать укреплённый лагерь в Вербене, ниже Магдебурга по течению Эльбы. Сюда должен был подойти со своими английскими и шотландскими наёмниками генерал Гамильтон.

Григорьев Борис Николаевич


 
Перейти в конец страницы Перейти в начало страницы