Глава десятая
Союзники
Овладение Франкфуртом, Ландсбергом и Кольбергом означало полный контроль шведской армии над Западной и Восточной Померанией, а также над всем нижним течением Одера. Теперь открывался путь на Силезию. У Тилли, войска которого навели страх на жителей Берлина, уже не было никаких надежд вернуть потерянные территории, и, отсидевшись в Бранденбурге, он пошёл на юго-запад к Магдебургу. И тут для Густава Адольфа во весь рост встала проблема Магдебурга, решение которой он постоянно откладывал. Теперь нужно было действовать, не теряя времени. На пути к Эльбе уже не было никаких препятствий, однако, как пишет Дройсен, возникли другие трудности непреодолимого характера.
Что же это были за причины, которые не позволили Густаву Адольфу выступить на помощь восставшему Магдебургу, единственному и решительному союзнику шведского короля в Германии, единственному немецкому анклаву, осмелившемуся открыто выступить против имперской армии? Причины были самыми тривиальными: нехватка денег и пропитания, усталость кавалерии, упадок дисциплины. По оценке Густава Адольфа, для поправки положения в армии требовалось не менее двух месяцев. Но самое главное, по мнению Дройсена, заключалось в позиции курфюрстов Саксонии и Бранденбурга: до тех пор, пока они не стали на сторону Швеции, король Густав не мог выступить в поход на Магдебург, ибо не был гарантирован от того, что саксонцы или бранденбуржцы не ударят ему в тыл и не отрежут от баз на Одере и балтийском побережье.
Последние оправдательные доводы кажутся нам сейчас маловесомыми – чисто теоретически точно такая же опасность грозила шведам и во Франкфурте, и в Ландсберге, и для этого не было нужды отправляться в Магдебург. Но существовала ли эта опасность в практическом плане? Неужели слабохарактерный алкоголик Йохан Георг или его трусливый собрат Георг Вильгельм могли осмелиться поднять руку на грозного Льва Сентептриона?56 Никогда! В худшем случае они могли бы пропустить имперскую армию через свою территорию, но не больше. Но даже если бы это произошло, разве у шведской армии после освобождения Магдебурга не было возможности восстановить связь с тылами по Эльбе?
Примечание 56. Латинское название Скандинавии и Севера Европы. Конец примечания.
Когда хотят, то делают, а когда нет желания, то ищут причины.
Советский историк Б. Поршнев в качестве главной причины, не позволившей шведам прийти на помощь магдебуржцам, приводит неприятие шведским монархом самого факта народного выступления. Не сомневаемся в том, что опытный и хорошо знающий эпоху Тридцатилетней войны историк вряд ли бы сейчас объяснил этот поступок шведского короля классовой аргументацией. В Магдебурге король видел честного и надёжного союзника, и ему было безразлично, кто стоял там во главе антигабсбургского восстания – дворяне, купцы или ремесленники. Для борьбы с противником все средства были хороши, так неужели Густав Адольф отверг бы лютеранского союзника или подверг его своему королевскому подозрению? Когда в Австрии поднялось крестьянское восстание, Густав Адольф с удовольствием принимал у себя его руководителей.
На наш взгляд, речь может идти только о стратегических просчётах Снежного короля и его советников – вполне простительном в их трудном и нестабильном пока положении: о просчёте сил, о просчёте времени и т.п.
И, тем не менее, Густав Адольф стал готовить армию к выступлению на запад, но предварительно решил обезопасить свои тылы. 24 апреля он находился во Франкфурте, где к нему прибыл всё тот же Сигизмунд фон Гётцен, канцлер Георга Вильгельма, чтобы проинформировать о решениях Лейпцигского конвента. Как и следовало ожидать, ничего существенного на Конвенте не произошло. Трусость, апатия к общему делу, неумение охватить ситуацию в целом, желание отсидеться за собственным забором и иллюзии относительно намерений Габсбургов, – вот что характеризовало это февральское 1631 года собрание лютеранских князей57.
Примечание 57. С.В. Веджвуд полагает, что главными заботами князей и курфюрстов, включая Йохана Георга и Георга Вильгельма, в это время были целостность империи и сохранение её конституционных оснований. Даже ярого контреформиста и религиозного фанатика императора Фердинанда и основателя Католической Лиги баварского курфюрста Максимилиана она наделяет положительными качествами, полагая, что после 12-летней войны в Священной империи были предпосылки к достижению мира (естественно, на условиях Фердинанда и за счёт бед и невзгод протестантского населения и протестантской церкви), но этому помешало вмешательство короля Густава Адольфа. Конец примечания.
На фоне единения Католической Лиги с Габсбургским домом действия Протестантской Унии выглядели каким-то жалким фарсом. На риксдаге в Регенсбурге представители лютеран, правда, осмелились поднять голос неодобрения политики Фердинанда, в частности, против Реституционного эдикта, но он утонул в общем хоре голосов их католических оппонентов. У лютеран не было такого воинственного, энергичного и решительного вождя, которого в лице баварского курфюрста Максимилиана имели католики, и в этом было всё дело. Правда, последнее время курфюрст Йохан Георг слегка охладел по отношению к Вене, обидевшись на то, что администратором Магдебурга был избран не его сын, а принц Леопольд, сын Фердинанда, но его решимость не пошла дальше созыва беззубого Лейпцигского конвента. Моськи тявкали, а караван шёл дальше.
С. фон Гётцен передал голословное пожелание Георга Вильгельма о том, чтобы стоять заодно со шведским королём против императора, но никаких конкретных обязательств в связи с этим он принимать на себя не хотел. Густав Адольф ответил, что этого для общего дела не достаточно и что нужно объединять военные силы и ставить их под единое командование. На встрече зашёл разговор о Кюстрине. Гётц подтвердил милостивое разрешение своего курфюрста использовать город в интересах шведов. Но Густав Адольф неожиданно заявил, что теперь ему нужен не проход через город, а весь город плюс город Шпандау с его мощной крепостью. Он прямо заявил, что не может рисковать безопасностью своей армии, если в эти крепости не будут введены шведские гарнизоны.
Переговоры во Франкфурте продолжились. Они выявили желание Берлина заключить с Густавом Адольфом такое же соглашение, которые были заключены им уже с Померанией и Гессеном, но шведский король настаивал на немедленном и конкретном содействии курфюрста его планам в отношении Магдебурга. Он отпустил бранденбургских послов, распорядился о том, чтобы оставить во Франкфурте сильный гарнизон, а вокруг Кюстрина – блокаду, и издал приказ к 1 мая всем наличным силам соединиться у Кёпеника, т.е. в пригороде Берлина. Вступление на территорию Бранденбурга и марш на его столицу, конечно, был сильным ходом Густава Адольфа – это была неприкрытая демонстрация силы.
Для решения вопроса с Кюстрином король 1 мая направил к Георгу Вильгельму посла графа фон Ортенбурга, но граф в тот же день вернулся с пустыми руками. Правда, вслед за графом в ставке Густава Адольфа появился представитель Берлина и предложил, чтобы вопрос о Кюстрине решился на конференции шведских и бранденбургских комиссаров. Король Густав дал на это своё согласие, и 2 мая в Берлин поехали фельдмаршал Г. Хорн и д-р Штейнберг.
Берлин на конференции представлял всё тот же канцлер Сигизмунд фон Гётцен, и ни к какому конкретному соглашению стороны не пришли. Курфюрст Георг Вильгельм предлагал шведам взамен Кюстрина и Шпандау занять любые переходы через Одер, а крепость Шпандау он бы мог, в случае необходимости, предоставить им только для укрытия. Это, естественно, короля не устраивало, ему были нужны именно крепости Кюстрин и Шпандау, которые он, кстати, обещал вернуть, как только в них отпадёт надобность.
3(13) мая Густав Адольф с 400 квалеристами и 1 000 мушкетёров отправился сам «искать счастья» в Берлине. На самой окраине столицы ему навстречу со всем своим двором выехал бранденбургский зять, и между обоими потентатами-родственниками под сенью дубов и буков состоялась личная встреча. Идиллическая обстановка в рощице, однако, тоже не помогла договориться, и тогда король, следуя приглашению курфюрстинны, на следующий день отправился в Берлин и продолжил переговоры в стенах дворца, требуя от нерешительного курфюрста «тотальной конъюнкции» – никакого нейтралитета он не потерпит. Курфюрст мялся, вздыхал, смотрел в окно, снова вздыхал и … снова уходил от ответа.
Шведская армия в это время «мирно» расположилась вокруг бранденбургской столицы. Убедившись в том, что Георг Вильгельм заколебался, король Густав пошёл на крайность и прямым текстом заявил: в случае отказа курфюрста от союза он будет вынужден объявить Бранденбург своим врагом и в соответствии с этим обращаться с ним. Курфюрст был припёрт буквально к стенке и никакой свободой действий уже не располагал. Свою силу силе короля Густава он противопоставить не мог, на помощь императора никакой надежды не было, и к 9 часам вечера он был вынужден пойти на уступки.
Было дано указание коменданту Шпандау впустить шведский гарнизон и в деле отражения противника действовать совместно с новыми союзниками, подчиняя бранденбургские части фельдмаршалу Густаву Хорну. Тут же был подписан договор об оборонительном союзе между Бранденбургом и Швецией, и тут же законопослушный Георг Вильгельм отправил к императору Фердинанду II в Вену посла с извинениями, которые слово в слово совпадали с извинениями померанского Богуслава годовой давности. Покорность и послушание немецких князей, их преклонение перед императором воистину было достойно всякого удивления! В ознаменование союзного договора курфюрст дал праздничный обед, на котором, как не без иронии пишет Фрюкселль, было очень весело, а Георг Вильгельм «пытался утопить в вине свою озабоченность принятым решением и его последствиями».
…А Густав Адольф 5(15) мая двинул свою армию от Берлина вдоль Шпрее и Хавеля и на следующий день подошёл к Шпандау. Магдебург находился на расстоянии одного-полутора дней пути. Назначив комендантом шведского гарнизона в Шпандау полковника Акселя Лилье и вручив ему копию текста договора с Георгом Вильгельмом, шведская армия 8(18) мая пошла к Потсдаму. Король, не полагаясь на свой малочисленный отряд, намеревался у Дессаусского Моста пополнить армию за счёт саксонского контингента и форсировать Эльбу к югу от Магдебурга.
И снова на пути к Магдебургу возникли препятствия. Они в основном носили тот же самый характер, что и прежде: усталость армии и плохое снабжение – теперь уже не из-за плохого подвоза, как во Франкфурте, а из-за того, что приходилось передвигаться по местности, только что опустошённой армией Тилли. И опять замаячила опасность в тылу: Георг Вильгельм, вопреки договорённости, отказывался пускать шведов в Кюстрин!
Из Потсдама король сделал последнюю попытку привлечь на свою сторону Саксонию. «Выкрутить руки» Йохану Георгу, как он только что сделал в Берлине со своим шурином, он не мог и действовал дипломатическим путём. Посланный в Дрезден хофъюнкер полковник Таубе изложил просьбу шведского короля в отношении Магдебурга: город необходимо срочно спасать, ибо его потеря будет иметь тяжёлые последствия для лютеранского дела; король просит предоставить ему коридор для перехода его армии через Эльбу у Виттенберга, речные суда для транспортровки частей по реке до Магдебурга и небольшой контингент саксонских войск в помощь уставшим шведам. В знак благодарности за оказанную помощь Густав Адольф обещал утешить курфюрста передачей Магдебурга в руки принца Августа, наследника Йохана Георга.
8(18) мая шведы всё ещё стояли в Потсдаме и ждали ответа из Дрездена. 9 мая король послал к саксонскому курфюрсту полковника Н. Борке с просьбой ускорить ответ. 10(20) мая ответ был вручён Таубе, и ответ по всем пунктам был отрицательным, а в некотором смысле даже издевательским. Йохан Георг писал, что негативный ответ Саксонии на запрос короля Швеции мотивирован его долгом по отношению к императору и империи, опасностью, в которой находится его страна, и тем обстоятельством, что он уже был вынужден отказать императору в снабжении его армии провиантом. А, кроме того, он уже пообещал помочь франкам и швабам против выдвигавшихся из Италии имперских войск и в настоящий момент занят вербовкой армии! Для справки: одновременно с хофъюнкером Таубе в Дрездене находился венский посол Рупрехт Хегенмюллер. Он-то и продиктовал курфюрсту ответ королю Швеции.
«Саксония сотрудничает с неприятелем», – писал Густав Адольф.
Саксонский курфюрст Йохан Георг I, согласно характеристике В. Штрукка, был человек грубочувственный и привык удовлетворять свои эгоистические и низменные потребности в вине, застольях и охоте. Он был такой поклонник Бахуса, что даже шокировал своим пристрастием к вину не таких уж и строгих в этом отношении современников. В Германии нашла распространение версия о том, что он не хотел посылать своих крестьян на войну, потому что тогда некому было бы добывать для охоты дичь. Утверждали, что за свою жизнь он застрелил около 150 тысяч диких зверей. Духовные качества курфюрста были невысоки, а его сила заключалась в основном в упрямстве. Он с трудом воспринимал всё новое, зато был практичен в отношении очевидных вещей, что позволяло ему иногда, вопреки своим советникам, принимать правильные решения. Блестящее положение в среде протестантских князей не было использовано им в полную меру, что, впрочем, не помешало ему выйти из войны с приличными территориальными приобретениями.
Следуя религиозным традициям своего двора, он представлял собой ортодоксального лютеранина, а потому стоял даже ближе к католикам, нежели к кальвинистам. Курфюрст был искренне предан императорскому двору и никогда этого не скрывал. Он всегда стоял на страже интересов своей любимой Саксонии, но политика лишь с трудом прикрывала его личный интерес и выгоду, поэтому высокие материи спасения лютеранства и борьбы с контрреформацией были для него понятиями отвлечёнными. Понимать взгляды других он не умел, и все, кто пытался их ему навязать, считались злыми и дурными людьми. В общении с людьми Йохан Георг был вспыльчивым и мстительным тираном, который третировал свою семью и окружение и всем слабым и зависимым от него давал понять своё могущество и власть.
Вот с таким человеком пришлось иметь дело королю Густаву.
Время для броска к Магдебургу было безнадёжно упущено. Даже секретарь короля Ларс Груббе признавал ошибочность действий своего монарха. Не надо было, считал он, терять время на бесполезные переговоры с Дрезденом, исход которых был ясен заранее. Нужно было срочно договориться с Берлином о представлении коридора на западе и прямо из Бранденбурга идти к Магдебургу. Фрюкселль утверждает, что идти на Магдебург мимо Саксонии было опасно: местность была опустошена, и нечем было кормить лошадей. Это утверждение находится в явном противоречии с тем, что переход до осаждённого города занял бы максимум полтора дня. Неужели за полтора дня шведские лошади или солдаты пали бы от голода?
Современный шведский историк П. Энглунд признаёт, что доля вины за трагедию Магдебурга «лежит на реальном политике Густаве Адольфе, который опасное положение города использовал в качестве средства нажима в переговорах с некоторыми протестантскими потентатами». Но главную вину за неё, по его мнению, несут курфюрсты Йохан Георг и Георг Вильгельм.
Как бы то ни было, но король Густав думал иначе: он решил идти в Саксонию и попытаться силой, как в Берлине, вынудить Йохана Георга к принятию нужного решения. Поэтому ответ, привезённый Таубе, был страшным ударом по планам короля. Отказ был таким ясным и чётким, что никакой надежды на другие варианты уже не было. Если его армия войдёт сейчас в Саксонию, то король будет иметь дело с возмущённым мнением всей Протестантской унии.
И он остался в Потсдаме. И снова послал Таубе в Дрезден. Неужели он всё ещё надеялся убедить курфюрста изменить своё мнение? Или он хотел очистить свою совесть и предупредить возможные обвинения в свой адрес, что не пришёл на помощь восставшим жителям Магдебурга? Ведь во втором своём послании ничего нового король курфюрсту не сообщил, если не считать фразу о том, что он снимает с себя всякую вину, если курфюрст не придёт ему на помощь.
Пока Густав Адольф ждал ответа от курфюрста, пришло сообщение о падении Магдебурга… Он немедленно вернулся в Шпандау и распорядился заняться укреплением позиций вокруг Франкфурта. После падения Магдебурга следовало незамедлительно ждать в гости Тилли.