Глава седьмая
Подтовка к войне в Германии
Как указывает Г. Дройсен, до сих пор внешняя политика Густава Адольфа диктовалась исключительно соображениями безопасности своего королевства. Эта политика последовательно и неизменно приводила его к конфликту с Россией, Данией и Польшей. В случае с Данией угроза безопасности Швеции вроде бы присутствовала, но вот угрожали ли шведам Польша и Россия? Так и теперь, когда встал вопрос о переносе войны на территорию Германии, шведского короля стала беспокоить не столько католическая контрреформация, сколько угроза появления на балтийских берегах универсальной монархии Габсбургов. Была ли эта угроза реальной, вопрос тоже остаётся открытым. Главное, что эту угрозу воспринимал Снежный король. А безопасность королевства у Густава Адольфа всегда была на первом месте.
После того как шведским дипломатам демонстративно было отказано в праве участвовать в Любекской мирной конференции, а Густаву Адольфу – в праве носить королевский титул, аргументация Стокгольма в пользу немецкой экспедиции получила новое подтверждение. «…В Любеке нас объявили врагами. Репутация страны требует продемонстрировать противнику, что нас нельзя оскорблять безнаказанно», – писал король в одном из своих писем. Честь и достоинство были для него отнюдь не пустыми словами.
После заключения Альтмаркского премирия для Швеции предоставлялись три возможные стратегические альтернативы продолжения военных действий на континенте: 1) наступательная война против Польши в сочетании с пассивной обороны Штральзунда; 2) оборонительная война в Польше и широкое наступление против Габсбургов в Германии; 3) оборонительные действия и в Польше, и в Германии. Другие варианты – наступательная война сразу на двух стратегических направлениях и пассивная оборона побережья страны – не рассматривались вообще: первая - ввиду явной нехватки людских и финансовых ресурсов, вторая – как совершенно неприемлемая. Уже во время войны с Польшей в Пруссии Густав Адольф активно искал союзников на востоке и вёл переговоры с Россией, Турцией, Крымом и Трансильванией.
Канцлер Оксеншерна, справедливо ссылаясь на то, что страна была изнемождена непосильным военным бременем и требовала передышки, высказывался за третий вариант. В крайнем случае, считал он, можно было придерживаться первого варианта, т.е. возобновить активные военные действия против Польши и сохранять за собой Штральзунд, как в своё время шведы удерживали Ревель в качестве базы для военных действий против русских.
Густав Адольф категорически не согласился с этим мнением и выступил в пользу альтернативы №2. Сравнение Штральзунда с Ревелем, по его мнению, было неправомерным: у русских не было кораблей, и они не могли действовать на море, в то время как нынешний противник располагает всеми портами на северном побережье Германии и колоссальными средствами для того, чтобы построить на Балтике мощный флот. Если Габсбургам предоставить время, то они могут блокировать все коммуникации шведов на море и высадиться в самой Швеции. Первый – пассивный – вариант позволит Валленштейну направить в Польшу значительные воинские контингенты и возобновить осаду Штральзунда. И, наоборот, наступательные действия шведов в Померании и Мекленбурге со штральзундского плацдарма свяжет армию Валленштейна, не позволит ему вмешиваться в польские и датские дела, а главное – заставит его отказаться от амбициозной военно-морской программы, нацеленной на достижение господства Империи в Балтийском море. Оборона в Германии равносильна гибели Швеции, заключает король. И пока армия Тилли находится далеко и не сможет быстро прийти на помощь армии Валленштейна, нужно, не теряя времени, высаживаться в Померании. Эти убедительные аргументы заставили канцлера согласиться с королём, и он выразил готовность остаться в Пруссии, чтобы наблюдать из Эльбинга за Польшей, а самому королю предоставить возможность полностью отдаться войне в Германии.
Теперь Густаву Адольфу нужно было убедить в правильности своих аргументов страну, т.е. в первую очередь правительство – Государственный совет – и представителей сословий в лице риксдага. То, что король не пренебрегал в таком важном вопросе мнением своих подданных, полностью соответствовало сущности конституционного устройства Швеции, определённого ещё в 1612 году. Канцлер помог в этом королю и из Эльбинга. Не прерывая трудные переговоры о перемирии с поляками, он обратился к риксдагу с письменным посланием, в котором призвал представителей всех сословий пойти на вынужденные жертвы ради общей цели и безопасности королевства. Всё должно быть поставлено на службу этому: верховная власть короля, авторитет риксдага, свободы и привилегии дворянства, влияние церкви, материальные ресурсы всего населения: «Никто не должен остаться в стороне, все должны делать одно дело». Король в апреле 1628 года писал канцлеру: «События стали развиваться таким образом, что все войны в Европе перемешались и слились в одну».
Государственный совет был созван 15 декабря 1628 года. Король доложил на нём обстановку на севере Германии, указал на угрожавшую стране и лютеранской религии опасность, представил возможные варианты действий, изложил свою точку зрения и попросил членов правительства высказаться по существу вопроса. Он подчеркнул при этом, что речь не идёт о войне или мире – война была неизбежна в любом случае. Вопрос заключался только в том, как эту войну вести. Г. Дройсен сообщает, что «Госсовет высказался в духе своего короля» и пришёл к заключению о том, что намеченная на весну 1629 года высадка шведской армии в Германии предрешена. 8 января (по новому стилю) 1629 года Густавом Адольфом, по мнению Б. Поршнева, было принято историческое решение о наступательной войне в Германии и оборонительной – в Пруссии.
Густав Адольф готовился к войне по всем правилам искусства и начал её пропагандистской кампанией. Он распорядился распространить в Германии прокламацию, в которой была изложена известная шведская точка зрения на события в стране и в которой содержался призыв восстановить в Германии довоенное положение. Это была т.н. реституционная программа. Прокламация произвела большой фурор в протестантских и католических кругах, поскольку в первый раз Швеция одновременно и открыто заявляла о своих претензиях на господство в бассейне Балтийского моря. По мнению В. Тамма, это свидетельствовало о резком изменении всей шведской политики и целей войны. Если раньше Стокгольм утверждал, что будет воевать за восстановление прежнего порядка и справедливости в Германии, то теперь открыто говорил о том, что в предстоящей войне будет преследовать и собственные цели.
Но на пути претворения этого решения в жизнь, как мы уже упомянули выше, возникли неожиданные серьёзные препятствия. Зимой 1628/29 гг. началось быстрое сближение между Габсбургами и Сигизмундом III, выразившееся в предоставлении польским королём нескольких военных кораблей имперцам, а императором – сухопутных войск полякам. Антишведская направленность взаимопомощи была очевидной. Сигизмунд решил использовать свой последний шанс, чтобы изгнать шведов из Пруссии и Лифляндии, а Фердинанд II приступил к выполнению своего плана лишить Швецию господства на море. По приказу Валленштейна генерал Х.Г. фон Арнхейм с 10-тысячным корпусом немедля выступил в поход на Пруссию. То, чего Густав Адольф опасался больше всего, произошло. Противник опередил шведов, столкновение с императорскими войсками стало очевидным и неизбежным. Экспедицию в Германию пришлось отложить, и король немедленно убыл в Пруссию, чтобы на месте самому встретить наступление объединённого польско-имперского войска (см. предыдущую главу). В Гаагу тогда отправился испытанный дипломат короля Людвиг Камерариус, чтобы объяснить там, что планы Швеции относительно войны в Германии остаются неизменными.
После подписания между Данией и Габсбургами в Любеке мирного договора Швеция осталась наедине с грозным противником. Пока поляки ещё не нарушили перемирия, Густав Адольф решил вступить с императором в мирные переговоры на тех же условиях, с которыми Швеция хотела присутствовать в Любеке: отвод имперских войск из Северной Германии, предполагавший отказ Фердинанда от морского балтийского проекта и восстановление статуса-кво в северных территориях Германии (реституция). При выполнении этих требований Швеция давала обещание в германские дела не вмешиваться.
Примечательно, что король Кристиан IV, пользуясь своим покровительством над нижнескасонскими (приграничными к Дании) княжествами, предпринял попытку не допустить высадки шведской армии в Германии и под видом посредничества между Валленштейном и Оксеншерной стал претворять свой план в жизнь. В Стокгольме эта инициатива вызвала недоверие и возмущение, и некоторые горячие головы предлагали даже начать с датчанами войну. Но Густав Адольф решил использовать эту последнюю возможность договориться с Веной и услуги датского короля отвергать не стал. Паузу в ожидании результатов посредничества Швеция использовала для дальнейшей пропаганды своей политики и обработки протестантских германских государств.
Фердинанд II на требования Густава Адольфа о восстановлении справедливости в Германии ответил, как ни странно, положительно. Дело объяснялось тем, что размах, с которым он начал проводить в жизнь свой план универсальной монархии, напугал не только пртестантских, но и католических курфюрстов. Они стали серьёзно опасаться за свои владения и свою власть и оказывать на императора давление. Они потребовали сократить имперскую армию и убрать с поста главнокомандующего диктатора Валленштейна. Император стал маневрировать и предложил созвать в Данциге конференцию по вопросам внутригерманского урегулирования. Стержневым предложением Вены было освобождение Померании от австрийских войск в обмен на освобождение Штральзунда от шведских. Естественно, оно ни в коей мере не отвечало интересам Швеции, и когда пришло время начала конференции, ни шведов, ни датчан на ней не оказалось. Шведы сослались на то, что для выработки встречных предложений им требовалось время, но когда они к маю были готовы, то их предложения уже содержали требование сохранения Штральзунда за Швецией. Фактически конференция была сорвана, потому что она явно использовалась шведской стороной в качестве ширмы для подготовки к высадке своих войск в Германии.
С подписанием Альтмаркского перемирия руки короля, наконец, освободились, для того чтобы начать форсированную подготовку к немецкой экспедиции. В новом обращении к представителям сословий Густав Адольф в первый раз указал на религиозную подоплёку войны и на опасность, которую католическая контрреформация представляет для протестантов. Он подчёркнул, что если раньше религиозные преследования касались какой-то группы людей, какого-то города или княжества, то теперь они носили глобальный характер: в Германии всё подавлено, в Дании многое потеряно, в Польше о лютеранстве нет и речи, не лучше дела обстояли и в других местах. Швеции угрожал дом Габсбургов, эту опасность следовало встретить во всеоружии и немедленно. Речь шла о защите отечества и веры. Нужно было сражаться за своих родителей, за жён и детей, за свой дом и двор. Если бы в Швеции в то время существовало понятие «отечественной войны», то предстоящую войну можно было охарактеризовать именно этим термином, хотя вести эту войну предстояло на чужой территории!
Король, вопреки большинству своих министров, решил созвать риксдаг и получить поддержку в пользу войны от всех сословий. На заседании Госсовета Густав Адольф аргументировал свою точку зрения тем, что речь шла не о том, чтобы вопрос войны решал народ, а чтобы убедиться в истинных настроениях своих подданных. И риксдаг был созван, и представители всех четырёх сословий королевства поддержали короля в решении начать войну против римского кесаря и римского папы. Шведы были истовыми лютеранами и католиков, мягко говоря, не любили.
Густав Адольф потребовал от риксдага продления и увеличения налогового бремени на последующие годы. Главная опасность для страны грозила с моря, Швеция не могла позволить себе утраты контроля над балтийскими коммуникациями, поэтому было признано необходимым всемерно укреплять флот. При этом забота о флоте определялась не только сиюминутными потребностями экспедиции. Король смотрел в будущее, он думал о господстве Швеции в Балтийском море. В борьбе с Габсбургским домом сухопутной армии он, по мнению Дройсена, на этом этапе уделял подчинённую роль. По рекомендации Густава Адольфа, каждое сословие должно было собрать средства на строительство определённого количества кораблей. Города – купечество и нарождающаяся буржуазия – к этому времени уже выступили с предложением построить на свои деньги 16 судов, их примеру последовали дворяне и духовенство. Члены парламента согласились на непрерывный призыв рекрутов в течение двух лет и высказали пожелание, чтобы война не затронула территорию королевства. «Коза гложет там, где привязана» – так образно пояснили свою мысль депутаты от крестьянства.
Густав Адольф в это время был в Пруссии, а когда он вернулся в Стокгольм, то созвал представителей постоянно действующих комиссий риксдага. На этой встрече король произнёс прощальную речь, в которой с большим пафосом и демагогией говорил о необходимости принесения на алтарь войны всеобщей жертвы и желал каждому сословию добра и счастья: правящей аристократии – не страдать от отсутствия полезных мыслей и советов для безопасности королевства, дворянам – придания нового блеска наследию своих готских отцов и приобретения новых поместий и земель, церковникам – неутомимых проповедей о послушании паствы начальству, городской буржуазии – приобретения недвижимости и больших кораблей, а также неиссякаемости пива в тавернах, а крестьянам, которых он почему-то не пригласил – плодородия лугов и пашен, а главное – исполнения своего долга перед помещиками.
Согласно широко распространённому в шведской историографии мнению, страстный призыв короля «Отечество в опасности!» был услышан и поддержан всеми сословиями страны. Уже 22 июня 1629 года, в отсутствие короля, риксдаг принял решение, которое отвечало насущным требованиям дня. Сословия высказали королю благодарность за то, что тот ещё в прошлом году решительно выступил на защиту Швеции и Балтийского моря, организовав оборону Штральзунда, и пообещали оказывать ему полную поддержку в осуществлении намеченных планов.
Но можно ли было с полным основанием утверждать, что идея немецкой экспедиции с энтузиазмом была поддержана всем населением Швеции? Вряд ли. «Было бы грубым преувеличением утверждать, что перед лицом неизвестности настроение в стране было каким-то радостно-возбуждённым», – пишет П. Энглунд. «Мобилизованные рекруты были среди тех, кому легче всех можно было обуздать свой энтузиазм, и они, как сокрушённо констатиовал один военный суд, по старому обычаю дезертировали». В самой метрополии дезертировал каждый десятый, а в Финляндии – каждый пятый солдат. И везде, даже там, где корона традиционно возлагала свои надежды, к примеру, в церковной и дворянской среде, встречали эмиссаров короля с кислыми минами и скрытым сопротивлением, а горожане даже выражали против войны протест. Слишком велико было для народа напряжение, созданное многолетними войнами, а теперь им предстояло испытать ещё один, по собственному выражению Густава Адольфа, «океан зла».
…27 октября (6 ноября) Густав Адольф в Уппсале собрал членов Госсовета, чтобы ещё раз взвесить все обстоятельства и услышать их мнение относительно предстоящей войны. Слишком тяжела была ответственность, и Густав Адольф, осознавая её, хотел снова и снова убедиться, что стоит на правильном пути.
Обмен мнениями был достаточно откровенным.
Ю. Шютте довольно «странно» высказался в том смысле, что попытки сокрушить любую монархию противоречат Богу и совести. На это Густав Адольф резонно возразил, что европейские потентаты представляют собой одно сильно перемешанное семейство, поэтому монархия покоится не на лицах, а на законах. Один из членов Совета напомнил об опасности личного участия короля Густава в походе и его длительного отсутствия в стране. Другой говорил о том, что немцы в случае победы короля всё равно не примкнут к шведам, а в случае поражения – отступятся от них. Густав Адольф парировал это высказывание репликой: «Если король победит, то все они станут его людьми». Брат канцлера Габриэль Оксеншерна (несомненно, с подачи Акселя Оксеншерны) заявил, что оборона ничего не даст, экспедиция необходима даже из-за Штральзунда, поэтому хватит дискуссий!
Дискуссия, однако, продолжилась и закончилась выработкой восьми аргументов в пользу наступательного образа действий. Так что заседание Госсовета не было какой-то пустой формальностью. 3 ноября состоялось поимённое голосование. Все члены Совета в конечном итоге единодушно высказались за войну в Германии. Карл Карлссон Юлленхъельм, сводный брат короля, выступил от имени Совета и пожелал Густаву Адольфу удачи в его начинаниях.
С какими же ресурсами вступала Швеция в войну?
Накануне германской экспедиции в 1630 году реальные доходы шведского государства составили 12 132 391 талеров, расходы – 13 072 071 талеров. Дефицит, таким образом, составил 939 680 талеров. Цифры красноречиво свидетельствовали о том, что экономика и финансы страны не могли выдержать бремени предстоящей войны в Германии, и Густав Адольф целиком зависел от иностранных субсидий.
Несмотря на гигантские усилия канцлера Оксеншерны и его помощников, результаты дипломатической подготовки Швеции к войне в Германии, тем не менее, по оценке В.Тамма, были довольно скудными. Проблески какой-то поддержки были заметны лишь на парижском горизонте, да и они оставались пока лишь проблесками. Кардинал Ришелье, в отличие от своего предшественника, повернулся лицом к германской проблеме и в обмен на шведское наступление против войск Фердинанда предложил на 1630 год Густаву Адольфу весьма скудные субсидии в размере 400 000 риксдалеров.
Естественно, союз с такими неравными рисками в войне короля Швеции нисколько не устраивал, и Густав потребовал от Парижа предоставить в его распоряжение 55 000 солдат, из которых одну треть Стокгольм собирался содержать за свой счёт. Командование всеми войсками король, естественно, требовал поручить лично ему. Продолжившиеся переговоры ещё к весне 1630 года ни к каким конкретным договорённостям не привели, поскольку Ришелье, по мнению шведов, плохо представлял себе скандинавские реалии. Францией руководило «не желание добиться в Германии реституции дела протестантов и угнетённых», – писал королю Густаву из Парижа посол Рудерсдорф, – «а единственное желание помешать императору распространить внешнее влияние и послать свои войска в Италию…, но до заключения формального союза со Швецией пока далеко». Удивляться позиции Франции не приходится: она была католической страной, и интересы германских лютеран её интересовали мало.
В апреле 1629 года закончилось 15-летнее соглашение с Голландией, и Густав Адольф хотел бы заключить с Генеральными Штатами новый договор, отвечавший новым условиям. Но Голландия вела войну с Испанией и была заинтересована единственно в том, чтобы Австрия, союзница Испании, тоже была бы втянута в войну, но не больше этого. На западном фронте создалась странная ситуация: нидерландские войска вторглись на территорию Германии, имперские – на территорию Генеральных Штатов, но формально никакой войны между ними объявлено не было. Валленштейн, проводя самостоятельную дипломатию, заигрывал с Гаагой и добился того, что голландцы официально заявили ему и Тилли о заинтересованности соблюдать в германской войне нейтралитет и поддерживать с Фердинандом II хорошие отношения. В конце концов, в декабре 1630 года дело завершилось миром с Испанией, что вынудило короля Густава на изумлённое восклицание: «Что же настраивает принца Оранского против меня? Уж не ревнует ли он ко мне из-за моей славы или я кажусь ему слишком большим?»
Дания после поражения фактически отошла от протестантского дела и занялась интригами, цель которых сводилась к тому, чтобы помешать высадке шведов в Померании и распространению их влияния в Германии. Король Кристиан IV завёл секретные переговоры с Тилли и Валленштейном, чтобы с их помощью попытаться завладеть Гамбургом. Дело дошло до того, что король Дании послал на лютеранский Гамбург свои войска и речную флотилию. Гамбуржцы, однако, дали датчанам достойный отпор.
Узнав о том, что голландцы недовольны переходом данцигских пошлин в шведские руки, Копенгаген ухватился тогда за идею датско-голландского союза, направленного против Швеции. «Настрой Кристиана IV по отношению к Густаву Адольфу был настолько враждебным, насколько это было вообще возможно», – замечает Г. Дройсен. «Усиление короны Швеции – бельмо на глазу у Дании», – писал Оксеншерна. Поскольку одновременно датчане сильно вооружались, в шведском лагере нарастала тревога, готовая вылиться в конкретные военные действия. Но до войны с Данией дело не дошло. Закатывавшаяся звезда Дании всё больше блекла перед ярким светом восходящей звезды Швеции.
Самыми верными союзниками короля Густава в этот момент оказались русский царь Михаил и трансильванский князь Бетлен Габор (1580-1629). Первый оказал значительную экономическую поддержку44, а второй, свояк короля, открыл против императора Фердинанда отдельный фронт. Этой поддержки шведам явно не хватало, но, повторяя слова шведского короля, нужно было довольствоваться тем, что было.
Примечание 44. См. далее главу «Московская политика Густава Адольфа». Конец примечания.
Тридцатилетняя война заявила о себе многократно выросшими армиями. По данным П. Энглунда, по сравнению с концом XVI – началом XVII в.в. армии, принимавшие участие в этой войне, по своим размерам возросли чуть ли не в 10 раз! Когда в конце XV столетия испанцы выставили 20-тысячную армию, то Европу от страха охватила дрожь. В Тридцатилетней же войне одна только Испания располагала 300-тысячной армией, а сколько же всего было солдат в армиях Франции, Голландии, Швеции, Дании, австрийских Габсбургов и немецких князей, сказать было невозможно – думается, не менее миллиона. Можно себе представить, каких расходов это потребовало от государств, и каким тяжёлым бременем они легли на население всех этих государств.
По данным Л. Ослунда, в шведских военных походах в Лифляндию, Польшу и Пруссию, а также в первые годы немецкой кампании потери в живой силе составили около 50 000 одних только природных шведов. И это при населении около 0,7 млн. человек! Основная нагрузка легла на крестьян: начиная с 1630 г. в армию в течение 15 лет забирали каждого десятого крестьянина, причём воинскую повинность король Густав распространил и на дворянских крестьян, хотя это было нарушением обещанных дворянам привелегий. Фактически, пишет Ослунд, к моменту вступления Швеции в Тридцатилетнюю войну король находился с дворянами в состоянии глубокого конфликта.
Совершенно новым делом стало снабжение, перемещение и управление большими воинскими контингентами. Теперь в сражениях с обеих сторон единовременно могло участвовать до 100 000 человек, которых нужно было накормить и снабдить амуницией. К ним следует добавить примерно такое же количество следовавших в обозе армии гражданских лиц – жён офицеров, солдат, маркитанток и маркитантов, любовниц, проституток, купцов, ездовых, конюхов, оружейников, слуг и просто прибившегося к армиям всякого нищего и деклассированного люда.
Только переместить такую массу людей представляло сложную логистическую задачу. Но особенно остро стал стоять вопрос продовольствия и фуража: скученные массы войск «объедали» занятую территорию в считанные сутки, и многие полководцы стали приходить к неутешительному выводу о том, что лучше оперировать малыми контингентами. Но как быть, если сражения выигрывались в основном за счёт количества солдат, кавалерии и артиллерии? Всему этому постепенно учила Тридцатилетняя война.
Перед тем как отправиться в Германию, шведский король провёл большую работу по реорганизации флота и армии. Один рекрут – кнехт – приходился на 1 участок сельской местности, в котором насчитывалось 10 мужчин призывного возраста от 18 до 40 лет. Король поручил церкви провести учёт населения, и в каждом приходе были составлены списки мужских прихожан. Практически с этого времени в Швеции вводился регулярный первичный учёт населения, которым занимались и до сих пор занимаются церковные приходы.
Закончив набор рекрутов, король занялся новым устройством пехоты, кавалерии и артиллерии, делая ставку на их мобильность и тактическую гибкость. Прежние полки, состоявшие из т.н. вымпелов (знамён), вокруг которых группировались от 300 до 600 солдат, набранных из одной местности, король разделил на роты, роты – на звенья, так что численность полков была теперь установлена примерно в рамках 1 200, рот – 150, а звеньев – 6 человек. Четыре роты образовывали кавалерийский эскадрон или пехотный батальон, 3 полка – бригаду. Численность кавалерийских рот – корнеты – Густав Адольф довёл до 120 всадников.
Пехота раделялась на мушкетёров и пикинёров, в роте из 120 человек 58 были мушкетёры, 46 – пикинёры (остальные входили в офицерский и административно-штабной состав). Снаряжение и вооружение шведского пехотинца было по возможности облегчено, это касалось как панциря, так и мушкетов. Фитильный мушкет предпочитался кремнёвому ружьёю, хотя обращение с фитилём в сырую погоду было рискованным, но шведы боялись отказа ненадёжных кремнёвых замков. Правда, уже в 1630 году кремнёвые ружья стали всё-таки вытеснять фитильные. Мушкет стал настолько лёгким, что отпала необходимость в использовании для его опоры при стрельбе тяжёлой вилки. Густав Адольф ввёл вместо вилки деревянную пику с железным наконечником, которую мушкетёры при кавалерийских атаках противника втыкали впереди себя под углом в землю и образовывали своеобразный защитный палисад. На перевязи, спускавшейся с левого плеча пехотинца под правую руку, свисали 10 капсул по одному выстрелу в каждой и одна капсула с порохом для поджига. Кроме того, пехотинец нёс фляжку с порохом, кожаный кошель с пулями и ремнями для ружей. По левую руку у него висела сабля на ремне, перепоясывавшем правое плечо.
Густав Адольф экспериментальным путём ввёл новую систему ведения огня мушкетёрами. В оборонительном бою мушкетёры выстраивались в три шеренги: первая становилась на колено, вторая слегка нагибалась, а третья стояла во весь рост. Таким образом, вся наличная пехота могла стрелять залпом и обеспечивать большую плотность огня. Во время перезаряжания мушкета, занимавшего достаточно много времени, мушкетёры становились практически беззащитными, и тогда им на помощь приходили пикинёры: они выходили вперёд, нападали на противника и вносили в его ряды сумятицу и беспорядок. Потом они быстро отступали и возвращались в строй. К этому времени мушкетёры были снова готовы вести залповый огонь.
С распространением стрелкового оружия пикинёры всё чаще уступали место мушкетёрам45, а вместо пик они стали применять алебарды и бердыши. Сами пики были укорочены на 7 футов и составляли теперь длину в 11 футов. У шведов существовали и такие лёгкие виды пехоты, как лучники и лыжники, но последние в Германии применения, естественно, не нашли. Пехотные офицеры были вооружены бердышами и шпагами.
Примечание 45. 70 лет спустя Карл XII снова эффективно введёт пикинёров в свои боевые порядки. Конец примечания.
Кавалерия состояла преимущественно из кирасиров в панцирях, вооружённых мечами и парой пистолетов. Аркебусиры (карабиньеры или всадники-бандельеры) в шведской армии распространения не нашли, поскольку Густав Адольф огнестрельное оружие в кавалерии отменил. На их место пришли драгуны – конная пехота, у которой отличительные знаки принадлежности к кавалерии – шпоры и ботфорты – отсутствовали. Это обеспечивало высокую подвижность и маневренность всей армии. Кстати заметим, что кавалерия Густава Адольфа по маневренности уступала польской, а по тяжести вооружения – немецкой, и это сказывалось потом на полях сражений. Собственно шведской кавалерии у короля было мало46, и основная её масса состояла из навербованных в Германии частей.
Примечание 46. Карл XI и Карл XII потом восполнят этот пробел и создадут новую кавалерию, превосходящую этот род войск во всей Европе. Конец примечания.
Согласно старому тактическому приёму по методу караколь, кавалерия должна была подскакать к противнику, разрядить в него свои пистолеты, быстро развернуться, широкой дугой выйти из боя и вернуться в строй. Густав Адольф, не отменяя в принципе караколя, ввёл в оборот использование холодного оружия. Согласно его методу, кавалеристы плотным строем врезались в оборону противника, разили его саблями, шпагами и палашами, а потом усиливали эффект атаки пистолетным огнём. Для усиления огневого эффекта кавалерии придавались подразделения мушкетёров. Каждый кавалерист брал с собой в атаку мушкетёра, что конечно не давало возможности кавалерийскому эскадрону развивать большую скорость при атаке. Кавалерия медленно приближалась к противнику, ссаживала мушкетёров примерно за 50 м до цели и рысью врезалась в его ряды. В нужный момент поспевали мушкетёры и своим огнём поддерживали кавалерийскую атаку.
В каждом пехотном полку был штаб из 19 человек, полком командовал полковник, его заместителем был подполковник, а далее шли майор или вахмистр, полковой квартирмейстер, писарь, цирюльник – он же фельдшер и аптекарь – с тремя помощниками (Густав Адольф был пионером в деле введения цирюльников и медицинского обслуживания в армии; в походах для раненых и больных он приказывал организовывать лазареты), профос (палач), капеллан и законовед. Ротный офицерский состав включал в себя 18 человек: капитана, лейтенанта, юнкера, 2 сержантов, фельдфебеля, фурьера, оружейника, 6 капралов, 2 барабанщиков и 4-х т.н. образцовых кнехтов. Аналогичную организацию имели и кавалерийские подразделения.
Отдельные полки шведской армии различались по цветам: красный, голубой, жёлтый, зелёный, белый, чёрный. Не следует думать, что в соответствующие цвета были раскрашены мундиры солдат и офицеров – различие происходило по цветам знамён. С обмундированием в армии Густава Адольфа дело вообще обстояло довольно плачевно. Ещё в 1626 году не все солдаты его армии были униформированы, из-за чего шведы получили прозвище «грубых, жутко одетых мужланов». «Это в основном бедные шведские крестьянские парни», – сказал как-то сам король о своей пехоте, – убого одетые, но дерутся они хорошо, и, надеюсь, они скоро добудут себе лучшие мундиры».
Но наиболее существенные новации Густава Адольфа были связаны с артиллерией. Во времена Тридцатилетней войны орудия разделялись на тяжёлые (крепостные), морские (средние) и полевые (самые лёгкие). Самыми тяжёлыми полевыми орудиями были 24-фунтовые куртауны, далее шли 12-, 6-, 3- и 2-фунтовые пушки. Среди них были и мортиры, но они ещё не нашли тогда большого применения. Даже средние пушки были довольно тяжелы в обращении: достаточно сказать, что для их транспортировки требовалась упряжка из 24 лошадей. Густав Адольф с помощью орудийного мастера Х.Х. фон Сигрота экспериментальным путём пришёл к необходимости укоротить дула орудий и сделать их более транспортабельными. В результате некоторые пушчонки могли переносить двое-трое солдат, и свою артиллерию получили отдельные полки. В историю войны вошли т.н. кожаные пушки: ствол их был сделан из тонкой меди, укреплённой несколькими поясами железа и сверху обтянутой толстой кожей. Правда, они быстро нагревались, и уже в 1631 году с вооружения армии были сняты.
Наибольшее распространение в армии шведов получили 4-фунтовые железные пушки, в которых пороховой заряд составлял лишь треть от веса ядра. Заряд располагался в деревянной гильзе, к которой железной проволокой прикреплялось ядро. Помимо мобильности, шведская артиллерия обладала таким качеством, как необычно высокая скорострельность: канониры успевали сделать за одну и ту же единицу времени восемь выстрелов, в то время как мушкетёр всего только шесть.
Во время боя артиллерия, как правило, находилась перед боевыми порядками всей армии и первой встречала наступавшего противника картечными выстрелами.
Сам хороший фортификатор и инженер, король уделял большое внимание снабжению армии грамотными фортификаторами, сапёрами, минёрами, математиками, ремесленниками, оружейниками и т.п. В армии было специальное подразделение минёров, в то время как фортификационные и понтонные работы осуществляли обычные пехотные части. Нужно отметить, что Густав Адольф уделял большое внимание оборудованию лагерей для своей армии, что вызывало удивление немцев, не привыкших к тому, чтобы обычные строевые пехотинцы занимались земляными работами.
Одной из главных черт военного искусства Густава Адольфа стали введение в армии строгой дисциплины и «правильного» образа полевой жизни солдата. Особый акцент был сделан на физическое состояние личного состава и их здоровье, в связи с чем в шведской армии достаточно много внимания уделялось гигиене, санитарии и лечению болезней. Моральное состояние и высокий боевой дух армии поддерживался с помощью полковых проповедников, под чьим неусыпным руководством каждое утро и каждый вечер войска совершали молитвы. Азартные игры, пьянство, драки строго наказывались. Безделие не поощрялось: свободное время солдат употреблялось на земляные и фортификационные работы. «Свободных» женщин из лагеря либо прогоняли, либо пристраивали к какой-нибудь группе солдат. Дети следовали за войском в обозе и находились под присмотром т.н. учителей-чтецов, а на привалах и бивуаках для них работали школы.
В проступках и преступлениях солдат или офицеров король всегда винил их вышестоящего начальника: «Если подчинённый не слушается, то это вина его начальника». Во время германской войны король издал специальный приказ, запрещавший под страхом смерти участвовать в грабежах и насилиях над мирным населением47.
Примечание 47. На практике всё было иначе. Тридцатилетняя война полна всякого рода эксцессов, особенно этим «славились» армии Тилли и Валленштейна, но и разношерстная по своему национальному составу шведская армия была не лучше. В отдельных случаях король сам отдавал взятые города на разграбление своим солдатам, а П. Энглунд приводит много примеров жестокого и варварского обращения шведской армии с мирным населением Германии – и католиками, и братьями-лютеранами. Война должна была кормить своих детей! Конец примечания.
В сухопутных камапаниях Густав Адольф использовал три вида стратегии: территориальную (инженерное и логистическое обустройство района расположения армии), изматывающую (перерезание коммуникаций противника и лишение его источников и баз снабжения) и уничтожающую (собственно сражения на уничтожение противника).
Специальное внимание, как говорилось выше, королём было уделено флоту – гарантии господства на Балтийском море. Адмиральским – головным – кораблём был «Меркурий», самый крупный и вооружённый 32 орудиями разного калибра; на «Андромеде» было 18, на «Аполлоне» и «Пеликане» – по 20, «Вестервике» – 26, «Радуге» – 13, «Аисте» и «Дельфине» – по 12 орудий, «Чёрной собаке» - 8, «Попугае» - 10 пушек. Экипаж самого крупного корабля составлял 160 человек, но были яхты и лодьи, на которых было всего несколько человек и даже по одному человеку команды. На момент старта экспедиции во флоте было 5 адмиралов, 2 майора, 26 капитанов, 25 лейтенантов, 49 шкиперов, 39 штурманов, 25 констэблей и 5 капелланов.
Высшей командной должностью в армии был генерал-фельд-полковник, за ним шёл фельд-херр (буквально «полководец»), потом генерал-фельдхерр и фельдмаршал. Густав Адольф не баловал своих генералов должностями, и большинство должностей только значилось в списке: так в 1623 году Я. Делагарди занимал должность фельд-херра, а Х. Врангель – пост фельдмаршала, в то время как другие высшие посты были вакантны. В 1626 году во всей шведской армии насчитывалось 15 полковников и 19 подполковников. С вступлением в войну на германской территории король Густав увеличил количество высших офицеров, организовал генштаб и поставил во главе его генерал-майора, а потом – генерал-адъютанта. Это было неизбежной данью привлечению в армию лютеранских немцев. Первым начштаба был Додо фон Книпхаузен, а после него – Бодуссэн (Бодис). Начальником артиллерии стал 27-летний Торстенссон, будущий талантливый полководец времён Карла Х.
Война и поощрительная политика Густава Адольфа, для которого определяющим были заслуги и талант, а не происхождение человека, выдвинула в первые ряды многих талантливых военачальников как среди шведов, так и немцев, шотландцев и англичан: герцог Бернхард Веймарский, рейн-граф Отто Людвиг, Максимилиан Тойффель, перешедший к шведам из императорской армии, Додо фон Книпхаузен, воевавший в армиях лютеранского кондотьера Мансфельда и Дании, богемские графы отец и сын Турны, гольштинец Хенрик Бодуссэн, шотландцы Хепбёрн, Александр Лесли и Патрик Рутвен, немец Георг Кристофер фон Таупадель, ливонец Клас Хастфер, шведы Карл Хорд, Аксель Лиллье, Торстен Стальная Перчатка, Дидрих Фалькенберг и др. Нельзя забывать и «старые кадры» типа Хорна, Врангеля, Банера, Делагарди, Брахе и др., которые и в германский период войны продемонстрировали свои высокие боевые и полководческие качества.)
Король умел выбирать и выдвигать людей на руководящие посты.
Большое место в государственной политике Швеции занимала пропаганда. Накануне германской экспедиции шведские дипломаты и другие государственные мужи, включая канцлера, немало потрудились над тем, чтобы объяснить просвещённой Европе цели вмешательства страны в Тридцатилетнюю войну. XVII век принёс с собой начало массовому распространению продуктов печати, в чатсности, газет. В Швеции к описываемому периоду существовала одна шведская газета – государственная «Ordinari Post Tidende», которая издавалась почтмейстером Стокгольма и за которой стоял Аксель Оксеншерна. Густав Адольф хорошо понимал необходимость контроля за настроениями своих подданных и управления общественным мнением.
Поддержанию воинственных настроений в стране немало способствовал возникший в раннем средневековье миф о т.н. первородности шведов. Как русские самодержцы пытались связать свою родословную с Римом, так и официальная шведская пропаганда пыталась доказать, что Адам и Ева если и не родились в Швеции, то какое-то время там жили. Таким образом, шведы могли вести своё происхождение напрямую от их рёбер. Во всяком случае, можно было считать своими предками готов, а шведское государство было не одним из древних в мире, а самым древним. Разумеется, король Густав не только не препятствовал распространению таких мифов, но и всячески этому способствовал.
В походе в Германии у короля Густава было три канцелярии: а) шведская, ответственная за связь с Госсоветом Швеции; б) латинская – для поддержания контактов с иностранными государствами (латынь была в то время официальным языком дипломатии); и в) немецкая, занимавшаяся перепиской и связями с немецкими княжествами. Во главе канцелярии стоял способный и энергичный секретарь Ларс Груббе.
К этому времени в распоряжении короля и его канцлера находилась широко разветвлённая и эффективно работающая шпионская сеть. Шведы имели своих агентов везде: в России, Польше, Германии, Трансильвании и даже на Украине. В Гамбурге сидел платный резидент Леенарт фон Зоргхем, руководивший всей сетью агентов в Германии. В Штеттине на шведов работал бургомистр Элиас Паули, который был на связи у шведа Зоргхема (впоследствии Зоргхема сменил швед Андерс Свенссон). «Нашим человеком» в Голландии был известный художник Петер Исаак. Вся информация стекалась в шведском городе Маркарюде, где на связи у А. Оксеншерны был владелец постоялого двора и лэнсман Бруде Якобсон. Донесение из Гамбурга до Маркарюда доходило за 5 дней.
Шведская разведка взяла под своё «покровительство» почтовую контору «Турн и Таксис», обслуживавшую и частных лиц, и самого австрийского императора и его дипломатическую и разведывательную службы. Подкупленные почтальоны передавали службе Оксеншерны пакеты с почтой, и шведы получали в своё распоряжение огромный и бесценный массив информации48. В 1618 году канцлер в своей канцелярии выделил т.н. внешний отдел, в котором работали переводчики и и эксперты по 4 регионам: 1) Россия, 2) Польша и Дания, 3) Франция, Англия и Голландия и 4) Германия. Главным помощником Оксеншерны в шпионских делах был Пер Баннер – тот самый, кто в 1612 году спас принца Густава Адольфа в бою с датчанами под Виттшё.
Примечание 48. «Турн и Таксис» создали целую сеть почтовых контор и быстро разбогатели. Их жёлтые почтовые кареты разъезжали по всей Европе. Почтальоны менялись каждые 30 км. Потом все почтовые ящики Швеции тоже красились в жёлтый цвет. Конец примечания.
Перед высадкой в Германии канцлер и король получали многочисленные донесения из Штральзунда, где работала агентурная сеть, возглавляемая Стеном Бъельке. Ему помогали германский граф Филип Рейнхард фон Сольна и дворянин Л.К. Рашке. Нужные сведения добывалась ими в ходе целенаправленных бесед с носителями информации; при вербовке нужных лиц широко применялись деньги и подарки. Так был завербован синдик Гамбурга Лунцманн и голландский резидент (т.е. постоянный дипломатический представитель) в Кёльне.
Вся Швеция готовила армию к походу: заготавливали порох, лили свинец, шили одежду, мололи муку и пекли хлеб, принимали новобранцев, осматривали их и распределяли по воинским частям, где денно и нощно шла муштровка. В Пруссии, Англии, Шотландии, Германии и других странах Европы шла вербовка наёмников. За всю войну через Балтийское море в Германию было переправлено 76 000 человек, из которых только 43 тысячи были шведами. В первом эшелоне экспедиции с королём шли всего 13 000 солдат и офицеров, но позже в Германию регулярно посылались подкрепления и свежие части, в том числе из Лифляндии и Финляндии, так что скоро численность экспедиционного корпуса выросла до 40 000. В самой Швеции оставалось 16 000, в Финляндии размещено по гарнизонам 6 500, в восточных провинциях – 5 000, в Пруссии – 7 600 человек, итого 37 тысяч, т.е. вся армия короля Швеции в самые лучшие времена насчитывала 77 000, а с флотом – около 80 000 человек. Содержание одного человека в среднем, при самом грубом подсчёте, обходилось от 45 талеров в год.
Уплывая в Штральзунд, Густав Адольф оставлял после себя страну на триумвират своих главных советников и помощников: на Хермана Врангеля, Якоба де ла Гарди и зятя Юхана Казимира, практически верховного правителя страны.