Глава пятая
Дела матримониальные
В одном ряду с тщетными дипломатическими усилиями Швеции вырваться из изоляции стоит династический брак Густава Адольфа с бранденбургской принцессой Марией Элеонорой. Настало время похоронить романтическую любовь к Эббе Брахе и позаботиться о судьбе государства и династии.
Ещё в 1605 году Карл IХ вынашивал планы встроить в свои политические комбинации обручение своего наследника с английской, а ещё лучше какой-нибудь германской принцессой. Летом 1610 года английская принцесса Элизабет сообщила шведским послам Ю. Шютте и Г. Стенбоку, что она «расположена к герцогу Густаву более, нежели к любому другому принцу в целом мире». Формального сватовства шведские послы тогда не предприняли, но английский двор их интерес к Элизабет однозначно воспринял именно в матримониальном смысле. Король Яков I, весьма заинтересованный в браке своей дочери со шведским принцем, чуть ли не единственным лютеранским женихом на брачной бирже Европы, проинформировал об этом своего датского шурина Кристьяна IV и, вероятно, допустил ошибку. Король Кристьян не был заинтересован в этом браке, и скоро супруга короля Якова, сестра Кристьяна, королева Анна, враждебно настроенная к Швеции, расстроила все брачные планы Стокгольма. А потом началась Кальмарская война, и больше к ним Стокгольм уже не возвращался. Сам Густав Адольф был увлечён в это время фрёкен Брахе. Принцесса Элизабет не без активного содействия Копенгагена скоро вышла замуж за Фридриха V Пфальцского, претендовавшего на корону Богемии – того самого, которому Густав Адольф писал письмо в детстве. Элизабет сохранила своё расположение к шведскому королю на всю жизнь, хотя встретиться с ним ей так и не удалось. Родившегося в 1632 году в Гааге сына Элизабет, вопреки желанию супруга, назвала Густавом Адольфом.
Следующее предложение о женитьбе Густава Адольфа поступило от гессенского двора, когда весной 1614 года в Стокгольм прибыло посольство ландграфа Моритца, и когда ещё длился роман короля с Эббой Брахе. Первый визит, который нанёс гессенский посол в Швеции, был в Нючёпинг к королеве-вдове. Стороны обсуждали тогда, какую политическую пользу можно было извлечь из династийного брака между Стокгольмом и Касселем. Союз с Гессеном рассматривался тогда как первая ступенька в развитии отношений с евангелическими княжествами Германии. Чувствуется, что за этими планами стоял вездесущий и проницательный канцлер Оксеншерна. Но, как мы уже говорили выше, король был увлечён Эббой и ни о какой женитьбе на другой девушке он не хотел и думать. Гессенское предложение тоже осталось нереализованным.
В 1615 году Густава Адольфа поставили перед необходимостью пожертвовать любовью к Эббе Брахе ради государственных – высших для всякого монарха – интересов. Канцлер Оксеншерна и королева Кристина со всей прямотой дали понять Густаву Адольфу, что если он не боится остаться холостым и без наследников и не хочет, чтобы сохранение династии выпало на долю младшего брата принца Карла Филипа, то он должен будет подыскать себе невесту в европейских дворах.
Одним из первых и наиболее перспективных со всех точек зрения был вариант женитьбы на дочери бранденбургского курфюрста Йохана Казимира. Через находившихся на шведской службе бранденбургских дворян предприняли в Берлине зондаж, в результате которого вяснилось, что курфюрст выразил согласие на брак своей дочери с королём Швеции, «ловким, умным, решительным и храбрым малым», но супруга курфюрста и слышать не хотела об этом браке. Она якобы сказала, что скорее «сопроводит свою дочь на кладбище, чем на обручение» с Густавом Адольфом. У курфюрста, правда, тоже были «соображения»: в скором времени должен будет скончаться прусский герцог Альбрехт Фридрих, и король Сигизмунд III будет решать вопрос о передаче ему, курфюрсту, Пруссии в ленное владение. Если Сигизмунд узнает о том, что будущий владелец Пруссии породнился со шведским двором, то он вряд ли решит этот вопрос в пользу Бранденбурга.
Для Густава Адольфа приобретение союзника в лице Бранденбурга представлялось очень важным именно с точки зрения противостояния с Польшей. Если Бранденбург в польско-шведском споре станет на сторону Швеции, то у Польши на северо-западном фланге появится опасный противник. Поэтому, вероятно, он, не обращая внимания на обидные демарши будущей тёщи, упорно добивался поставленной Оксеншерной и матерью цели.
1617 год прошёл без всяких подвижек в ту или иную сторону. Посланный в Германию зять Юхан Казимир докладывал в Стокгольм в основном мало утешительные новости: партию шведского короля в Берлине поддерживали лишь курфюрст Йохан Казимир, сама невеста, гессенский двор и голландцы, но были противники и враги типа курфюрстши Анны и датского короля Кристьяна IV, сватавшего за Марию Элеонору мекленбургского герцога Адольфа Фредерика. Кроме того, на руку бранденбургской принцессы претендовали Вильгельм Оранский, принц Уэльский и польский королевич Владислав. Курпринц Георг Вильгельм предлагал выдать Марию Элеонору за принца Уэльского, а Густаву Адольфу отдать младшую сестру Катарину.
Летом 1618 года герцог Пруссии Альбрехт Фридрих почил в бозе. В это время армия Густава Адольфа далеко продвинулась в Лифляндии и стояла на берегах Двины у границ с Курляндией. Незадолго до этого между шведами и поляками было заключено очередное перемирие. Очевидно, Сигизмунд III почувствовав дыхание шведов себе в затылок, не стал чинить препятствий Йохану Казимиру и без всяких препятствий решил вопрос с Пруссией в пользу Бранденбурга. Сомнения курфюрста, таким образом, вроде были развеяны, и его «соображения» уже не имели силы.
Летом 1618 года Густав Адольф инкогнито совершил поездку в Берлин, чтобы лично увидеть невесту. Вряд ли им руководили какие-либо романтические чувства к Марии Элеоноре, скорее молодым королем руководило чувство долга и желание слегка пощекотать свои нервы. Не исключено также, что Густав Адольф не хотел находиться в Швеции в момент, когда Эбба Брахе шла под венец с Якобом Делагарди, и присутствовать на их свадьбе, которую устроила старая королева Катарина Стенбок, и на которой присутствовали его мать, брат и другие члены королевской семьи.
В берлинских придворных кругах в это время распространились слухи о том, что шведскому королю придётся рассчитывать на младшую дочь курфюрста, в то время как Марию Элеонору курфюрстша прочила за английского принца. Неизвестно, добрался ли король Густав до Берлина, известно только, что в начале августа он из Кальмара ушёл на фрегате «Скипетр» в море в южном направлении «испытать военные корабли», а после двухнедельного отсутствия снова появился в Швеции. Вполне вероятно, что, узнав о неблагоприятном для себя раскладе карт в курфюрстском доме, он прервал поездку и вернулся домой. Известно, что его видели на Рюгене, что он переночевал в Штральзунде, и что поездку свою он должен был прервать, потому что его доверенное лицо Х.Г. фон Арнхейм сообщил, что курфюрста в этот момент в Берлине не было.
Год спустя Густав Адольф снова отправился в путешествие по Германии, чтобы «себя показать и на других посмотреть», а заодно заехать в Берлин, чтобы посвататься к всё ещё свободной Марии Элеоноре по всей форме. Курфюрст был готов принять шведского претендента, но его супруга снова заявила о нежелательности его приезда. Упрямство курфюрстши только подхлестнуло честолюбие короля, и он продолжал лелеять надежды на благоприятный исход. И летом 1619 года вернувшийся из Берлина шведский посол Г. Хорн неожиданно сообщил, что шансы Густава Адольфа на брак с Марией Элеонорой достаточно высоки, и что нужно немедленно засылать сватов. Скоро, однако, выяснилось, что эта информация основывалась лишь на мнении курфюрста, и всё оставалось на прежнем месте. Тем не менее, Густав Адольф воспринял эту информацию как сигнал к решительным действиям. Он приказал приготовить во дворце покои для будущей семьи, пополнить подвалы запасами вина, а провинциальным дворянам – явиться со своими жёнами в Стокгольм.
Густав Хорн отправился снова в Бранденбург, а король выехал в Кальмар, чтобы ждать от него известий. Ответ из Берлина состоял из двух частей: курфюрст приветствовал приезд Густава Адольфа в Берлин, а его супруга Анна написала королеве Кристине, что приезд её сына в Бранденбург из-за войны Швеции с Польшей нежелателен, и просила не обращать внимания на письмо супруга, которого по своей дряхлости и болезни можно уговорить на что угодно, в том числе, и на гибель курфюршества. Это было не только неутешительной вестью, но и оскорбительным по форме отказом. Густав Адольф, тем не менее, решил из игры не выходить и дело отложить. «Лучше получить всю корзину34 сполна, нежели пробовать что-то иное», – заявил он зятю Юхану Казимиру.
Примечание 34. «Корзина» в данном случае согласно шведской этимологии означает отказ в сватовстве. Конец примечания.
Казалось, что всё было против короля. В январе 1620 года умер Йохан Казимир, и перспективы брака ещё более ухудшились. Но вот из Берлина приехал фон Арнхейм, из Германии вовзратился Юхан Казимир, и оба привезли в Стокгольм более-менее оптимистические вести. Густав Адольф созвал совет, на котором было принято решение предпринять последний штурм «крепости». Если штурм не удастся, король попытается найти себе в Германии другую невесту. В начале апреля в сопровождении своего зятя Юхана Казимира, Юхана Банера и нескольких второстепенных лиц сел на корабль, готовый ковать железо, пока оно горячо, и отправился в Берлин. Он начал своё путешествие под маской шведского дворянина Адольфа Карлссона35, а «руководителем тургруппы» выступал Ю. Казимир.
Примечание 35. Некоторые шведские историки приводят другой псевдоним короля – «Густав Карлссон». Конец примечания.
Первый визит в Берлин был безуспешным: молодой курфюрст Георг Вильгельм был в отлучке, а позицию его матери шведы нашли по-прежнему холодной и сдержанной. Впрочем, она разрешила Густаву Адольфу представиться своим дочерям, но поговорить наедине с Марией Элеонорой не дала. Тем не менее, Юхан Ханд, находившийся в составе шведской «делегации», 17 мая 1620 года записал в своём дневнике, что король Густав в этот день встретился с Марией Элеонорой в её комнате и вырвал у неё поцелуй. Король стал действовать в обход непреклонной мамаши.
Шведы из Берлина в поисках другой невесты покатили в каретах сначала в Гейдельберг, а потом и в другие княжества южной Германии. Король сменил псевдоним: теперь его звали капитан Гарс (имя составлено из начальных букв титула короля: Gustavus Adolphus Rex Sveciae). Через одиннадцать лет он появится в этих краях с большим войском и серьёзными намерениями, а пока, успешно эксплоатируя инкогнито и легенду капитана Гарса, с жаром рассказывал о своём монархе, шведском короле Густаве, т.е. о самом себе, и наслаждался прекрасными видами и городами Германии.
Скоро в Гейдельберг прискакал курьер из Берлина и сообщил о крутом изменении ситуации. Самый лютый враг Густава Адольфа способствовал тому, что мнение в берлинском дворе круто изменилось в его пользу. Пока шведы ехали на юг, король Сигизмунд попросил руки Марии Элеоноры для своего сына Владислава, и Георг Вильгельм немедленно дал на это своё согласие. Но он забыл про свою мать: курфюрстинна-вдова Анна буквально взбеленилась при этой новости, и произошло нечто невероятное: она, которая так долго и упорно отказывалась согласиться на брак дочери со шведским королём, неожиданно переменила своё отношение и теперь так же рьяно стала добиваться этого брака. Многие гадали потом, чтó повлияло на такой крутой поворот в её настроениях: то ли неодобрение политического курса своего сына Георга Вильгельма по отношению к Польше, то ли желание показать всему свету, что она и при сыне играет в берлинском дворе первую скрипку, то ли посчитала, что Густав Адольф по сравнению с королевичем Владиславом был всё-таки меньшим злом. Скорее, сыграли свою роль все эти мотивы.
Путешествие капитана Гарса продолжилось, но ни о каких других невестах, кроме берлинской, он уже не помышлял. В том же Гейдельберге он лицезрел юную и пышную пфальцграфиню, сестру богемского короля, и курцпфальцский дипломат Русдорф, как нам представляется, отлично зная, с кем имеет дело, стал немедленно «обрабатывать» капитана Гарса, расписывая ему все прелести этой особы и выгоды женитьбы на ней короля Швеции. «Капитан Гарс» скромно отвечал, что его «государь выберет себе супругу, когда сам того пожелает, а не по предписанию или воле риксдага». Уклонился он и от присутствия на бале в Дурхлахе, устроенном местным двором якобы в честь Юхана Казимира, а на самом деле с целью показа очередной невесты. Короля больше интересовали другие дела, в частности, положение лютеран в Германии. Он хотя и мельком, но получил вполне твёрдое впечатление об их разобщённости и раздробленности. Впрочем, он и этой проблемой голову себе пока не забивал. Он торопился в Берлин.
Закончив своё путешествие, Густав Адольф в конце июля 1620 года прибыл опять в столицу Бранденбурга. 18 числа он встретился с будущей тёщей тет-а-тет, имел с ней длительную беседу и оставил у неё о себе самое глубоуое и приятное впечатление. Уже на следующий день состоялась его официальная помолвка со своей избранницей. Чтобы не раздражать Сигизмунда III и Георга Вильгельма, отъехавшего как раз в это время в восточную Пруссию, помолвку совершили в тайне.
Дело было сделано, и Густав Адольф отправился домой готовить переезд Марии Элеоноры в Швецию и свадебное торжество. Узнав о помолвке сестры с Густавом Адольфом, курфюрст Бранденбурга потерял дар речи. Он подозревал, что нечто подобное могло случиться в его отсутствие, а потому решил перестраховаться и вызвал сестру к себе в Пруссию. Теперь он в панике писал извинительные письма королю Сигизмунду и отправил в Варшаву специального посла для дачи объяснений, а во все европейские дворы послал циркуляр, в котором умолял оказать Бранденбургу военную помощь в случае нападения на него Польши.
Польский король реагировал вполне предсказуемо и потребовал от курфюрста объявить помолвку с Густавом Адольфом недействительной. Со стороны короля Густава последовало утешение: Швеция не оставит Бранденбург в беде и при необходимости пошлёт ему в помощь войско и деньги. Ситуация была благоприятной для Стокгольма, сами обстоятельства подталкивали Берлин на союз со Швецией. Не теряя времени, король Густав приказал своему канцлеру немедленно отправиться в Берлин, чтобы там окончательно договориться о союзе с курфюрстом и заодно завершить свои матримониальные дела.
Курфюрст находился в отчаянии, он не хотел обидеть Сигизмунда, но и не мог оттолкнуть от себя Густава Адольфа. Если бы знать, чем закончится шведско-польское противостояние! В конце концов, Георг Вильгельм выбрал тактику выжидания и затягивания решений. Так он сделал попытку отказать сестре в выделении приданого, но этот шаг тут же был парирован его решительной матушкой. Курфюрстша отправила дочь к замужней сестре в Брауншвейг, подальше от сына, и в конце сентября в деталях согласовала с Оксеншерной план похищения невесты в Швецию. Канцлер Швеции провёл переговоры с курфюрстским советом и обговорил все моменты шведско-бранденбургского брачного договора. Произвол был налицо – всё делалось помимо курфюрста Георга Вильгельма, но никаких протестов со стороны больше не последовало. Впрочем, у Оксеншерны создалось впечатление, что втайне курфюрст смотрел на брак не без некоторого одобрения. Тем более, что он не нёс за него никакой формальной ответственности: немецкие юристы растолковали ему, что он как брат не мог нарушить родительской воли своей матери, а потому Георг Вильгельм втихомолку умыл руки и спокойно сидел в Пруссии.
Из Берлина Оксеншерна отправился за невестой в Вольфенбюттель. Курфюрстина Анна и её младшая дочь Катарина должны были присоединиться к шведской делегации в Мекленбурге и сопровождать Марию Элеонору до Стокгольма. Что касается приданого, то и этот вопрос отчаянная курфюрстша-вдова решила самым положительным образом: своей рукой-владыкой она залезла в казну Бранденбурга и снабдила Марию Элеонору вполне пристойной суммой.
Романтический план похищения Марии Элеоноры удался во всех деталях. Это была первая победа короля Швеции на германской земле. В ней отразились все особенности характера и полководческого гения Густава Адольфа: непоколебимая целеустремлённость в достижении поставленной цели в сочетании с искусством импровизации и блестящей тактикой внезапности.
7 октября 1620 года король Густав встретил невесту в Кальмаре, а 5 декабря (25 ноября по шведскому стилю) того же года в Стокгольме справили свадьбу, на которой присутствовали сотни знатных людей, включая вдову Густава Васы Кристину Стенбок. Гости много пили и ели и провозглашали бесконечные здравицы в честь новобрачных. Молодым и гостям была показана весёлая комедия, написанная епископом Лиинчёпинга А. Прютцом, которая, по замечанию Н. Анлунда, вряд ли была интересней самой истории женитьбы Густава Адольфа. Было выпито 27 783 литров рейнского, 39 270 литров французского и 7 065 литров испанского вина, не считая пива из Штральзунда и Ростока.
Через три дня после свадьбы Мария Элеонора короновалась. В подарок от мужа королева получила доходы с имений в Норсхольме, Нурдборге и Кунгсберге. В её честь выпустили серебряные и золотые монеты, которые она разбрасывала потом народу.
Двухлетняя эпопея завершилась к полному удовлетворению королевы-вдовы Кристины. Чего нельзя было сказать о муже Марии Элеоноры. Короли всё могут, кроме женитьбы по любви. Брак с бранденбургской принцессой, согласно большинству биографов и современников короля, не принёс ему полного счастья. Они с супругой оказались разными людьми с разными наклонностями и характерами. Между тем П. Энглунд утверждает, чтохотя брак был заключён по расчёту, Густав Адольф и Мария Элеонора были в нём вполне счастливы.
Мечтательная и экзальтированная, добрая и скромная Мария Элеонора обладала тонким вкусом, интересовалась музыкой, живописью и архитектурой, но все её наклонности и увлечения, пишет А.Крунхольм, нуждались в руководстве извне. В Густаве Адольфе она в первую очередь видела мужа и кавалера и мало интересовалась его государственными делами. Она никак не могла взять в толк, почему муж сам берётся за все дела и не предоставляет их исполнение многочисленным советникам и чиновникам. Она никогда не могла примириться с его длительным отсутствием дома, засыпала его и канцлера Оксеншерну многочисленными письмами, в которых жаловалась на своё одиночество и угрожала умереть от любви и тоски, если не увидит супруга снова. Разочарованная и одинокая, она часто прибегала к резким выражениям в адрес супруга, не стесняясь присутствия посторонних. С согласия короля и без оного она неожиданно появлялась в его походной штаб-квартире и своей преданной любовью доставляла королю много неудобства и досады. Примирившись с постоянным одиночеством, она, в конце концов, стала относиться к мужу с полным безразличием. Предъявляя к жизни и окружающим большие претензии и обладая расточительными наклонностями, Мария Элеонора не снискала себе любви шведов и оставалась для них практически чужой.
«Нрава она была странного и прихотливого», – замечает Фрюкселль, – «способности души, в некоторых отношениях великолепные, страдали полным отсутствием спокойного и руководящего начала». Современный шведский историк С. Стольпе с иронией говорит о том, как королева коверкала шведские слова и фамилии, как она увлекалась сладостями и развлекалась ужимками карликов и шутов. «Даже тот, кто привык к вульгарности и необразованности принцесс XVII века», – возмущённо пишет он о Марии Элеоноре, – «не может без отвращения читать её письма; и с такой низкой и скудоумной женщиной соединил свою жизнь Густав Адольф». Его соотечественник Л. Ослунд, наоборот, относится к королеве с большим сочувствием и симпатией. С его точки зрения, Мария Элеонора – обычная представительница своего пола и своей эпохи, которой отведено строго своё место в обществе.
Мы склонны разделить точку зрения Ослунда. Нам кажется неправильным судить о прошлом времени и поступках людей того времени с позиций нынешних установок и представлений. Мария Элеонора – типичный пример жертвы предрассудков и традиций своего времени, обусловленных происхождением, воспитанием и положением, в котором находилось большинство женщин. Добавим, что она была чрезвычайно красивая женщина. Уже будучи вдовой и ведя уединённую жизнь вдали от столицы, она произвела незабываемое впечатление на французского дипломата Огье, посетившего её вместе со своим послом в замке Гриппсхольм: «Мы ожидали встретить…отчаявшуюся, согнувшуюся под гнётом скорби вдову, а к своему удивлению увидели прекраснейшую женщину со сверкающими глазами… Её красота нас просто ослепила; никакое описание не может передать живое выражение её лица и королевскую осанку…Поражённый её сияющей красотой, посол делал ей один поклон за другим…».
Английская исследовательница Дж. Мэссон, объясняя сумбурный характер Марии Элеоноры, намекает на её неблагоприятную наследственность: её дед по матери был сумасшедшим.
Густав Адольф, конечно, честно и неукоснительно выполнял свой супружеский долг – естественно, в той мере, как его понимали тогдашние короли. Внебрачные связи потентатов были в ту пору естественным явлением, не был исключением в этом отношении и Густав II Адольф. Он проявлял о Марии Элеоноре постоянную заботу и оказывал ей всевозможные знаки внимания, а она его сильно и беззаветно любила и страшно ревновала. Некоторые шведские историки считают, что он нуждался в более глубокой и содержательной любви, и к супруге относился скорее как к капризному ребёнку, молча и снисходительно прощая ей все эскапады и вычурные поступки. Тем не менее, взаимопонимания между супругами не было.
Впрочем, со стороны брак выглядел вполне благополучным. Когда король летом 1621 года находился на польской войне в Лифляндии, Мария Элеонора родила мертвого ребёнка и долго после этого болела. В мае 1623 года у неё родилась дочь, которую крестили именем Кристина Августа, но она умерла, не дожив и до года. В 1625 году беременная королева решила посетить супруга, находившегося на о-ве Шеппсхольм. Пересекая залив, яхта, на которой находилась Мария Элеонора, попала под порыв ветра и чуть не перевернулась. Перепуганная королева вернулась обратно в замок, где у неё случился выкидыш. «Наши грехи заслужили у Бога такую участь», – написал Густав Адольф зятю Юхану Казимиру по этому поводу. Только через год у них родился нормальный и здоровый ребёнок, девочка Кристина, будущая королева Швеции.
Надежды на прочный союз с Бранденбургом тоже не оправдались. И дело тут вовсе не в том, что брак Марии Элеоноры с Густавом Адольфом осуществился вопреки желанию Георга Вильгельма – слишком разными людьми были решительный и принципиальный король свеев и готов и трусливый, «местечковый» германский князь, пытавшийся угодить всем и боявшийся с кем-либо поссориться. Курфюрст так и не смог сделать решительный шаг в сторону Швеции, и его страх перед Польшей и перед всегерманской молвой, а также болезненная нерешительность принесли Бранденбургу как со стороны друзей, так и врагов одни лишь насмешки и унижения.