"Книги - это корабли мысли, странствующие по волнам времени и
  бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению"

(Фрэнсис Бэкон)


Глава четвёртая
Старая вражда не ржавеет

Вести войну сразу с тремя государствами было невозможно. Уже с риксдага, утвердившего в последние дни уходившего 1611 года Густава Адольфа королём Швеции, в Копенгаген с целью предотвращения конфликта было направлено мирное послание. При этом молодой шведский король предусмотрительно воздержался от включения в свой титул звание короля Лапландии и Каянии. Трубач, с которым это послание прибыло на норвежско-датскую границу, был остановлен и отправлен обратно в Стокгольм. Кристиан IV считал, что после смерти «старого фата» наступило самое подходящее время, чтобы разделаться со шведами.

Кальмарская война продолжилась по датскому сценарию. Она нарушила торговлю в Балтийском море и вызвала большой раздражение в Голландии и Северной Германии. В ходу у всех была тогда поговорка: «Кто перекроет в Данию вход, тот закроет голландцам рот». Ещё в самом начале конфликта голландцы предложили Карлу IX и Кристьяну IV посредничество в урегулировании разногласий, но оба короля об этом тогда не хотели и слушать. Постепенно у торговых наций и городов стали складываться антидатские настроения, потому что войну всё-таки начал Копенгаген, да и планы у их короля Кристьяна были слишком амбициозные и вызывали всеобщее подозрение и недоверие. Кристьян IV вознамерился взять под контроль всю балтийскую торговлю. Это был вызов не только Швеции, но и всем балтийским государствам, а таже Голландии и Англии.

Средств на ведение войны в шведской казне не было. Король был вынужден на первый случай продать своё столовое серебро; его примеру последовали ближайшие министры и зажиточные аристократы, и на отражение датского вторжения минимальные средства были собраны. Но расчеты датского короля на то, что шведы растеряются и не окажут сопротивления, не оправдались. Герцог Юхан и фельдмаршал Круус вторглись в провинцию Халланд, король Густав со своим войском вошёл в Сконию, осадил Хельсингборг, и наступление датчан замедлилось. Военные действия приняли спорадический и затяжной характер.

В январском сражении 1612 года на озере Виттшё, что в провинции Смоланд, отряд, который вёл Густав Адольф, был разгромлен, его командир Херман Врангель и многие офицеры были пленены, а спасавшийся бегством король попал со своим конём под лёд и чуть было не пошёл на дно. Если бы не камеръюнкер Пер Банéр и кавалерист Томас Ларссон, вытащившие Густава Адольфа из воды и посадившие его на своего коня, король бесславно бы погиб в самом начале своего пути. Спасённый монарх успел снять с себя серебряный пояс, отблагодарить им Ларссона и как раз вовремя унести ноги от наседавших датчан. Датскому генералу Брайде Гердту Рантцау достались королевские трофеи: конь, шпага и пистолет Густава Адольфа.

В благодарность за спасение жизни Густав Адольф вернул Т. Ларссону отцовское имение, конфискованное в бытность Карла IX, а Пер Банéр, сын обезглавленного в Линчёпингской кровавой бане Густава Банéра, был посвящён в рыцари и одарен прочими монаршими милостями. Некоторое время спустя он станет советником канцелярии и правой рукой канцлера Оксеншерны, а в 1632 году будет принимать Великое посольство царя Михаила во главе с боярином Пушкиным.

Ярким эпизодом в ходе войны стала оборона города Гулльберга, возглавленная комендантом Мортеном Кракау и его храброй супругой Эмеренцией. Вошёл в историю Швеции  и народный герой Педер Микельссон Хаммаршёльд, бывший сторонник короля Сигизмунда III, взятый шведами в плен, прощённый Карлом IX и теперь так славно отличившийся в войне с датчанами. Впрочем, эти эпизоды никаких изменений в критическое положение Швеции внести не могли, они только вызвали у противника удвоенную наступательную энергию. После длительной осады в мае 1612 года пали Гётеборг и охранявшая его крепость Эльвсборг, а Кальмар уже давно находился в руках датчан. Опять, как во времена Семилетней войны, западные морские коммуникации Швеции были перерезаны.

На очереди у датской армии стоял крупнейший стратегический пункт – Ёнчёпинг, и к нему с двух сторон приближались колонны генерала Б.Г. Рантцау. Однако, организованная королём Швеции партизанская война и тактика мелких уколов, а также начавшиеся из-за нехватки продовольствия бунты в рядах немецких наёмников вынудили Рантцау наступление на Ёнчёпинг отложить, а после повторной попытки в июле взять город – прекратить вовсе. В это же время шведская армия достигла оперделённых успехов в провинциях Емтланд и Хэрьедален.

Войне, казалось, не было конца. К тому же к августу месяцу неожиданно выбыл из строя король Густав: он как-то утолил жажду из дооржной лужи и надолго слёг в постель. Чтобы внести в военные действия перелом, Кристьян IV в августе 1612 года послал свой флот в набег на Стокгольм. Но все попытки взять шведскую столицу с моря наткнулись на сопротивление шведских моряков: флот Швеции укрылся за крепостью Ваксхольм, комендантом которой был назначен упомянутый выше М. Кракау с супругой, и преградил стокгольмский фарватер огнём своих и крепостных орудий. У датчан не хватило ни кораблей, ни десантных войск, чтобы рискнуть пойти на прорыв. К Стокгольму ускоренным маршем приближались воинские части во главе с едва выздоровевшим Густавом Адольфом, среди которых были 1 200 голландских наёмников полковника Мённиховена, и к 10 сентября датский флот был вынужден из стокгольмских шхер убраться восвояси.

Молодой шведский король метался из одного конца страны в другой и умело организовывал отпор противнику. При этом он успевал использовать и такое оружие, как средства дипломатии. Негативное отношение датского короля к голландским посредникам создало Швеции положительный имидж у морских держав, что позволило шведам получать от них кое-какую военную помощь. Англия и Голландия отношений с Данией разрывать не хотели, но разрешили в своих странах проводить вербовку наёмников для шведской армии, предоставляли Густаву Адольфу субсидии и продавали военное снаряжение.

Возникли трудности с доставкой наёмников из Англии и Голландии в Швецию: датчане господствовали на море, а на юге и западе страны у шведов не было ни одной гавани. Полковники голландец Мёнихховен и шотландец Синклер, каждый с более чем 1 000 солдатами, составили смелый план высадиться на норвежском побережье и с боями пробиваться к шведской границе. Первому десанту удалось высадиться в Тронхейме, запугать местное население и, как водится, с грабежами, погромами и пожарами добраться до Емтланда, а потом в критический для Швеции момент появиться в Стокгольме. Синклеру не повезло: высадившийся беспрепятственно в Ромсдале контингент его наёмников был полностью перебит норвежскими крестьянами. Погиб и сам полковник.

Король Густав стал думать над старой задачкой: где найти союзников? Искать их было нужно среди недругов Дании – ганзейских городов и в Голландии. Особенно антидатски был настроен Любек, у которого датчане в одном лишь 1612 году захватили в плен не менее 30 судов. Непреклонная и агрессивная торговая политика Копенгагена сама толкала ганзейцев, голландцев и шведов навстречу друг другу. Но союза пока не получалось: король Кристиан дал понять ганзейцам, что если они станут на сторону шведов, то он «сотрёт их в порошок». К тому же путали карты два посла английского короля Якова: один из них Джеймс Спенс, посланный в Швецию, был настроен в пользу Густава Адольфа, а другой, при датском дворе, Роберт Анструзер (по Крунхольму, креатура Кристьяна IV), стал на сторону Копенгагена. Анструзер объехал ганзейские города и везде советовал от союза с Генеральными Штатами29 воздерживаться.

Примечание 29. Официальное название Голландии. Конец примечания.

Посланцы Густава Адольфа в Ганзе и Голландии неутомимо работали над созданием тройственного союза. Любеку король пообещал предоставить торговые привилегии. Для придания веса своей иницативе Швеция издала запрет всем любекским судам плавать в датские порты и пересекать Эресунд, хотя обеспечить эту блокаду она не имела никаких сил и средств. Программа-минимум для шведских дипломатов в Любеке включала пункты о нейтралитете Ганзы, подвозе необходимых товаров в Швецию и получении разрешения вербовать на их территории наёмников. Любекцы на программу-минимум согласились, но голландцы на союз со шведами тоже так и не пошли. Они решили терпеть грабительские пошлины датчан и не лишать себя «матери всей коммерции» – доступа в Балтийское море, которое пока контролировали датчане.

Между тем военный пыл датчан – особенно после неудачного морского похода датского флота под Стокгольм – поубавился, и Кристьян IV стал более внимательно прислушиваться к предложениям английских посредников. Он немедленно снарядил делегацию своих советников и отправил её на переговоры на датско-шведскую границу в местечко Кнэрёд. Немедленно, потому что король опасался, что в дело вмешаются голландские посредники, а они будут, по его мнению, действовать на руку шведам.

Первая встреча датских и шведских переговорщиков состоялась 29 ноября 1612 года. Король Густав противопоставил датчанам солидную делегацию, во главе которой был канцлер А. Оксеншерна. Предметом обсуждения стали вопросы использования государственной символики – три короны, проведение границы в Лапландии и ещё «кое-какая мелочь». Лапландия и герб, конечно же, не были главными причинами датско-шведских разногласий, вызвавших войну, но кто же бы стал договариваться на данном этапе о главном – о господстве на Балтийском море? Оба короля находились рядом, только по разные стороны границы. Во время переговоров у темпераментного Густава Адольфа возникла мысль попытаться отбить у датчан крепость Эльвсборг – благо шотландцы Мёниххофена были под рукой, и только, вероятно, взвешенный совет канцлера отвлёк его от этой мысли.

В Швеции, тем не менее, понимали, что эту войну они проиграли, и поэтому датские условия мира будут для них нелёгкими. Так оно и получилось. Датчане так же бесцеремонно выкручивали руки шведам, как те недавно обращались с русскими в Столбове. Переговоры шли ни шатко, ни валко. Посредники при создании условий общения скандинавов испытывали огромные трудности. Датчане считали Густава Адольфа несовершеннолетним и отказывались признавать его права на королевский титул, требуя, чтобы переговоры велись от имени риксдага. Но, в конце концов, и этим переговорам пришёл конец, и король Кристьян пошёл на компромисс: он уступал Эльвсборг с прилегающими землями обратно шведам, но брал крепость в залог под контрибуцию на сумму в 1 млн. талеров, которую шведы должны были выплатить в течение 6 лет. Помимо этого, Копенгаген потребовал сделать уступку по Лапландии и Каянии. Цель, которую Кристьян IV ставил перед собой в начале войны, была в общем достигнута: Дания получала участок прибрежной территории в норвежской провинции Финнмарк, замок Сонненбург и право, наравне со шведами, носить герб с изображением трёх корон30. Кроме того, Швеция возвращала обратно провинцию Емтланд, а завоёванное датчанами могла вернуть после выплаты суммы залога. В залог под эту сумму датчане удерживали в своих руках города-крепости Эльвсборг, Гётеборг, Новый и Старый Лёдлёсе и ещё семь уездов. Но и это было не всё: датчане настояли на восстановлении между королевствами и их провинциями старых торговых и таможенных вольностей. Контрибуция была непомерной для экономики и населения страны, и датский король очень надеялся на то, что сумма не будет выплачена, и тогда Дания оставит за собой всю территорию вокруг Гётеборга.

Примечание 30. Современный шведский герб «Три короны» достался шведам не легко - после распада Кальмарской унии и возникновения шведской династии Васа это право оспаривала Дания. Конец примечания.

30 апреля 1613 года мир был подписан. Тяжёлые для Стокгольма условия Кнэрёдского мира означали, что мир был далеко не окончательный и что шведы рано или поздно попытаются взять за своё поражение реванш. Отношение шведов к датчанам после Кальмарской войны испытало трансформацию от традиционного недоверия к жгучей ненависти. Но Кальмарская война всё-таки имела для Швеции один плюс: в 1614 году Генеральные Штаты, заподозрив Копенгаген в подозрительном заигрывании с Мадридом, на всякий случай подстраховались и заключили со Стокгольмом оборонительный союз.

Густаву Адольфу в первые же дни своего правления пришлось «расхлёбывать» и русскую кашу, заваренную его неутомимым папашей. Втянув Швецию в бездонный омут русской  Великой Смуты, не шедшей ни в какое сравнение с польским или шведским интеррегнумом, Карл IX отправил все свои боеспособные воинские контингенты на восток.

Как известно, русские бояре, рзочаровавшись в кандидатуре польского королевича Владислава и отчаявшись найти царя в своих рядах, обратили свои взоры, как и 800 лет тому назад, в сторону Варяжской земли. Сторонник шведского кандидата на русский трон В. Бутурлин говорил: «Мы на опыте своём убедились, что сама судьба Московии не благоволит к русскому по крови царю, который не в силах справиться с соперничеством бояр, так как никто из вельмож не согласится признать другого достойным высокого царского сана».

Если на Руси царя нет в голове, то его начинают искать в других землях.

Когда в 1610 году после распада Тушинского лагеря был подписан договор об условиях передачи московского престола польскому королевичу Владиславу, которому тогда было 15 лет, главнокомандующий шведскими войсками в России Якоб Делагарди обратился к новгородцам и москвичам с письмом, в котором предостерегал их против этого выбора. Он советовал им избрать царём одного из сыновей шведского короля Карла IX. Шведский историк Х. Альмквист справедливо отметил, что «кандитатура шведского принца возникла не в блестящий период побед шведского оружия, а в безнадёжной ситуации как последнее средство для противодействия планам польского короля».

И русским патриотам обстановка диктовала в это время сотрудничество со шведами. К Москве подходил гетман Лев Сапега, заключивший договор с литовским гетманом Гонсевским, и русское ополчение испытывало тревогу и опасения. Поэтому 23 июня (4 июля) 1611 года совет ополчения вынес решение об избрании государём и великим князем всея Руси одного из сыновей короля Карла IX. Один из вождей первого ополчения, рязанец Прокопий Ляпунов, также выступал за кандидатуру шведского принца на русский престол. Представитель ополчения В. Бутурлин выехал в Хутынский монастырь под Новгород и провёл там предварительные переговоры с Я. Делагарди. Шведы требовали передачи им пограничных русских крепостей и уплаты денег наёмникам. Для русских эти требования были неприемлемы, и переговоры с Бутурлиным зашли в тупик.

В середине июня шведы штурмом овладели Новгородом. «Новгородские люди» – понятное дело, не без нажима со стороны полковника Делагарди – заключили с ним договор об избрании одного из сыновей Карла IX великим князем Новогородского государства, что приближало Швецию к возлелеяному плану отобрать у русских новгородскую землю и присоединить её к своему королевству. В случае если того пожелают в Москве, шведского ставленника можно было сделать князем Владимирского и Московского княжеств. И Я. Делагарди от имени будущего короля заверял новгородцев «не делать никакого препятствия и притеснения… вероисповеданию и богослужению, не принуждать к принятию иной веры, но как доселе было, так и впредь оставить свободное отправление древнего греческого исповедания, не разрушать и не расхищать храмов, монастырей и образов, не причинять никакой обиды священнослужителям». О вероисповедании будущего новогородского князя предприимчивый швед французского происхождения предпочитал пока не упоминать.

Подписав договор, новгородцы должны были взять на себя дальнейшие переговоры со шведами, в том числе и по вопросам престолонаследия. В декабре 1611 года они послали в Стокгольм посольство с инструкциями, опиравшимися на приговор совета ополчения от 23 июня, и с ходатайством просить Карла IX «отдать» одного из своих сыновей, чтобы «успокоить» ими Русское государство. Одним из аргументов посольства в пользу избрания шведского принца было его (мнимое, авт.) родство с пресекшимся в России княжеским родом Рюрика. Карлу IX, несомненно, понравилась бы подобная инициатива, но высказать своё мнение по этому поводу ему не пришлось: когда в Стокгольме появилась большая новгородская делегация, король лежал на смертном одре. Делегацию новгородцев принимал Густав Адольф и его канцлер-русофоб Аксель Оксеншерна. Необычайная активность Делагарди застала их явно врасплох – в этот момент в м. Кнэрёд начались мирные переговоры с датчанами, но Густав Адольф, занятый этими переговорами, всё же не стал сразу с порога отметать такое лестное предложение. Более того, сначала он даже «примеривал» царскую корону на себя лично и даже получил на это одобрение Госсовета.

Камнем преткновения сразу стал вопрос о вере. Основным требованием русских был переход кандидата в православие. Но это не устраивало, как мы знаем, в своё время ни Сигизмунда III, ни теперь Густава II Адольфа. На риксдаге 1612 года шведское духовенство выступило за то, чтобы шведский король на русском престоле сохранял лютеранскую веру. Убедившись, что старший сын Карла IX уже стал королём Швеции (Делагарди утаил от новогородцев факт избрания на шведский трон Густава II Адольфа), новгородцы настаивать на кандидатуре Густава II Адольфа перестали, потому что это означало бы объединение России со Швецией в одно государство, в котором россияне стали бы подданными шведской короны. С этим новгородцы согласиться никогда не могли, и предложили трон брату  короля принцу Карлу Филипу.

Густав II Адольф рассудил иначе: он объявил о своём намерении взять бразды правления в России в свои руки и обещал в ближайшее время прибыть в Новгород. Как пишет Фрюкселль, царская корона для Густава Адольфа была лишь инструментом присоединения к Швеции обширных русских земель. Это не прошло мимо внимания новгородских делегатов, они уже на практике убедились в алчности шведских завоевателей, а потому дипломатично, но твёрдо сказали: «Мы без труда представляем себе, как обширны заботы, легшие на Ваше Величество вместе со шведской короной. Их обширность такова, что одному человеку не по силам управлять двумя государствами и прежде всего умиротворить множество смут, до сих пор потрясающих Московию. Русское же государство по своей обширности не может существовать без своего государя». Наши предки за землю свою всё-таки постоять умели.

Дальновидный Я. Делагарди между тем активно выступал за занятие русского трона шведским принцем и методично убеждал в пользе этого стокгольмские власти: ведь тогда Россия станет союзницей Швеции в борьбе с Польшей. Анархия, смута в России на руку только Польше, справедливо полагал шведский военачальник. При этом кандидатура Карла Филипа для Делагарди казалась более предпочтительной, нежели его старшего брата. Но Густав II Адольф, отказавшись от царской короны сам, брата в Россию тоже не отпустил. В этом ему усердно помогли и мать, вдовствующая королева Кристина, испытывавшая ужас при одном упоминании о «варварской» России, и влиятельный канцлер Оксеншерна, питавший традиционное недоверие и ненависть к русским.

Между тем, московско-ярославское ополчение тоже стало всерьёз рассматривать Карла Филипа как кандидата на трон. Когда ополчение освободило Москву, новгородцы напомнили его вождям о шведском принце, но получили ответ, что кандидата на царский трон будет определять вся земля русская. В принципе, в этом ответе не было ни отказа, ни подтверждения, это было выражением гибкости позиции руководства ополчения, стремившегося в таком важном вопросе, как выборы царя, занимать взвешенную позицию.

На избирательном соборе 1613 года в Москве кандидатура Карла Филипа была по инерции поддержана князем Д.М. Пожарским, но ситуация к этому времени изменилась. Во второй половине 1612 года, после победы над поляками, москвичи убедились, что в главном вопросе престолонаследия можно было обойтись и без иностранцев. Многолетняя оккупация страны польскими и шведскими войсками породили у россиян антипольские и антишведские настроения, пробивала дорогу национально-православная идея, сплачивавшая русское общество. Отрезанный от земского движения Минина-Пожарского Новгород не чувствовал этих изменений и по инерции продолжал держаться за шведский вариант решения вопроса даже тогда, когда царём был уже выбран Михаил Романов. Но и присягать на верность Густаву II Адольфу новгородцы пока опасались. Старый опыт их научил, что с Москвой следует обращаться осторожно – Москва шуток не любит.

«Военно-полевой» дипломат Швеции Я. Делагарди верил в своё дело до конца. Он сообщал в Стокгольм, что Михаил Романов выбран казаками против воли бояр, и полагал, что у шведов оставались ещё некоторые шансы на то, чтобы продвинуть свою кандидатуру на российский трон. Точка в династическом вопросе была поставлена летом 1613 года в Выборге, куда, наконец, прибыл Карл Филип. Принц не был проинформирован о выборе царя в Москве, не знал он и о том, что в Новгороде разгорелась борьба между его сторонниками и сторонниками Михаила Фёдоровича, и что в Новгороде победила в итоге «шведская линия», что и обусловило выезд в Выборг русского посольства с радостным для шведов уведомлением.

Карл Филип приехал на встречу с послами с предложением оставить за собой лютеранское вероисповедание. Новгородцам практически в ультимативной форме было заявлено также требование Густава Адольфа передать в руки шведов пограничные территории и прекратить всякую торговлю с Европой мимо шведского контроля. Эта позиция силы обрекала всё мероприятие на неудачу: лютеранин не мог быть государём в православной стране, а новгородцы не испытывали никакого желания становиться подданными Швеции. Из-за спины Карла Филипа слишком явно выглядывали шведские вооружённые кнехты и алчные дворяне, жаждущие поживиться нвогородской землицей. Шведская аристократическая верхушка вынашивала планы  либо поставить Карла Филипа во главе буферного княжества, включавшего в себя новгородские и архангельские земли, либо присоединить Новгород к шведскому королевству.

Шведы не уступали, русские тоже стояли на своём, и всё предприятие лопнуло. После того как переговоры зашли в тупик, отношение к новгородским делегатам сильно изменилось. По словам Хенриксона, шведы стали обращаться с ними как с жителями только что завоёванного города. Делегат Иголкин не выдержал и заявил, что новгородцы не хотят быть под рукою ни Швеции, ни Польши, что вызвало сильное негодование шведской стороны, и главе русской делегации пришлось дезавуировать слова Иголкина и объяснять шведам, что он сболтнул лишнее спьяна. Часть новгородцев заставили присягнуть шведской короне и отпустили домой, а строптивых задержали. С ними обращались как с пленными. Карл Филипп отправился ни с чем домой.

Сразу после избрания в цари Михаила Фёдоровича, сообщает В. Тамм, между Москвой и занятым шведами Новгородом возникла естественная атмосфера недоверия и враждебности. Обе стороны начали готовиться к военным действиям. Летом 1613 года, закончив войну с Данией, Густав Адольф перебросил на восточный фронт по морю до 6 000 солдат.

Ситуация на Балтийском море продолжала оставаться напряжённой и после Кнэрёдского мира. Любек по-прежнему не был доволен диктатом Копенгагена и к январю 1616 года голландско-ганзейский союз стал реальностью. Заключение союза ускорило вмешательство Кристьяна IV в дела Брауншвейгского герцогства. Датский король был неутомим в своих происках и стал науськивать на Голландию Испанию. Он даже пустил слухи о том, что собирается вступить с католиками в союз. Но всё это было рассчитано на слабонервных: никто не верил в то, что протестантская Дания станет поддерживать католическую Испанию, тем более что балтийские планы Мадрида ещё больше угрожали гегемонистким планам Дании, чем какая-то там Ганза. Как бы то ни было, а переговоры между Копенгагеном и Мадридом продолжались до 20-х годов и завершились, в конце концов, заключением всего лишь торгового договора.

Агрессивная позиция Дании немедленно сказалась на голландско-шведских отношениях. В 1613 году Гаага послала в Стокгольм своих послов, а в апреле 1614 года шведско-голландский оборонительный союз сроком на 15 лет стал реальностью. Основное обязательство стран-участниц договора состояло в том, чтобы бороться за свободу торговли на Балтике. Ганза, опасаясь окончательно испортить отношения с Данией, от присоединения к союзу всё-таки воздержалась.

Год сустя после Кнэрёдского мира внутреннее и международное положение Швеции стало несколько поправляться. В этот период у Густава Адольфа стала складываться более-менее стройная концепция взаимоотношений с европейскими державами, начали выкристаллизовываться взгляды на роль Польши как  восточного форпоста империи Габсбургов. Швецию заметили в Протестантском Союзе Германии и стали возлагать на неё определённые надежды. Когда король вёл войну с Россией, в шведский лагерь под Нарвой прибыл посол Гессен-Касселя тайный советник Й. Цабель и пытался внушить Густаву Адольфу мысль о том, чтобы он не слишком увлекался русскими планами, а больше внимания уделял проблемам Германии.

Но для разворота в сторону Германии король Густав должен был ещё созреть, а пока на переднем плане стояли Россия и Польша. В начале 1612 года шведы взяли приступом Орешек (Нотебург). В ходе осады крепости русский гарнизон с 1 300 человек в результате жестокого голода сократился до 100 человек и был вынужден капитулировать. За Орешком наступила очередь Копорья, Яма, Ивангорода. Правда, русским удалось отовевать Гдов и Тихвин, и положение шведской армии тоже стало если не катастрофическим, то очень тяжёлым. Шведы с трудом справлялись с задачей удержания завоёванных городов и крепостей, опасались восстания русских и при малейшем подозрении ссылали неугодных и строптивых новгородцев в отдалённый Выборг.

Густав II Адольф в декабре 1613 – январе 1614 года созвал заседание Госсовета и риксдага, чтобы срочно обсудить последствия такого развития событий. В результате по русскому вопросу был выработан новый курс: дело с занятием русского трона прекратить; нового царя России признать; незамедлительно вести дело к заключению с Москвой мира и, если удастся, – к заключению союза против Польши. В качестве подходящей для мира основы «скромно» определили сохранение в шведском владении крепостей, находящихся в непосредственной близости к шведской границе: Ивангорода, Яма, Копорья, Нётеборга и Кексхольма. Грандиозные «северноледовитые» планы Юхана III Густав Адольф в январе 1614 года приказал пока списать за невозможностью их выполнения.

В августе же 1614 года к Я. Делагарди из Стокгольма прибыли комиссары с директивой вступить в контакт с Москвой и начать переговоры о мире. Директива содержала характерную о России фразу: «Как только там в стране соберётся наше воинство, мы не позволим больше водить себя за нос, как это было до сих пор, а должны будем уяснить себе, чего от них ожидать: вражды или дружбы». Итак, шведское воинство во главе с Я. Делагарди и Э. Хорном и шведская дипломатия одновременно выясняли, чего можно было ожидать от «московитов», а сами прибирали к рукам всё, что плохо лежало. А плохо лежало тогда на Руси всё или почти всё.

Конечно, дипломатию Стокгольм «развёл» не от хорошей жизни, казна с трудом справлялась с русской «нагрузкой», и Делагарди выплачивал жалованье солдатам из собственного кармана. Я. Делагарди, обиженный тем, что его верноподданнические усилия в отношении России остались втуне, хотел подать в отставку. Король Сигизмунд III, прознав про это, тут же стал сманивать его на свою службу, но Густав Адольф вовремя сделал правильный вывод и уговорил генерала остаться на своём посту.

Положение шведской армии в России улучшилось только после Кнэредского мира, когда в Новгороде появились 6 000 буйных наёмников – голландцев, немцев, шотландцев – под командованием упомянутого выше Мённиховена. Сам король Густав появился на восточном берегу Балтийского моря летом 1614 года. Он не смог воспользоваться морским путём и был вынужден добираться туда окружным путём вокруг Ботнического залива. В Хэрнёсанде он встретил брата Карла Филипа, возвращавшегося домой с пустыми руками и без русской короны.

К своему удивлению, Густав Адольф обнаружил, что ситуация на русском театре военных действий резко переменилась, русские пока о мире не думали, а по всем направлениям перешли в наступление. Военное положение было таково, что оно вряд ли в полной мере отвечало тем шведским требованиям, которые в начале года были сформулированы советом и риксдагом в качестве основы для переговоров с «московитами».

В июне 1614 года Густав Адольф появился в Нарве и остановился там со своим двором на целые 2 месяца. Здесь, в Нарве, он получил утешительное известие о победе шведов над войском князя Дмития Трубецкого под Бронницами и Старой Руссой. Густав Адольф решил, во что бы то ни стало, выехать к своей армии, чтобы поучиться военному мастерству у «господина Делагарди». Оксеншерна и весь двор попытались отговорить короля от этого опасного намерения, но тот настоял на своём и скоро появился под Гдовом. Бои шли и на Ладоге. Русские пытались вернуть Орешек, но шведский военачальник Р.И. Русенкранц нанёс им в морском бою на Ладоге поражение, захватив в плен 33 лодьи. Это, кажется, было первое морское сражение в истории русско-шведских войн.

В сентябре Гдов пал, и король вместе с Делагарди вернулся в Швецию.

Григорьев Борис Николаевич


 
Перейти в конец страницы Перейти в начало страницы